Отец Пий Неве продолжал жить в России, сохраняя свое французское гражданство даже тогда, когда Франция не имела дипломатических отношений с Советским Союзом. Можно себе представить, в каких тяжелых условиях приходилось ему жить в России в годы Гражданской войны и вторжения стран Антанты. Он проявил удивительное мужество и самопожертвование, полностью посвятив себя духовному благополучию своей паствы. Недаром по окончании Первой мировой войны руководители Американской ассоциации помощи при президенте Гувере и Папской миссии помощи сочли необходимым консультироваться с отцом Пием Неве о поставках продовольствия и одежды. Если бы такие же меры предосторожности были предприняты во время Второй мировой войны, можно было бы предотвратить многие катастрофические последствия, связанные с систематическим незаконным присвоением товаров, поставляемых в Советскую Россию Американским Красным Крестом и Администрацией ООН по оказанию помощи и реабилитации (UNRAA).
Около года отец Неве жил на собственные средства, сдавая сначала одну, а затем другую свою квартиру, что ему было позволено как французскому гражданину. Но советские власти не оставляли его в покое, перехватывая приходящие ему письма и поселив по соседству с ним двух агентов ГПУ. Каждого его посетителя начинали преследовать, задавать вопросы и всячески ему досаждать, что обычно заканчивалось арестом. Он, как и другие священники, не имел права на получение продовольственных карточек, пережил несколько голодоморов, многие из которых были умышленно организованы государством, чтобы навязать коллективизацию.
Однажды во время его поездки из Макеевки в Ростов-на-Дону ГПУ выбрало его жертвой подстроенной ловушки. Женщина-агент, воспользовавшись станционной толкучкой, так как толпы простых людей целыми днями ожидали на провинциальных станциях прибытия поезда, подбросила епископу пакет. Его сразу же арестовали, обыскали и, естественно, нашли сверток, содержащий компрометирующие его сфабрикованные документы.
Отца Пия спасло только хладнокровие и присутствие духа. Бессчетное число раз его приводили в местное отделение ГПУ на Украине, управляемой тогда Хрущевым, и часами допрашивали. Эта практика продолжалась не один год, с тех пор как несчастный Феликс Дзержинский ввел ее в тюремных подвалах московского ГПУ[116].
Чтобы избавить епископа от этого изматывающего давления, посол Франции Жан Эрбетт предложил ему убежище и защиту в своей резиденции сразу после восстановления дипломатических отношений между Францией и Советским Союзом. В этом экстерриториальном приюте епископ занимал комнату с остатками своих пожитков, которые состояли в основном из старославянских и русских книг. Наконец-то его оставили в покое, больше не подвергая ни нежелательным визитам, ни вызовам в секретную полицию, как это было в Макеевке, где офицеры ГПУ врывались даже в алтарную часть храма в поисках свидетельств контрреволюционной деятельности. Его ценнейшие книги сбрасывались с полок полуграмотными работниками секретной полиции, с трудом разбиравшими даже заголовки. Во время длинных ночных обысков они заворачивали табак в вырванные страницы из его книг для своих самокруток. Таково краткое описание жизни епископа Пия Неве, в течение двадцати двух лет жившего в добровольной ссылке. Таким был человек, к которому я приехал в качестве помощника и кому желал предложить свою дружбу.
Снежным вечером 2 марта 1934 года я впервые встретил епископа в холле отеля «Савой» в Москве. Спускаясь по лестнице из своей комнаты, я увидел довольно высокого человека с окладистой бородой. Во всем мире миссионеры обычно носят бороду. Расспрашивая ветеранов, которые много лет провели в арабских странах и на Ближнем Востоке, я узнал, что в этих краях борода является необходимым признаком мужественности, что может показаться странным для западных людей. На импровизированном прощальном вечере накануне моего отъезда в Россию мои коллеги собрались у меня дома пожелать мне удачи. Одним из подарков, преподнесенных ими, был бритвенный прибор Shick, которым я пользуюсь до сих пор. Мои друзья боялись не узнать меня по возвращении, если мне вообще суждено было вернуться[117]. Большинство миссионеров-ассумпционистов в Африке и в нашем представительстве в Маньчжурии тоже отпускали бороду. Епископ Пий Неве носил бороду более сорока лет, и я должен сказать, что она очень подходила к его почтенной внешности.
Прежде я никогда не встречался с епископом. Его исключительный пост Апостольского администратора в Москве выделял его среди других представителей ассумпционистов в двадцати трех странах. Его фотографии появлялись в различных изданиях, поэтому я сразу узнал его, когда спускался по лестнице тем мартовским вечером. Я никогда не забуду его теплое приветствие и братское объятие, как будто мы были давно знакомы: хотя мы никогда не встречались, мы все же принадлежали к одной монашеской конгрегации. Достопочтенный основатель нашей Конгрегации ассумпционистов отец Эммануэль Д’Альзон, обладавший необыкновенным даром провидения для своего времени, предвидел важную роль России в последующей мировой политике. Именно поэтому он пожертвовал несколькими монахами из своей только еще создающейся Конгрегации для развития миссионерской работы на Балканах, что было шагом в сторону России. Епископ Пий Неве был одним из этих пионеров, служа тогда в качестве священника в Филиппополисе (Пловдив) в Болгарии, где ассумпционисты построили соборную церковь, ныне экспроприированную.
Передо мной стоял святой человек, чья крупная фигура казалась еще более объемной из-за огромной сибирской шубы, в которую он был одет. Ему было тогда пятьдесят семь лет, к этому времени он уже двадцать восемь лет прослужил священником в России, пережив революционные годы при всех быстро сменяемых временных правительствах. Шесть лет назад при трагических обстоятельствах уехал во Францию его последний соратник, отец Дэвид Мейланд. Я был первым приехавшим к нему после стольких лет одиночества, его долгое терпеливое одинокое существование подходило к концу — для нас обоих это был радостный день.
Епископ Пий Неве был одним из тех немногословных скромных людей, отмеченных святостью и мудростью, чей огромный опыт и знания много дали мне для освоения моих новых обязанностей. Его знания церковно-славянского и русского языков, а также многих наук были поразительны. У русских есть особое слово, обозначающее того, кто обладает абсолютными знаниями в области науки, искусства, языка, всего того, что требует обучения и овладения профессиональным мастерством, — такой человек называется знатоком. Это понятие в полной мере относится к епископу Неве. Я унаследовал его книги и рукописи: пометки в них указывают на его старания глубоко овладеть вдохновенным русским языком.
Отель, в котором я жил вначале, находился в Рождественском переулке недалеко от старой Китайгородской стены. Эта улица перпендикулярна одной из самых оживленных улиц Москвы и одна из немногих сохранила старое название. В своих решительных попытках стереть из памяти религиозное прошлое Москвы Советы переименовали многие из улиц и площадей столицы. От Арбатского бульвара идет улица, которая прежде называлась Пречистенкой, а теперь стала улицей Кропоткина, в честь революционера, который, как ни странно, принадлежал к аристократии. Однако исчезли не все религиозные и библейские названия. Парадоксально, но центральная штаб-квартира Союза воинствующих безбожников находилась на улице Сретенка, названной в честь праздника Сретенье. Ильинские ворота по-прежнему напоминают об Илье-пророке, на улице Покровка все еще стоит прекрасная церковь, посвященная Покрову Богородицы. Как и многие другие церкви, она частично превращена в склад задолго до моего приезда в Москву, а частично используется под разные конторы. Эти замечательные постройки стоят теперь как безмолвные свидетели неискоренимой российской веры в Бога. Во время моих походов на кладбище я часто видел, как русские осеняли себя крестом, проходя мимо этих оскверненных храмов.
