Судя по карте, старой, вытертой карте, найденной в сундуке на втором этаже дома, одиноко стоявшего на морском берегу, до башни, в которой была заточена Марьюшка, оставалось полдня пути.

Ночь прошла спокойно – они переночевали в цементной трубе туннеля, задвинув вход ржавым листом железа. Вышли по холодку. Утро выдалось ясное, золотистое. Илья не стал спрашивать, как они пойдут; авось, думал он, догадаюсь по дороге.

Лес по обе стороны густел и густел: смыкающиеся деревья были моложе, а стволы у них – толще; потом тропа углубилась в лощину, справа и слева нависали заросли орешника.

А дальше, в сторону карьера, к северу от поезда, воздух над рельсами мутно дрожал и переливался, и время от времени в нем мгновенно вспыхивали и гасли маленькие радуги. Проводник посмотрел на это дрожание, сплюнул почти всухую и отвернулся.

– Дальше, – сказал он, и Илья повернул к нему напряженное лицо. – Вон тряпье, видишь? Да не туда смотришь! Вон там, правее…

– Да, – сказал Илья.

– Так вот, это был некий Хлюст. Давно был. Он не слушался старших и теперь лежит там специально для того, чтобы показывать умным людям дорогу.

– Так я и думал! – воскликнул Илья. – Это указательная стрелка. Значит, там Полярная звезда, а вон там веселые доллары… Э-э-э, я хотел сказать, Марьюшка. Клянусь громом, у меня все холодеет при одной мысли о Кащее. Это одна из его милых острот. Он остался здесь с шестью товарищами и укокошил их всех. А потом из одного убитого смастерил себе компас… Кости длинные, на черепе рыжие волосы. Э, да это Аллардайс, накажи меня бог! Ты помнишь Аллардайса, Том Морган?

– Я не Том Морган, а Морган Фримен, – буркнул проводник.

Они прошли еще примерно с милю или версту, миновали ущелье, как вдруг проводник остановился и посмотрел на Илью.

– Что это у тебя в заднем кармане? – спросил он небрежно.

– Пистолет, – буркнул Илья и закусил губу.

– Зачем он тебе?

– Стрелять! – сказал Илья с вызовом.

– Брось, брось, – строго проговорил проводник. – Давай его сюда. В Зоне стрелять не в кого. Давай.

Илья хотел что-то сказать, но промолчал, сунул руку за спину, вытащил армейский кольт и протянул проводнику, держа за ствол. Парень взял пистолет за теплую рубчатую рукоятку, подбросил его, поймал и спросил:

– Платок у тебя есть какой-нибудь? Давай, я заверну…

Он взял у Ильи носовой платок, чистенький, пахнущий одеколоном, завернул пистолет и положил сверток на шпалу.

И в ту же секунду из ущелья впереди выкатилось оставленное ими эхо – шарканье подошв, стук копыт, – и вздрогнули нижние ветви сосен.

– Скачи! – крикнул проводник Илье. – Скачи! Прочь от врагов!

И убежал в поле.

А сзади раскатом гулкого эха грянули копыта, из ущелья вылетел Черный Всадник и придержал коня, покачиваясь в седле. Еще один, еще один и еще двое.

Илья видел их теперь совершенно отчетливо: ни капюшонов, ни плащей – серые латы, белые саваны и длинные седые космы. Мечи мерцали в костяных руках, глаза сверкали из-под надвинутых шлемов, и свирепый вой не умолкал.

– Коня! Полцарства за коня! – вскричал богатырь.

Из кустов раздались звуки рояля – кто-то сыграл «Фугу» Баха – и приветливое ржание, а следом за ним на дорогу выбежал Сивка-Бурка, живой и невредимый.

– Сивушка! – прослезился Илья и одним молодецким махом запрыгнул в седло.

– насмешливо проскрипел мерзкий голос, Черные всадники остановились, и вперед выехал сам Кащей, костлявый старикан в бронированном экзоскелете, и верхом на скелете протоцератопса. В одной руке Кащей держал кривой заржавленный меч небывалой длины, в другой – золотой пистолет-пулемет «Бизон» со шнековым магазином на 64 патрона калибра 9х18 ПМ.

– А-а-а! – обрадовался Илья. – Бессмертный Кащей из одних костей! Не ест ничего, ни каши, ни щей… – ни мармелада, ни шоколада, а только маленьких детей!

– Наговариваете вы на нашу семью. Грех это! – обиделся Кащей.

– Хватит пустому базару греметь, – оборвал его Илья. – К барьеру!

И началась битва злая и лютая, эпическая и героическая. Современники сравнивали ее с репетицией Дагор Дагората, потомки – с деяниями Геракла и Ахиллеса, а в памяти народной она не уступила по остроте и накалу разборкам между католиками и гугенотами в средневековой Франции.

До наших дней сведения о поединке Кащея и Ильи дошли благодаря все тому же вездесущему Бояну, что присел в кустах рядом с роялем и подробно зафиксировал все перипетии сражения методом зарубок и насечек на прикладе старенькой берданки.

Когда артефактное оружие было обнаружено в ходе раскопок на горе Арарат совместной российско-сирийской археологической экспедицией и ученые произвели расшифровку по методу профессора Гельмгольца, нам стали доступны все подробности битвы.

Вначале Кащей бросил в атаку своих приспешников, Черных Всадников, но Илья справился с ними так же легко, как Эовин на Пелленорских полях. Когда последний назгул рухнул в прах и пустой шлем с дребезжанием откатился в сторону, главные действующие лица остались один на один друг с другом.

Тут произошел некий «kasus belli», в результате которого Кащей, назвав себя старым и больным, предложил Илье сразиться с человеком, несомненно, благородным и готовым постоять за Бессмертную честь – своим собственным зятем царевичем Серегой. Поскольку это не противоречило богатырскому дуэльному кодексу, Илья с охотой согласился.

Серега выехал на битву в элегантном реглане и шляпе с пером. В остальном он был гол и бос, что допускалось этикетом.

В кустах напротив Бояна с комфортом разместились приехавшая погостить к отцу Агриппина Кащеевна и Марьюшка, с которой царевна очень сдружилась. Они наблюдали за сражением и слышали каждое слово, произнесенное дуэлянтами.

Вначале заговорил Илья:

– Неужели вы воображаете, дражайший царевич, что можно убивать безнаказанно, пользуясь тем благородным и почетным случаем, когда сто против одного? Как бы не так! Приходит день, когда враги снова встречаются, и сдается мне, что сегодня этот день настал! Меня так и подмывало разнести вашу башку выстрелом из пистолета, но, увы, я был не в силах хорошенько прицелиться, потому что у меня дрожат руки из-за ран, которые вы предательски мне нанесли.

– Мою башку?! – спрыгивая с лошади, прорычал Серега. – Слезайте, граф, обнажайте шпагу! Вперед! Вперед!

И Серега выхватил шпагу из ножен.

– Мне послышалось, что твой назвал его голову башкой, – прошептала царевна Агриппина на ухо Марьюшке. – По-твоему, он некрасив?

– Очарователен! – со смехом ответила Марьюшка. – Я вынуждена заметить, что в пылу гнева твой Серега был несправедлив. Но тише! Давай смотреть!

Илья спешился так же быстро, как и Серега, снял свой вишневый плащ, ватник, противогаз, разгрузку, бронежилет, бережно положил их на землю, вынул булаву и встал в позицию.

– Ай! – вскрикнул он, вытягивая руку.

– Ox! – простонал Серега, распрямляя свою руку.

Читатель помнит, конечно, что оба они были ранены в правое плечо, а потому всякое резкое движение вызывало у них сильную боль.

За кустом послышался смех, который смеющиеся безуспешно пытались сдержать. Обе принцессы не могли не засмеяться при виде двух бойцов, с гримасой на лице растиравших раненые плечи. Их смех донесся и до двух дворян, не подозревавших о присутствии свидетелей; они оглянулись и узнали своих дам.

Илья твердо, автоматически снова стал в позицию, Серега очень выразительно сказал «Черт побери!», и они скрестили оружие.

– Вот как! Да они дерутся не на шутку! Они зарежут друг друга, если мы не наведем порядок. Довольно баловства! Эй, господа! Эй! – крикнула Марья.

– Перестань! Перестань! – сказала Агриппина, которая видела Серегу в бою и теперь в глубине души надеялась, что он так же легко справится с Ильей, как справился с двумя племянниками и сыном Меркандона.