— Счастья вам, боевой удачи, родные, — напутствовал русский патриот советских воинов.

К тому времени А. Ходов был награжден второй медалью — «За отвагу». Он был удостоен ее за успешное форсирование реки Днестр.

Когда Ходов ступил на немецкую землю, его грудь уже украшали две боевые медали и два ордена — Красной Звезды и Отечественной войны II степени.

Апрель 1945 года. Советская Армия громит врага в его собственном логове. Бойцы гвардейской 44-й танковой бригады ведут упорные бои за кварталы Берлина. На здании фольксштурма в предместии Карлсхорст развевается Красное знамя. Его лично водрузил начальник политотдела бригады В. Т. Помазаев. Вместе с начальником политотдела на крышу забрался и Аркадий Ходов, чтобы навсегда увековечить этот памятный момент.

Окончилась война. Гвардии старшина Аркадий Ходов снял танкистскую форму. Но верный фронтовой товарищ — фотоаппарат — остался с ним на всю жизнь. Аркадий Георгиевич вернулся в «Челябинский рабочий» и четыре десятилетия был бессменным фотокором газеты. «Гвардии фотостаршина» — уважительно называли его товарищи по журналистскому строю.

И. Диденко

Третий батальон 568-го стрелкового полка, в котором служил Тузов, форсировал Десну, затем Сож. После боев на реке Сож и появилась на гимнастерке Николая медаль «За отвагу». Потом, в октябре 1943 года, была переправа через Днепр.

Непроглядная темень. Холод и сырость словно пропитывали тело. Подкрепившись сухим пайком (в тот раз им оказался хлеб с сахаром), солдаты и офицеры поползли к берегу. Там их ждали подготовленные саперами плоты и рыбачьи лодки. Оставалось дождаться условленного сигнала — первого залпа «катюш».

Огненные полосы залпа прочертили небо, когда чуть забрезжил рассвет. Тут же ударили наши пушки. Бревенчатый плотик с пулеметным расчетом, в котором Николай был наводчиком, отчалил от берега первым. За ним сразу же отплыли еще пять плотов; на двух разместился взвод автоматчиков, на трех других — взвод противотанковых ружей (ПТР). Тогда и началось то, что впоследствии участники переправы называли пеклом.

В то утро с трех плотов на правый берег высадилось лишь около трех десятков смельчаков — четверо пулеметчиков из расчета погибшего Егорикова и взвод автоматчиков.

Рассвело. Первая немецкая траншея проходила прямо по краю высокого берега. Нельзя было медлить ни секунды. И командир автоматчиков сразу повел мокрых, смертельно уставших людей в атаку. Они бежали к окопам врага вверх по берегу.

Возможно, сыграло свою роль хриплое, яростное «ура», с которым солдаты кинулись в траншею. Возможно, гитлеровцы просто не ожидали столь дерзкого броска. Но так или иначе фашисты оказались выбитыми из первой траншеи.

Утром ни одному человеку из батальона больше не удалось переправиться через Днепр. Надо было во что бы то ни стало удержаться в захваченной траншее и, когда основные силы батальона начнут переправу, — помочь огнем. Задача была тяжелой, и автоматчики с надеждой посматривали на станковый пулемет.

Обязанности второго номера у Тузова выполнял сибиряк Семен Кривенко.

…Пулемет перегревался. Воду для него приносили с реки во фляжках. Один за другим замертво падали на дно траншеи автоматчики. Погибли оба подносчика патронов. А оставшиеся в живых все стреляли и стреляли. Они забыли о том, что голодны, не задумывались над своим положением. Приказ командира — стоять насмерть! — воспринимался как самое естественное требование. Отбивая четвертую, пятую, шестую атаки, Тузов и его товарищи думали только об одном: надо не подпустить фашистов к своему окопу, продержаться до ночи. Тогда возобновится переправа…

После того как была отбита шестая атака, бойцов в траншее осталось немногим больше десятка, в их числе — Николай Тузов и Семен Кривенко. Серый ветреный день сменила темная холодная ночь. И переправа через Днепр возобновилась. К защитникам траншеи пробился весь третий батальон. К утру оттеснили немцев километра на два. Наступление продолжалось и днем.

Фашистская пуля пробила Николаю ногу. Помощник командира взвода отдал приказ:

— В медсанбат.

Но командир батальона сказал:

— Пулемет есть, а пулеметчиков больше нет…

И Тузов оставался у пулемета весь вечер и ночь, пока батальон закреплялся на захваченном рубеже. На рассвете Николая вместе с пулеметом засыпало землей: разорвался немецкий снаряд.

Как разворачивались события после этого, он не знал. Очнулся в палатке медсанбата. А через месяц из госпиталя попал в другую воинскую часть.

Рассказывая о пережитом в те двое памятных суток, Тузов воскрешал в памяти мельчайшие подробности. Его собеседник — взводный — облокотился на стол, задумчиво посмотрел в окно и сказал не то сам себе, не то Николаю:

— А за это все-таки должна выйти награда. — И, повернувшись к солдату, добавил: — Номер полевой почты помнишь?

Тузов помнил номер полевой почты своей прежней части. И младший лейтенант в тот же день отправил ее командиру письмо. Письмо содержало единственный вопрос: не награжден ли пулеметчик Николай Тузов за бои на правом берегу Днепра?

Через несколько дней почтальон вручил Николаю аккуратный пакет из плотной белой бумаги. Такое письмо, конечно, не могло прийти из родного села Губернского Челябинской области. Оттуда шли письма, где адрес был написан либо чернилами, либо химическим карандашом. А белоснежную поверхность пакета украшали строчки, напечатанные на машинке. Солдат оторвал краешек плотного конверта и вынул сложенный вдвое листок. Штаб 568-го стрелкового полка сообщал о том, что ему, Николаю Тузову, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 октября 1943 года присвоено звание Героя Советского Союза…

В 1947 году Николай Иосифович Тузов, уже старший сержант, демобилизовался и вернулся в родное село.

В. Дробышевский

…Москва встретила их сурово. Район одного из вокзалов стал базой для бронепоездов, прибывших с Урала. Дивизион назвали «Отдельный уральский 38-й дивизион».

На боевое задание они отправились с наступлением темноты, ноябрьским вечером. Стучат на стыках колеса. Впереди бронепоезд № 1. Ведет его машинист Югов, подручным — Потапенко. Бронепоезд № 2 где-то позади, он страхует первый. Мало ли что может случиться в бою.

Из боевой рубки, что над машинным отделением, послышалась команда:

— Полный вперед!

— Есть полный вперед! — отвечает Югов.

Бронепоезд легко рванулся вперед, в темноту. Четко застучали на стыках рельсов колеса. Анатолий, не выпуская из рук лопаты, не удержался, припал к броневому иллюминатору. Разбирало тревожное любопытство, ведь шли в первый бой.

Бронепоезд приближался к передовой, однако за окном ничего страшного и опасного не было. Луч света, пробивавшийся сквозь узкую щель затемнителей фар, скользил по набегавшим навстречу рельсам. А где-то далеко за темным бором мигали станционные огоньки. Пока все было очень похоже на его прежние поездки — от Челябинска до Златоуста и обратно. Раздалась команда: «Тихий!»

— Есть тихий! — почему-то тоже тихо ответил Югов и перевел регулятор на малый пар. Бронепоезд сразу сбавил ход. Югов еще раз перевел регулятор, поезд пошел спокойнее. Он медленно подходил к мигающей огнями станции. Свет передних фар погас. Глухой вздыхающий шум неторопливо работающих поршней едва был слышен в густой морозной тишине. По команде старшины Югова, Анатолий, отложив лопату в сторону, перешел к броневому иллюминатору, что с левой стороны, и пристально стал всматриваться вперед.

Все ближе огни железнодорожной станции. Наметанным глазом Анатолий определил, что перед ними большой железнодорожный узел, его пути забиты составами, а какими, как ни старался, не разглядел…

Послышалась команда: «Стоп!»

— Есть стоп! — тихо и чуть напряженно произнес Югов. И в ту же секунду ударило башенное орудие. Вздрогнул бронепоезд, вздрогнула ночная зимняя тишина и разорвалась яростным эхом. Это было своего рода сигналом. Сразу же с зенитных площадок застучали пулеметы. Бешеный, плотный огонь слали они в сторону врага. Немцы молчали, застигнутые врасплох.