«Лист увядший, как жёлтый кристалл…» Лист увядший, как жёлтый кристалл; Как ребёнок, заплакала птица. Лист, который на землю упал, — Как он сможет потом возродиться? Дни, как чёрный угасший агат; Как могила любовь замолчала. Дни, которые рано сгорят, — Как опять им увидеть начало? «Осина — в белом платьице…» Осина — в белом платьице: Зелёное наскучило. А за полем маячится Избёнка, словно чучело. Зима — такая милая: Письмо прислала белое О том, кого любила я, Кому сказать не смела я… Зиму крестьяне встретили: Пестрым-пестра околица. — О ком, не о поэте ли Душа болит и молится?.. Все стали вдруг хорошими! Дымок так низко стелется. За первыми порошами Прибудет и мятелица. Грущу я, слёзы катятся: Поверить не сумела я… Осина — в белом платьице… И даль — такая белая!.. «Жизнь — обманчива, сердце — беззвездно…» Жизнь — обманчива, сердце — беззвездно: В нём, как шорох невидимых змей И как чёрная жуткая бездна — Память прошлых растоптанных дней. То звучит мимолётною флейтой И рыдает, как сон наяву, Утешающий, ласковый чей-то Голос, — чей он… никак не пойму. То напевом далёкой свирели Проплывают и гаснут слова, И мелькает чуть-чуть, еле-еле Чья-то в синем венке голова. То… о, Боже мой, чьи это взгляды (В нём и солнце, и жгучая боль!) То ребёнка, то хищной наяды? Как забыть их, не помнить… Давно ль?.. Думы ранят, томятся и стонут, И уносятся в вихре пустом; Жизнь — обманчива, прошлое — омут Под разломанным чёрным крестом. «Туман опаловой завесой…» Туман опаловой завесой Дорогу милую облёк; Но из лазоревого леса Подул незримый ветерок: Исчезли мертвенные клочья, Дорога стала голубой. — Но я… не в силах превозмочь я Завес, опущенных судьбой! Вся жизнь проходит будто мимо, Туман, как каменная дверь, И в нём друг другу мы не зримы, — Быть может, к лучшему, поверь… «Без конца ль эта серая жуткая нить!..» Без конца ль эта серая жуткая нить! Солнце стало всё ниже да ниже. — Для того, чтоб острее, чтоб ярче любить, Я тебя до тоски ненавижу. Что такое любовь? — потерять, не найти, Бога сжечь и молиться дракону. — Для того, чтоб не сбиться с земного пути, Я невидимых струн не затрону. Да погибнет любовь, если жизнь где-то там Не продолжит того, что уж было! — Для того, чтоб не кончиться этим мечтам, Я сойду за тобою в могилу. «Я гляжу с высокого балкона…» Я гляжу с высокого балкона В полумрак открытых настежь окон, Где пред Ликом Иверской иконы… Неподвижен чей-то нежный локон. Запах яблонь тянется из сада, Голоса звучат так смутно, плохо… У иконы — синяя лампада, Трепетанье горестного вздоха. Вышли звезды. Светлые, скажите, Кто там плачет скорбно у киота, И о чём горячие мольбы те, И по ком тяжёлая забота? У меня нет в комнате иконы, Нет лампадки, Бога нет, — далёк Он… Я гляжу с высокого балкона И целую в мыслях нежный локон. «Любили нас, любили сами…» Любили нас, любили сами, Горели радугой сердца; Но верь, погаснет это пламя… И так — до самого конца! Терзали нас, терзали сами, Горели мукою сердца; Но знай, не меркнет это пламя… И так — до самого конца! «В углу лениво ткёт паук…» В углу лениво ткёт паук. Мигают призрачные свечи. — Приди скорее, милый друг: Давай делить осенний вечер! Тоска! Сварил я пьяный грог: Кому отлить мне половинку? — Хотя б прислала пару строк И в них — родимую былинку! Погасли свечи; нет огня: Начну играть с Судьбою в жмурки, Хотя бы вспомнила меня В своей лазоревой конурке! Печаль хозяйкою в дому, И Смерть гуляет там по крыше, И тяжело мне одному. — Как хорошо, что ты не слышишь!.. «Я лежу на дне колодца…» Я лежу на дне колодца; Тихо шепчет мне вода: «То, что было, не вернётся, Не вернётся никогда». Глухо шепчет злая тина: «Не вернёшь его назад, Впрочем, право, всё едино: Сам, голубчик, виноват». Мерно шепчет сердце то же. Жить как прежде? — как начать! Не могу я… Боже, Боже, — О, вели им замолчать! Мёртвый спит, и он проснётся, Чтоб изведать только ад… Я лежу на дне колодца: «Сам, голубчик, виноват! |
