Запрет покидать посольство относился и ко мне, хотя я был американским гражданином. В своем простодушии я думал, что меня выручит кто-нибудь из посольства США, но ошибался. Возможно, они не знали, что я не могу никуда двигаться. В конце концов меня при странных обстоятельствах выручил бельгийский инженер, который пришел по своим делам, также был задержан, но все-таки был освобожден. Я полагал, что именно он рассказал американцам о моем бедственном положении, несколькими днями ранее я сказал послу США о надвигающихся событиях, сообщив, что могу оказаться отрезанным от мира.
Ровно в полночь третьего дня четырехцилиндровый М-1 с двумя сотрудниками НКВД остановился у ворот, и мне сообщили, что со мной хотят поговорить. Едва ли кто-нибудь мог спокойно уснуть с тех пор, как французское посольство оказалось переполненным своими гражданами. Все питались на общей кухне вместе с постоянными обитателями посольства, которые отдавали на кухню все свои запасы. Как известно, французов не бывает много, когда надо готовить еду, поэтому все были счастливы и сообща готовили разные блюда. Во время этого ночного визита я прогуливался во дворе вместе с моим добрым другом Жаном Пайяром, ныне — французским послом в отставке, обсуждая стремительно развивающиеся события.
Город был в полной темноте, а я пошел к воротам, чтобы узнать, чего они хотят от меня. Делегация из двух сотрудников НКВД сообщила, что меня отвезут, куда я скажу, но было одно условие, сказали они: если я уеду, мне не позволят вернуться. Я согласился, но сказал, что мне надо взять с собой Пакса, мою семилетнюю немецкую овчарку. Они сначала отказались, но затем согласились, когда я сказал, что собака их не тронет, пока я рядом. Я собрал свои вещи, взял Пакса и пошел попрощаться с послом Гастоном Бержери, который просил меня, чтобы я уговорил посольство США взять под защиту французское посольство. И случилось так, что американский католический капеллан и его собака бесплатно проехались на машине НКВД, но не на Лубянку! Мы съехали с холма, пересекли Крымский мост и оказались на правой стороне Москвы-реки по дороге в квартиру, от которой у меня был ключ. В полной темноте был не только город, но и квартира, в которой отключили электричество. В домкоме этого многоэтажного дома мне объяснили, что света нет потому, что в мое отсутствие чья-то домработница что-то стирала здесь и оставила гореть свет вопреки военной экономии.
А так как я был полностью отрезан от мира целых три дня, то думал, как бы сообщить кому-нибудь, что я еще жив и нахожусь в городе. С помощью огонька зажигалки я нашел телефон и позвонил Генри Кассиди из Ассошиэйтед Пресс. Никто не спал в те дни, когда самолеты Люфтваффе бомбили столицу. Место, в котором я временно разместился, находилось недалеко от железнодорожного моста через Москву-реку, и над нами часто летали вражеские бомбардировщики. На следующее утро мое настроение улучшилось, когда я обнаружил, что перенесенные сюда вещи оказались нетронутыми. Я хотел быстрее вернуться в церковь, где огнем зениток в нескольких местах была пробита крыша и взрывной волной выбито несколько окон. Достать стекла было невозможно ни за какую цену, а так как бомбардировки продолжались, я стал ломать голову, как сделать хотя бы временный ремонт. И внезапно представилось решение, не требовавшее денег.
Муж одной из моих русских прихожанок работал на дровяном складе, который по приказу Мосгорисполкома должен был быть уничтожен или ликвидирован как-то иначе вследствие быстрого продвижения немцев. Добрая женщина сказала: если я смогу достать транспорт, на складе мне отдадут все, что я хочу. Я так и сделал, взяв свой «рено», который я освободил из французского посольства. Я поехал в указанное место, представился управляющему, который меня уже ждал и встретил дружеской улыбкой. Мне дали столько листов трехслойной фанеры, сколько я смог увезти на крыше моего автомобиля. Я уехал благодарный и счастливый при мысли, что наши «отремонтированные» окна удержат тепло и предохранят от дождя. Благодаря столяру посольства США Джону Лейно, еще одному верному другу, у меня появились гвозди нужного размера, и я сразу же начал пилить листы на квадраты и прибивать их к окнам церкви.
В это время НКВД не пришел ко мне проверять источник происхождения материалов, меня оставили в покое. Они были заняты гораздо более важным делом — сбором своих многочисленных документов для срочной эвакуации. Оригиналы материалов судебных заседаний Верховного суда и приговоров троек находились в зданиях, окружающих церковь Святого Людовика, и все дни официальной эвакуации тайная полиция заполняла своими документами грузовик за грузовиком. Всех еще не расстрелянных политических заключенных заранее депортировали в отдаленные места.
В посольствах, миссиях и официальных зданиях в целях экономии периодически отключали электричество. В церкви Святого Людовика его не было совсем. Чтобы читать Мессу, я переносил рефлектор от фары моего автомобиля, подключал к нему батарейку и подвешивал над дарохранительницей на главном алтаре. К этому времени я уже не боялся «ограблений» и осквернения церкви. Но, как мы увидим позже, меня не вычеркнули из списков особого внимания органов. С первых же недель войны была введена строгая система распределения продовольствия: насколько я знаю, каждый иностранец в столице имел продуктовую карточку, соответствующую его статусу. От людей, работающих в Центральном бюро по распределению продовольствия, я знал, что было несколько десятков градаций.
Самая большая норма выдачи полагалась дипломатическим представителям и иностранным корреспондентам. Японцы, американцы, англичане и другие — все иностранцы, кроме меня, покупали нормированные продукты и одежду в специальных магазинах, предназначенных для держателей таких карточек. У меня карточки не было, и я подал прошение на ее получение. Власти игнорировали мое прошение до приезда нового посла Соединенных Штатов, который в отличие от своего предшественника понимал, что я тоже должен питаться, как и другие человеческие существа. Между тем я разработал план, как раздобыть овощи и картошку не только для себя, но и для моих больных и престарелых прихожан-«иждивенцев». Этой категории граждан полагалось всего лишь 200 граммов хлеба в день.
Я сел за мою пишущую портативную машинку «Корона-Смит» и напечатал заказ на закупку нескольких тонн овощной продукции, адресованный на Московский овощной комбинат. Я сам подписал его, но у меня не было ни печати, ни штампа, ни другой формы официального признания. Я понимал, что рискую получить категорический отказ, но я также знал, что любой документ, аккуратно напечатанный на пишущей машинке на бумаге большого размера, привлечет внимание и вызовет уважение. Я напечатал письмо на большом листе белой бумаги на имя главного начальника. К моей подписи я добавил целый ряд аббревиатур, обозначающих просто, что я являюсь настоятелем московской церкви Святого Людовика и капелланом американских католиков посольства США. Все эти сокращения выглядели загадочными и представляли некоторый вызов. Но все, что там было написано, было правдой. Я нашел конверт впечатляющего размера и доставил письмо лично в контору на третий этаж комиссариата, расположенного на улице Кирова недалеко от того места, где несколько лет назад я получил особое разрешение пересечь улицу, предъявив обычную визитную карточку на английском языке.
А сейчас в заявлении на русском языке я просил одну тонну картофеля, по полтонны моркови и капусты и немного других овощей. Я надел свой лучший костюм с белым церковным воротничком и поехал в комиссариат, думая, что меня не пустят из-за отсутствия пропуска. Как ни странно, охранник пропустил меня, поняв, что у меня встреча с главным начальником. Меня провели к нему в кабинет без очереди, не спрашивая удостоверения личности, я просто показал одну из тех самых визитных карточек. Кажется, это произвело мистическое впечатление на славного человека средних лет, одетого в военную форму с майорскими знаками отличия, принявшего меня в своем кабинете. Он предложил мне сесть и, взяв письмо, стал знакомиться с его содержанием, а я думал о впечатлении, которое произведет на него моя необычная просьба. Офицер прочитал мое обращение, посмотрел на последовательность аббревиатур, поднял на меня глаза и сказал одно слово: «Хорошо». Затем он вызвал секретаря в военной форме и велел ему переписать мою просьбу на официальный бланк заказа. Потом подписал его, поставил круглую печать и протянул мне с самыми лучшими пожеланиями!
