– …или загадать правильное желание.

Глеб хотел ответить. Он хотел закричать в темнеющее небо, но из горла лезли лишь хриплые стоны. Тогда он собрался, вдохнул побольше воздуха – и выгнулся дугой в припадке режущего кашля.

– Ну хватит! – сердито бросила Рыжая. – Будто не видите, что он уже все понял!

Она нагнулась и поцеловала Глеба. Ее губы словно выбили жгучую пробку. Он вдохнул и застонал:

– Жить! Я хочу жить!

Вран выудил из кармана два пузырька и перебросил Серому. Тот взял черный, откупорил и обильно полил культи Глеба. Запахло болотом. Через миг боль утихла, словно и не было. Зачесались колени. В бедрах стрельнуло, будто слабый электрический разряд пробежал по костям. Глеб оперся на локти и сел. До пояса тело слушалось свободно, но вот ноги, его голые розовые ноги, лежащие на пропитанной кровью земле… их он не ощущал.

– Погоди, братишка, – сказал Серый, – это была только мертвая вода.

Он щедро плеснул из белого пузырька, остатки влил Глебу в рот. Эта вода пахла земляникой, на вкус была и сладкая, и горькая, и соленая одновременно. Кишки взорвались фейерверком, небо полыхнуло багровым.

Дернулись ноги.

Слева послышалось лисье тявканье, справа мелькнула волчья тень. «Обложили, – решил Глеб, – загнали в угол. Не доели. А мы еще посмотрим кто кого!»

И он рванул. Помчал, не особо заботясь о направлении, лишь бы подальше. Земля летела под ногами. Он петлял между деревьями, перепрыгивал кусты и коряги, разбрасывал в стороны сухие шишки. Пиджак цеплялся за сучья, и тогда Глеб скинул его, а вскоре сорвал и рубашку, подставив разгоряченное тело ночному ветру. От костюма остались лишь брюки, откушенные – обгрызенные? оборванные? – выше колен. В какой-то миг представилось, как он выглядит со стороны, и Глеб засмеялся: доморощенный мауглик, йети его йетить! Ну и что? Зато он живой. И свободен, и ночная чаща перестала пугать неведомыми опасностями. И он с детства не бегал так – самозабвенно, восторженно, когда нет ничего, кроме страстного желания обогнать самого себя, когда только плотный воздух, обхвативший грудь, мешает взлететь.

Глеб ворвался в лесную речушку и, не сбавляя хода, запрыгал по мокрым камням. Глубины здесь не было, вода едва доставала до колен, и тогда он нарочно стал крушить сонную гладь, поднимая брызги выше головы. Мокрые волосы упали на глаза.

Он выскочил на берег и с разбега уткнулся в горячий мохнатый бок. Медведь взревел, разворачиваясь, и мгновенно подмял его под себя.

Зверюга с ворчанием обнюхала неожиданную добычу, чихнула и раззявила пасть. «Я идиот!» – успел подумать Глеб, прежде чем шершавый язык прошелся по его лицу и груди. От медведя разило мокрой шерстью и облепихой. Как ни странно, но огромные клыки не вызвали ужаса. Глеб не то опьянел от выпитой чудо-водицы, не то уверился, что попал в сказку и ничего кошмарного не приключится. Он даже вздумал ухватить медведя за уши и стащить с себя, но мохнатый фыркнул с насмешкой, сгреб его руки и прижал к бокам.

– Отпусти! – прохрипел Глеб.

– Грумх, – ответил медведь и ткнул мокрым носом ему в щеку.

Слева хихикнули.

Глеб скосил глаза и увидел валяющуюся на животе Рыжую. Та положила подбородок на кулачки и, согнув ноги, беспечно болтала ими в воздухе. Похоже, его возня с медведем изрядно забавляла девушку.

– Не-а, нипочем не выпустит, – сказала она, – пока не откупишься. Подарок нужен.

– Какой еще подарок? Где я его возьму?

– А мне откуда знать? – удивилась Рыжая. – Думай.

«Издевается», – решил Глеб. На нем были лишь остатки брюк, но не отдавать же их медведю? Да и зачем зверюге драные штаны? Но тут его пальцы нащупали в кармане какой-то комок, и Глеб вытащил мятый галстук.

Сойдет за подарок? А выбирать-то не из чего.

Почти не дыша, он высвободил руки и накинул галстук медведю на шею. Зверюга всхрапнула и приподняла здоровенную башку, словно помогая ему. Пальцы дрожали, но кое-как Глеб справился с задачей.

– Носи на здоровье! – сказал он, глядя в умные карие глаза.

Медведь лизнул его в щеку, поднялся и затрусил к лесу. «Если лесник или охотник увидят – решат, что спятили», – подумал Глеб и расхохотался. Отчего-то его симпатии были на стороне медведя, а не людей.

– Кстати, – он обернулся к Рыжей, – а где мое желание? Куда это косолапый утопал?

Девушка фыркнула.

– Ну ты даешь! Собрался к каждой встречной животинке приставать, всем букашкам-таракашкам загадывать? Не выйдет. А между прочим, тебя Вран ждет.

– Карету, картавый карлик! – скомандовал чернявый, выходя из-за деревьев.

Глеб беспомощно обернулся к Рыжей. Та хихикнула и пояснила:

– Вранчик у нас посланник Варуна, в двух мирах живет, в обоих вещует. Оттого иногда путается – каркает человеком, а вороном говорит. Сейчас он хочет, Глебушка, чтобы ты покатал его. Так что давай: «Я, Глеб Старостин, доброй волей и именем рода клянусь исполнить желание Врана Черного, Варуновой птицы…»

– В каком смысле: покатать?

Огромный иссиня-черный ворон упал с неба и впился когтями в плечо. Глеб охнул, а птица тюкнула его в висок: не дергайся! Он скосил глаза и утонул в антрацитовых зрачках Врана. Такая бездна, такое безвременье клубилось во взгляде птаха, что Глеб зажмурился. Так, с закрытыми глазами, подгоняемый нетерпеливыми хлопками крыльев, он сделал шаг, другой.

– Всякого я навидался, но чтоб по Нави вслепую бродить… даже не пойму, ты совсем дурак или башковитее всех умных?

Голос у Врана оказался стариковским, брюзгливым. Зато никакого карканья – словно уселся на плечо обычный дед и ворчит над молодежью. Разве что когти у старого лет пятьсот как нестрижены.

Глеб открыл глаза. Сердце прыгнуло к горлу и застряло там, перекрыв дыхание.

Ноги утопали в зыбком нечто, которое и туманом не назовешь. По мутным облакам скользили картинки. Ненастоящие, словно плохонький проектор стрекотал обрывками старых фильмов. Вот плеснуло волной море, усеянное ледяным крошевом. Вот поплыли под ногами верхушки неосязаемых деревьев. Через миг сменила их бурая степь, вся в заплатках сухой травы, и тут же уступила место городу – мертвому, кривому, изуродованному. Циклопические здания, будто изъеденные проказой пальцы, наползали друг на друга, щерились провалами окон. По крышам гуляли багровые сполохи.

Глеб отвел взгляд от облаков под ногами и посмотрел вверх. По черному беззвездному небу ползло стылое солнце. Угрозы в нем не было, одна лишь пустота и равнодушие.

– Налюбовался, турист? – спросил Вран с ехидцей.

– Что это за место?

– Навь, мир умерших и нерожденных, мир покойного ожидания. Здесь бывало то, что еще будет, и обязательно случится то, чего никогда случиться не может. В Нави ты давно умер, хотя, вероятнее всего, твои родители еще не появились на свет. Можно найти в этом мире и своих предков, и потомков.

– Зачем мы здесь?

– Ради желания, разумеется. Видишь ли, с возрастом чрезвычайно надоедают блеяния про деньги, женщин и дворцы. Скудные фантазии, не находишь? В первый раз ты загадал верно, но признаем: это братец Серый принудил тебя. Ткнул мордой в смерть и хорошенько повозил. А сейчас? Впрочем, выбирать не мне. Закажешь дворец с бабами – будет тебе Тадж-Махал, не отмахаешься.

Ворон распластал крылья и, соскочив с плеча, закружил вокруг Глеба.

– Ты не спеши, осмотрись. Я по делам слетаю и вернусь, тогда удивишь меня. А пока, чтобы не заскучал, оставлю тебе компанию.

И он исчез, словно растворился.

Из тумана возник летний скверик с раскидистым вязом и скамеечкой под ним. Чуть дальше угадывались тихие пруды в оправе пешеходных дорожек и газонов. Туманный силуэт явился из ниоткуда и сел под деревом. И хотя картинка вышла бесцветная, сплошь из оттенков серого, Глеб узнал булгаковский сквер, и этот вяз, и эту скамейку. А главное, он различил туманную фигуру: Алина. Так они познакомились. Она читала Коэльо, а он с приятелями спешил в «Беседку» на пятничную пьянку «а-ля совьетик» под водку, пельмени и винегрет с килькой. Но заметив, как сидящая с книжкой девушка в задумчивости покусывает роскошную золотистую косу – замер посреди дороги и на все подначки товарищей отвечал блаженной улыбкой. Он топтался на месте с час и подошел к ней, когда изломанные тени легли на зеркало прудов.