«Яхты, как белые лебеди; ялики…» Яхты, как белые лебеди; ялики, Точно дельфины; над озером пар. Берег: там домик причудливый, маленький. В небе — зелёный задумчивый шар. Вспомнилась мне вдруг родная околица… Милая родина, ты далека! Кто-то печален там… кто-то там молится… Господи, — снова глухая тоска!.. «Зову! — От века ты моя!..» Зову! — От века ты моя! Напрасно Бог карал разрывом. Я жил, надеждами горя: Кто любит, должен быть счастливым! Что дал тебе кошмарный год, И кто потребовал утраты? — Слепым кощунством был уход: Чего, скажи теперь, ждала ты? Зову! — Не смеешь не придти, Хотя б растратила все силы, Хотя бы не было пути, — Зову, хотя бы из могилы! «Полу-дитя, полу-Mephisto!..» Полу-дитя, полу-Mephisto! Ну, как, скажи, твои дела? — Как блещет взор поэта чистый «В потёмках призрачного зла»? Забравшись в тихий санаторий, Всё пишешь мудрые стихи, Забыв о картах, о ликёре, Забросив книги и духи? И всё скучаешь по России, Где но Европе тосковал? Проклятья шлёшь буржуазии, Хотя не скиф ты и не галл? Целуешь крест, портрет, икону Да с Богом споришь день и ночь? Приносишь жертвы Аполлону И Время хочешь превозмочь? Согнув изломанные плечи, Теперь не тронутый никем, Погряз в дыму противоречий Философических систем? Что проку в этой новой схиме! Всё — вздор: одуматься пора. Ей-Богу, право, лучше «шимми», Спокойный бридж иль баккара… Себя над безднами распял ты И шепчешь жуткие слова,— Не лучше ль милый берег Ялты И наша старая Москва… Я в грёзах мало вижу толку, А в храмах — сыро и темно: Глядеть на небо через щёлку. Поверь, совсем не так умно… Пиши стихи, мечтай о Боге, Желай бессмертья (меж могил!), — Но пусть твои танцуют ноги: Так Ницше, кажется, учил? Оставь свои боренья с чортом: Не ссорься, милый друг, с собой! — Займись иным — здоровым спортом, Одев костюмчик голубой. Уйди из нового затвора, Оставь леченье, докторов, — Езжай в Париж: поймешь там скоро, Что ты, чудак, совсем здоров. И вместо слов туманно-горних, И вышибая клином клин, Ты миру дашь веселый сборник Огнями блещущих терцин! На Новый Год, чай, будем вместе? — Пора домой! — Adieu. Пиши. Забудь о схиме, о невесте. Играй. Люби. Танцуй. Греши. Р. S. Ах, да… Исполнив долг сыновний В день годовщины двух смертей, Вчера был в Иверской часовне И помолился без затей. Её там видел: как монашка, Она глядела из угла… Ведь ей, конечно, тоже тяжко «В потёмках призрачного зла»? «Поглядите-ка прямо в лицо мое…» Поглядите-ка прямо в лицо мое Из-под маски своей кружевной: Вы — чужая, но, словно, знакомая, Где-то в далях — и рядом со мной. Тише… Кажется, будто, вальсируя, Мы исчезнем надзвёздным путём: Будто жертва далёкому миру я… Кто вы? Где мы? Куда мы плывём? Вы мне жизнь или смерть? о, скажите же: Этот бал, это всё — только бред, И очнёмся сейчас в Граде-Китеже, Где сияет немеркнущий свет?.. Иль ошибся? И грёзою жуткою Сердце бедное снова я сжёг, И пленился теперь проституткою? Помоги мне, безжалостный Бог!.. Вальс окончится! — Там за гардиною Маску холодно снять прикажу И увижу я сказку любимую Иль спокойно вас там задушу!.. «Быть свободным, словно кречет…» Быть свободным, словно кречет, Верить просто — не могу: Всё всему противоречит В этом дьявольском кругу. Всё, что в жизни сберегла ты: Правда, Бог — больной мираж, И в тяжелый миг расплаты Всё с лихвой судьбе отдашь. И чего ты не имела, Тоже надо потерять, Чтоб безропотно и смело Верить снова, жить опять. На пути всегда гробница, Счастлив тот лишь, кто воскрес: Умирай, чтоб возродиться На земле, но для небес… «На террасу, где стояли столики…» На террасу, где стояли столики, Где в цимбалы кто-то в красном цокал, Из гнезда упал вдруг птенчик голенький И разбился, бедный, насмерть об пол. Кто-то речь держал о добродетели, Кто-то звал всех ехать на Таити: Птенчика, конечно, не заметили. Я сказал лакею: «Уберите»… О, мой птенчик, сколько в мире краткого! Как любовь моя, ты жил немного… Смерть ко всем приходит одинаково, Души птичек тоже плачут к Богу. |
