— Вот-вот, — кивнул Луис. — Я думаю: может, всё же зря мы пристали к нему с этой книгой?
— Ай-ай, отец Луис! — Надаль погрозил пальцем. — Кто, как не ты, ругал нас за подобные мысли? Я понимаю, тебе трудно ловить его и уговаривать. Но мы не виноваты в том, что ты лучше нас владеешь пером.
Поланко поддержал его:
— Кому больше дано — с того и спросится. Иди, Луис. Ты ведь служишь завтрашнюю мессу. Причастишь нашего отче и, не теряя времени, воздействуй на его размягчившееся сердце. Мне кажется, сразу после мессы у тебя точно получится.
Произнеся: «Ite, missa est» («Идите, месса совершилась»), Луис еле заставил себя не торопиться, делая заключительный поклон, и покинуть место у алтаря размеренным достойным шагом. Услышав удаляющийся стук посоха, он, не переодевшись, бросился догонять генерала:
— Отец Игнатий! Как же всё-таки насчёт книги?
Настоятель строго оглядел его:
— Почему разгуливаете в богослужебном облачении?
— Боялся не успеть за вами, — честно признался Луис.
— Двадцать второго, утром, в Красной башне, — отрывисто бросил отец Игнатий и выскочил из церкви.
— Кажется, вы оказались правы, Поланко, — сказал Луис, вернувшись в кабинет секретаря, — срок назначен. Не помочь ли вам с письмами?
— Хотел бы, но опасаюсь, — отозвался тот. — Надалю уже попало за помощь. Обвинили в плохом послушании и отправили на кухню до вечера. Отче сказал: если каждый будет искать себе работу по вкусу — Общество развалится.
Уже двадцать первого сентября Луис начал волноваться. Утро — довольно растяжимое понятие. Скорее всего, отец Игнатий имел в виду время после мессы. А вдруг до?
Луис поднялся затемно и пошёл в Красную башню, недавно прикупленную настоятелем к основной обители. Там было пусто. Он сходил на мессу под предстоятельством недавно рукоположенного иезуита и вновь вернулся в назначенное место. Настоятель не приходил. Утомившись ожиданием, Луис пошёл прогуляться в портик и, встретив там одного из братьев, разговорился о продовольственном кризисе, угрожающем Риму. Спохватился он, только услышав стук настоятельского посоха, приближающийся из Красной башни.
— Нет, ну от вас, Луис, я не ожидал непослушания! — тон генерала не предвещал ничего хорошего. — Вы просите меня о встрече и заставляете ждать. Идите, сегодня уже не выйдет.
Он повернулся, дабы идти прочь, но путь преградили Надаль и Поланко, слышавшие разговор.
— Отче, просим вас, проявите же, наконец, милосердие! Уже четыре года мы просим вас о книге!
— Четыре года? — он казался смущённым. — Вы не шутите? Хорошо. Луис, идёмте в башню.
— Весной... всё началось весной двадцать первого года, — отец Игнатий возбуждённо расхаживал по башне. — Я служил комендантом в Памплоне, и на неё шли французские войска... подождите, а зачем вы бегаете за мной и заглядываете мне в глаза? Вы нарушаете устав.
Переведя дыхание, он продолжал, ещё больше вдохновляясь:
— Памплонская цитадель тогда пребывала не в лучшем состоянии. Её планировали усовершенствовать, но не успели. Бастионов с редутами в ней не имелось. Казематов пушечных — тоже всего ничего. Знали бы о французах — заранее понастроили бы несколько рядов укреплений, чтобы заставить противника пробивать несколько брешей, штурмовать ряд верков... но где там!
Вдруг он остановился и сказал устало:
— Вы опять вцепляетесь глазами в моё лицо, нарушая все мыслимые приличия. Подумайте об этом.
И вышел прочь.
Луис собрался расстроиться, но усилием воли привёл себя в спокойное состояние. Есть ещё пара часов свободного времени. Он проведёт их здесь в молитве. Если Господу угодно — настоятель вернётся.
Отложив письменные принадлежности, Луис встал на колени. Он успел только прочесть «Отче наш», как снова послышался стук посоха и неровные шаги.
— Итак, продолжим, — как ни в чём не бывало, сказал отец Игнатий.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Исабель Росер, знатная барселонская сеньора, следовала в Рим. Её подопечный, этот странно воспитанный хромой баск, добился славы на духовном поприще. Сам папа признал его «компанию Иисуса» — общество со странным названием, состоящее из не менее странных людей. Но именно она, Исабель, разглядела будущее величие этого явления. Теперь сеньора оставила свой дом и любимую оранжерею, дабы служить Богу в новом ордене. С ней ехали две близкие подруги: служанка Франсиска Круильяс и знатная дама из Барселоны Изабелла де Хоса.
Прибыв в Вечный город, три женщины отправились в дом близ церкви Санта-Мария делла Страда, где теперь жили иезуиты, и разыскали там Игнатия.
— Мы с подругами хотим принести вам свои обеты, — сказала Исабель, решительно подталкивая вперёд своих спутниц.
Лойола оглядел их с неодобрением.
— Что значит «принести вам»? Обеты приносят только Богу.
— Да-да, разумеется, — поправилась сеньора, — когда мы можем приступить?
— Видите ли, в нашем Обществе не предусмотрена женская ветвь, — вежливо ответил Иниго.
— Так в чём же дело? Предусмотрите её, пожалуйста, поскорее, — оживилась Исабель, — если нужны средства, я, как всегда, готова...
— Не всё можно купить, — сказал Лойола, — к счастью...
Сеньора нахмурилась.
— Вы удивляете меня, даже больше: огорчаете. Но я привыкла добиваться своего. В этом деле правда на моей стороне.
Она подтолкнула своих молчаливых спутниц к двери, все трое, шурша юбками, выскочили на улицу. Они помчались в собор Святого Петра, где разгневанная Исабель безуспешно пыталась найти самого папу. Ничего не добившись, она обратилась к понтифику письменно. В своём послании она горячо просила его святейшество приказать отцу Игнатию принять обеты от неё и подруг. К немалому удивлению Лойолы, папа издал рескрипт, удовлетворяющий её просьбу. На рождественской мессе три женщины стали иезуитками.
— Поздравляю! — сказал им Лойола после мессы. — Вам выделили три комнаты в обители Святой Марфы. Ну и напоминаю о средствах. Вы должны теперь жить в бедности.
— Да-да! — восторженно произнесла сеньора. — Конечно, бедность! Но почему нас селят с проститутками?
— Там не проститутки, а женщины, вставшие на путь исправления, — устало объяснил Игнатий. — Больше у нас нет женских обителей. К тому же теперь вам положено послушание.
Дамы отправились по указанному адресу. Через несколько дней Исабель с недовольным лицом вновь предстала перед Лойолой.
— Я, разумеется, уважаю всю эту вашу бедность, но на таких жёстких подушках невозможно спать.
— Мы с товарищами спали на голой земле, ради умерщвления плоти, — сказал Иниго. Исабель ахнула:
— Какой ужас! Вы, наверное, почти святые! Мы с подругами будем вдохновляться вашим примером.
Лионелла, жившая в обители, рассказала, как они вдохновлялись. Дамы велели купить им гобеленовых наволочек, которые собственноручно набили соломой. Отдав таким образом дань бедности, они заказали лебяжьи перины, коврики для ног, китайские чашечки и ещё много других приятных вещиц. Их соседки, прознав об этом, начали обижаться.
Лойола вызвал Исабель. Прочитал ей внушение и напомнил о необходимости жертвовать Обществу. Сеньора, столько лет проявлявшая щедрость лично к Иниго, вдруг разозлилась:
— Ваши друзья занимаются стяжательством. Я уже немало жертвовала. Передайте им: я не позволю никому присваивать моё имущество!
— Мне кажется, вы не созданы для монашеской жизни. — Лойола старался говорить спокойно. — Подумайте, может, вам всё же следует покинуть нас.
— Нет и ещё раз нет! — вскричала сеньора. — А со стяжателями я разберусь сама.
— Вот этого не могу позволить вам, как генеральный настоятель. Разбирательство должен произвести лично я.
Сеньора сразу притихла.
— Не надо. Мне не жалко денег, просто хотелось справедливости.