Как три оборонительных рубежа, на пути высились хребты Абруццких Апеннин – серо-сизые известняковые громады с облаками, зацепившимися за вершины. На фоне этих холодных высокомерных гигантов ты уже не моль, а плодовая мушка, летучая точка. Обрывистые склоны, разрывы ущелий… Морозным бликом блеснул в стороне ледник – бррр… тут и впрямь знобит, даже в комбинезоне. Пора снижаться.

С заоблачных высот Ro.44 заскользил вниз, к виноградным холмами и зеленым равнинам Лацио. Тут городские огни сияли густо, как плотный рой осевших наземь светляков; они перемигивались и рябили, путая пилота, но тот уверенно шел туда, где огней больше всего.

«Край непуганых идиотов!.. Где затемнение? О чем думает Черчилль? Милан бомбили, Неаполь тоже, а сюда – ни бомбы!.. Тоже, как Пьетро, берегут архитектуру?..»

Он подлетел к Риму с востока, ориентируясь по куполу святого Петра, гордо подсвеченному прожекторами.

«Так, теперь бы не запутаться в холмах. Ватиканский по центру, Пинчо справа… ага, вон то пятно, где меньше фонарей – вилла Боргезе. Значит, вилла Торлония – где-то здесь. У меня мало времени. Вряд ли они позволят мне долго порхать. Регия Аэронавтика – не сонные мухи, через пять минут будут в воздухе».

Устроители празднества, сами того не желая, помогли ему, обозначив мишень фейерверками.

«Grazie mille![14] – Григор примерился, как выгоднее зайти на цель – театр, средневековый коттедж, два озерца. – Внимание, сейчас будет сюрприз».

Спланировав пониже, насколько возможно, он сбросил оба подарка с разрывом в пять секунд и тотчас взял ручку на себя, одновременно увеличив обороты. На сближении с землей Григор видел толпы на дорожках парка, искусственные озера, шпиль обелиска. Ударные волны догнали его и слегка тряхнули «южного»; рассмеявшись, Григор отклонил ручку и педаль в сторону разворота – крен увеличился.

«Минуту терпения, синьоры, я возвращаюсь».

И, развернувшись над термами Диоклетиана, – снова вниз!

Дым с проблесками пламени колыхался на пространстве между театром и Домом Совы. От мест попаданий прытко разбегались люди, похожие на сонмище муравьев. Пара щелчков по плоскостям дала понять, что снизу стреляют – в ответ Григор пропахал длинными очередями игровое поле посреди парка.

«Теперь, дружок, мчись быстрее ветра! Пилоты «стрел» уже в кабинах. Нам надо как можно скорее перевалить через горы, а там…»

В небе над Римом огромными взмахами зашевелились желтые лучи прожекторов. Там и сям рявкали зенитки, а с аэродромов звеньями взмывали истребители. Стыд и срам – в такой день проворонить врага-одиночку!.. Или это свой, изменник?

– Проверить ближние к Риму базы гидропланов! – орал в трубку начглавштаба авиации. – У кого Ro.44 в полете – расстреляю без суда!

Начальственных криков на вилле Торлония звучало столько, словно их годовой запас старались израсходовать за час:

– Собрать мне всех газетчиков! Всех этих стрекулистов до единого!.. Никакого взрыва не было. Я повторяю вам под запись – не-бы-ло. Случайное возгорание фейерверочных ракет. Пуффф! Бамс! Ясно? А самолет – это воздушная акробатика, показательное выступление для дуче.

– Да, C.202 «удар молнии» тоже на взлет. Сейчас же!.. Он еще спрашивает, сукин сын! Разжалую и в Ливию отправлю. А парни пусть «удар молнии» в деле опробуют. Чтобы они, да «южного» не догнали!..

– Срочно, сюда кареты «скорой помощи». Все, сколько есть! И пяток труповозок.

Один дуче помалкивал, сопел, с видом древнего римлянина вперившись в черное небо, где скрещивались поисковые лучи. Ему уже сообщили, что гидроплан в общих чертах опознан. Шеф SIA, прибежавший с этим донесением, мелко трясся при мысли о тех листах, которые он лично изъял из «Балканского доклада» делла Строцци и упрятал поглубже в сейф. Но как было нести это на стол к начглавштаба?..

Кое о чем он умолчал. Когда это всплывет (а это обязательно всплывет), можно оправдаться: «Мне не передали своевременно! Это ложь, сфабрикованная англичанами!»

Между тем и британская разведка была весьма озадачена. Отдел радиоперехвата поймал в эфире более чем странную короткую передачу на итальянском, вполне внятную, но необъяснимую. Однако содержание передачи было выгодно для планов – пусть даже отдаленных, – проникновения на Адриатику, и 31 июля 1941 года, наряду с новостями о Смоленском сражении, лондонская «Таймс» сообщила миру следующее:

«Налет на Рим. 29-го числа день рождения итальянского диктатора Муссолини был омрачен бомбовым ударом по вилле Торлония на востоке Рима. Неизвестный пилот, назвавшийся Аветом Морейским, на гидропланном истребителе IMAM Ro.44 проник в центр Италии и обрушил бомбы на праздничное сборище, где присутствовали послы стран Оси. Свидетели налета сообщают о десятках жертв. Все усилия фашистских ВВС настичь таинственного мстителя из Мореи были безуспешны. Это явное свидетельство того, что движение Сопротивления в оккупированных странах приобретает новый размах».

Само собой, и Би-Би-Си озвучила событие, намекнув вдобавок, что столицы Стального пакта не являются неуязвимыми. Шумиха поднялась несусветная. Итальянцы яростно отрицали налет – всего-то проблемы с пиротехникой! – а английский выпад объявили провокационной фальшивкой. Тем не менее в Риме стали куда тревожнее поглядывать на небеса, да и в Берлине «слушатели врага» ежились у своих VE[15]. Предчувствия не обманули немцев – через неделю бомберы Балтфлота без потерь высыпали дождь фугасок на Берлин.

Великий герцог Мореи Илиан III, вкушавший горький хлеб изгнания во дворце Каса-Рокка-Пиккола на Мальте, тоже был очень удивлен, узнав, что его страна все еще сражается.

– Наш самолет? Поразительно!.. Известно ли, кто его пилотировал?

– Судя по всему, – осторожно ответил камер-секретарь, – некий Григор Данцевич, лейтенант, исчезнувший в августе прошлого года вместе с гидропланом. Предполагалось, что он перелетел в Югославию и был интернирован, но югославы отрицали это…

– Значит, он жив. Мне приятнее будет наградить живого героя, чем погибшего.

– Но, Ваше Королевское Высочество, лейтенант Данцевич нарушил приказ о прекращении военных действий.

Подумав, герцог ответил фразой, прижившейся в Морее со времен Средиземноморского похода адмирала Ушакова:

– Победителя не судят.

Этому угораздило случиться аккурат в сочельник.

Была среда, лил густой холодный дождь. Над озером звучали нескончаемые плеск и шорох – биенье мириад капель по листве, по воде. Горы потемнели и отяжелели, словно ниже стали. Доносились раскаты грома, то и дело хребты бело озарялись сверканием молний. Еле слышались колокола из-за гор – зов к началу рождественской службы. Добрые люди уже зажгли в очаге три пня, плеснули им вина и дали хлеба в честь Троицы, наложили сена на стол и под стол. Томился, глядя в окна, молодняк – пора рядиться козами и лярвами, идти колядовать, а тут такое ненастье!

Под колокольный звон у Дайры начались схватки. Глаза ее округлились, лицо осунулось и посерьезнело. Будто не замечая смятения Гри, она тонко, жалобно запела, созывая к себе Дев. Когда отошли воды, слетелось уже с десяток озерных хозяек. При входе в пещеру они сильным взмахом стряхивали брызги с полупрозрачных крыльев и выдыхали волны июньского тепла, согревая скальное жилище. Григора молча попросили вон, здесь мужчине дела нет. Одна Янира молвила: «До утра это место забудь». Только-только смог он подержать Дайринку за руку, ободрить пожатием, шепнуть доброе слово, потом надел пастушеский плащ с капюшоном и вышел в дождь.

Здесь ему открылось, что значит «места себе не находить». Сидеть, стоять – просто сил нет. Обходить кругом озеро значило раз за разом возвращаться к пещере, куда вход запрещен, а заглянуть страх как хочется.

Он поднял глаза к тропе, скрытой тьмой и ливнем: «Да что я топчусь?..» Как раз сверкнула молния, поцеловав огнем вершину горы, – вспышка высветила начало тропы, будто пригласила.