«В чужом краю, где небо голубое…» В чужом краю, где небо голубое, Я всё гляжу на гаснущий восток, Томлюсь в тоске, покинутый тобою И жду (как жду!) твоих заветных строк. Хоть ты ушла, но разве я поверю, Что не живешь ты мыслью обо мне; И я стою пред запертою дверью, И я всё жду в каком-то полусне. Проходят дни, а ночи дышат адом, И медлит солнце в комнату войти, А твой портрет своим печальным взглядом Мне говорит, что ты — на полпути. Гляжу в окно, и, мнится, предо мною Родного неба синяя кайма, И ты на даче утренней порою Целуешь край желанного письма. «У камина с потухшей сигарою…» У камина с потухшей сигарою Я встречаю сам друг Новый Год; Вспоминается прошлое, старое: То, что умерло, снова живёт. Что-то светится, что-то разбужено… Плачу горько, сурово, без слёз. Где ты, счастье мое? где, жемчужина? Кто тебя безвозвратно унёс? Детство ранено; юности не было; Что такое родительский кров? Жизнь моя суетилась и бегала По холодным камням городов. Все желанья, мечты — перепутаны, Что предсказано, то не пришло, А любовь обманула минутами, Пошутив так нелепо и зло. Ты любила, чтоб кончить изменою: Помню яд этих розовых губ… Никуда теперь сердца не дену я И томлюсь: не живой и не труп. Жуткий ветер гудит так неистово; Все оставили: люди и Бог! — Кто ж нальёт мне вина золотистого, Чтоб со Смертью я чокнуться мог?.. «Эй, старуха, погадай-ка…» Эй, старуха, погадай-ка, Хоть устал я от чудес! И трещит, как балалайка: «Путь далёкий, интерес, Две болезни, деньги, ссора, Девка бросила тебя, Да опять вернется скоро, И тоскуя и любя… Э, да с виду только стар ты… Знаешь, в умном дураке…» — «Ладно, брось, цыганка, карты: На, — гадай мне по руке». «То же, то же: путь, забота, — Ты счастливый, барин, слышь: Больно любишь ты кого-то, Что бежать? — не убежишь… Ждёт тебя большое дело! Знаешь, ум — для дурака…» — «Ну, довольно, — надоело: Лгут и карты, и рука!» «В сером дыме папиросы…» В сером дыме папиросы Все мгновения короче. Вижу бронзовые косы, Вижу раненные очи. Всё, что было, вдруг поблёкло B этом дыме, в этой ночи. В затуманенные стёкла Ветер бьётся… Нету мочи… Виснет дым… Тоска какая!.. Всё ж душа моя хлопочет, Всё ж, куда-то увлекая, Вихрем — вьюгой жизнь хохочет… Вяло гаснет папироса… Всё чего-то сердце хочет… Вновь мелькнули тени косо… Всё морочат и морочат… «Как часто, милый друг, не знают люди сами…» Как часто, милый друг, не знают люди сами В лукавой пестроте изменчивых минут, Чей голос ранит их, какое мучит пламя, Какие письмена их более влекут. То холодом немым, то страстию томимы, То — вечная любовь (её вдруг слышат зов!), То хочется пройти, совсем не глядя, мимо В безвестную страну безвестных берегов. Как часто, милый друг, не знают люди сами, Кому поёт любовь, о ком её слова: То близкие душе покажутся врагами, То вдруг от кратких встреч кружится голова. Мы любим… но кого? — других? мечту? себя ли? Иль это реет Бог и Божья благодать? И что — сулит любовь? — забвение? печали?.. Кто сердцу даст ответ? Кто может разгадать! «Папоротник — лапы…» Папоротник — лапы; Череп — серый пень; Гриб прогнивший шляпу Сдвинул набекрень; Плачет там в долине Смятая трава; В жуткой паутине Чёрная листва; Мёртвых веток залежь; Грустный, грустный вид… Знать, не у меня лишь Сердце так болит! «Неужто в светлом зеркале…» Неужто в светлом зеркале Мое лицо? не верю! Как жутко исковеркали Сомнения, потери! Кто лоб рассек морщинами? А взоры кем убиты? Кто ласками змеиными Украл мои ланиты? Кто мне склонил так голову, Уста сковал мне хладом? — Их мертвенное олово Покрыто страшным ядом… Всю душу исковеркали! О, близкая развязка: Мелькнёт в суровом зеркале Безжизненная маска! |
