Второй немедленно откликнулся:

Тут снова подхватил первый, тоненьким и тоскливым голоском:

Второй путник не замедлил с ответом, сурово допев:

Путники прошли мимо Ильи и канули в ночной тьме, только их и слышали.

– Мне бы тоже эльфов рати несметные не помешали, – проворчал в бороду Илья.

До самого рассвета думал богатырь тяжкую думу, да так ничего и не придумал. И когда солнечная супонь ослабла и позволила светилу расталдыкнуть лучи по белу светушку, Илья поднялся, с хрустом потянулся и запрыгнул на Сивку.

– Вот всегда одно и то же, – сказал богатырь, умащиваясь в седле. – Как не мозгуй накануне, а все одно в бой едешь, будто кувшин…

– Поясни! – прошелестело из бурьяна.

– Пустой и звонкий! – усмехнулся Илья и, не оглядываясь на спросившего, взял коня в плеть. Сивка пошел ровным наметом, выбивая из дороги пыль.

К обеду одолел Илья не менее тридцати верст. Пора было делать привал, Сивке требовался отдых, да и сам богатырь не прочь был перекусить и перекемарить под бузинным кустом. Этот закон жизни Илья знал на ять: после обеда штаны продай, но выспись!

Однако бытие всегда развивается совсем по иным законам, и главнейшим из них является отнюдь не пресловутая 282-я статья, а Закон подлости.

И вот только Илья улегся и смежил вежды, как послышался бодрый конский топот и чей-то надменный и дерзкий голос произнес:

– Кто ты такой и откуда?

Илья открыл один глаз. Перед ним высился всадник, закутанный в темный плащ, полы которого оттопыривали сразу два меча. На лбу всадника блестел золотой обруч. Конь его храпел и ронял в пыль клочья пены.

– Да пошел ты, – пробормотал богатырь в нарушение всех традиций и перевернулся на другой бок.

Озадаченный всадник спешился и, звеня шпорами, двинулся к Илье.

– Имя! – каркнул он. – Имя… сестра!

– Не сестра я тебе, гнида арканарская, – проворчал богатырь, потом понял, что сон ушел окончательно, и назвался: – Илья.

– Илья… – произнес незнакомец. – Я знавал одного Илью. Первый богатырь при дворе Киевского князя. Ты его родственник?

– Увы, да, – сказал Илья. – Правда, дальний родственник, но им все равно… до двенадцатого потомка.

– И чего же ты тут лежишь, Илья?

– Отдыхаю перед дальней дорогой.

– И куда же ты едешь?

– Куда-нибудь… Подальше. Многие едут в Ирукан. Попробую и я в Ирукан.

– Так-так, – произнес всадник. – И ты вообразил, что благородный дон проведет тебя через заставу?

Илья промолчал.

– Или, может быть, ты думаешь, что благородный дон не знает, кто такой богатырь Илья из села Карачарово?

Илья молчал. Всадник запрокинул голову и прокричал, подражая глашатаю на Королевской площади:

– Обвиняется и повинен в ужасных, непрощаемых преступлениях против бога, короны и спокойствия!

Илья молчал.

– А если благородный дон безумно обожает дона Рэбу? Если он всем сердцем предан серому слову и серому делу? Или ты считаешь, что это невозможно?

– Ща в лоб дам, – басом сказал Илья. – Утомил.

– Видишь ли, я думал, что ты шпион. Я всегда убиваю шпионов, – улыбаясь, произнес всадник.

– Шпион… – повторил Илья. – Да, конечно. В наше время так легко и сытно быть шпионом. Ладноть, хватит дурака валять. Здорово, блааародный дон Румата.

– Здорово, Илья! – Румата улыбнулся, спрыгнул с коня, присел рядом. – Чего ты тут? Дело пытаешь или от дела плутаешь?

– Кащей Марьюшку похитил. Уволок, падлюка, в свое гнусное царство три крестик девять. Знаешь туда дорогу?

Румата задумался.

– Это трудный и опасный путь, – сказал он.

– Богатыри не ищут легких путей, – возразил Илья.

Румата снова задумался.

– Ну, – сказал он, – тогда получается, что у нас есть только одна дорога – и она заведомо никуда не ведет. Нам не добраться до царства Кащея. Элронд мудр, мы все это знаем, и единственную дорогу, ведущую к победе, никто не назовет дорогой безрассудства… но вместе с тем она неодолима, и нас неминуемо ждет поражение.

– Поражение неминуемо ждет лишь того, кто отчаялся заранее, – возразил Илья… – Признать неизбежность опасного пути, когда все другие дороги отрезаны, – это и есть истинная мудрость. Поход в царство три крестик девять кажется безрассудным? Так пусть безрассудство послужит нам маскировкой, пеленой, застилающей глаза Кащею. Ему не откажешь в лиходейской мудрости, он умеет предугадывать поступки противников, но его сжигает жажда всевластья, и лишь по себе он судит о других. Ему наверняка не придет в голову, что можно пренебречь властью над миром, и наше решение уничтожить Кольцо… тьфу ты, спасти Марьюшку, собьет его с толку.

– Я тоже думаю, – проговорил Румата, – что поначалу он не поймет, в чем дело. Дорога к Кащею очень опасна, но это единственный путь к победе. У себя дома он всемогущ, так что тому, кто отправится в тридевятое царство, ни сила, ни мудрость не дадут преимуществ – тайна, вот что здесь самое важное, и, быть может, эту великую миссию слабый выполнит даже успешней, чем сильный, ибо сильный не привык таиться от опасностей, а борьба с Кащеем приведет его к гибели. Слабые не раз преображали мир, мужественно и честно выполняя свой долг, когда у сильных не хватало сил.

– У сильных не хватало сил… – передразнил Румату Илья. – Масло масляное. А говорят, профессор филологии писал! Ладно, я один пойду, ты только дорогу укажи.

– сказал Румата и добавил: – Но неразведанный путь гораздо опасней.

– Все, все, хватит! Просто рукой покажи! – взмолился Илья.

– Ехай вон туда, – махнул латной рукавицей Румата и вскочил на коня. – До границ Черной страны осталось совсем недалеко.

И он ускакал, оставив Илью в одиночестве.

Богатырь сплюнул в дорожную пыль и проворчал, глядя вслед хромающей лошади Руматы:

– Интересно, что у него с ногой?

Направление, указанное арканарцем, оказалось верным – через два дня Илья добрался до скальных теснин, словно бы сошедших с картины Бориса Валеджи.

– Так вот ты какое, царство три крестик девять, – сказал Илья, разглядывая скудоумную местность, раскинувшуюся вокруг. Повсюду были шлак, пепел, воронки, обожженный камень и валялись пустые бутылки из-под водки «Казаки». Кое-где воздух над камнями дрожал, словно над мартеновской печью, и в воздухе проскакивали красноватые искорки. Сивка заржал и наотрез отказался идти дальше.