Он с жалостью посмотрел на странного покупателя. Тот невозмутимо осматривал посохи.

   — Колоться, это хорошо. Обязательно сшейте. Прямо сейчас. Много времени это шитье не займёт.

   — Такая одежда подходит только для праведников, — с благоговением в голосе ответил лавочник, — вы праведник, сеньор?

Покупатель, будто не слыша, продолжал:

   — И ещё вот этот посох. Ты прав. Одежда выйдет превосходная. Обязательно подарю её знакомому праведнику.

Со свежесшитой колючей рубашкой, а также с другими покупками, притороченными к луке седла, Иниго покинул Лериду.

   — Праведник... Праведник? — бормотал он, направляя мулицу на дорогу, ведущую к монастырю. — Неужели и впрямь мне суждено стать праведником? А вдруг опять искушение?

Монсеррат потряс его своим величием. Немало гор и скал ему пришлось повидать, но эти!.. Будто тысячи человеческих фигур рвались в небо, да так и окаменели, слившись в единый монолит.

Лойола слез с мулицы. Долго стоял, держась за седло, не решаясь двинуться дальше.

   — Добрый рыцарь, а добрый рыцарь! — раздался скрипучий голос откуда-то снизу. На земле, прикрывшись ветошью, лежал нищий. Лицо было грязное, из-под тряпья высовывались ноги, покрытые багровыми язвами.

   — Поможешь несчастному, добрый рыцарь? — проскрипел он.

Иниго по привычке потянулся к кошельку и замер. Теперь денег не было совсем. Последние гроши он потратил в Лериде.

   — Прости. Нету, — ему показалось, что голос прозвучал фальшиво.

Нищий не ответил. То ли закашлялся, то ли засмеялся. Со вздохом, Лойола снова влез в седло и поехал в гору. Вскоре начали встречаться монахи, спешащие по своим делам. Одному из них он поведал о своём желании генеральной исповеди. Получив совет обратиться к отшельнику Жану Шанону, Иниго пожертвовал монастырю мулицу, служившую ему верой и правдой всю дорогу, и, опираясь на посох, отправился на поиски исповедника.

Это происходило за три дня до праздника Благовещенья.

Будущий паломник, боясь упустить какой-либо грех, попросил письменной исповеди. Все три дня до праздника он без отдыха трудился, исписав немало страниц своим безупречным почерком. Отшельник счёл возможным отпустить грехи, и Иниго, верный своим любимым рыцарским романам, пошёл посвящаться в рыцари Пресвятой Девы. Он повесил перед Её престолом своё оружие — кинжал и шпагу — и всю ночь простоял на коленях, совершая рыцарский обряд «бдения над оружием».

Впрочем, несколько раз за ночь пришлось сделать себе поблажку из-за нестерпимой боли в ногах — подняться с колен и стоять, опираясь на посох. Из-за этого он остался не вполне доволен собой.

На рассвете Лойола переоделся в одеяние из мешковины. Надел верёвочную туфлю на правую ногу — ту, которой больше досталось. Она опухала, несмотря на бинты и езду верхом. Отныне ей предстояло совершить невозможное. Левую ногу он решил оставить босой.

Тяжело вздохнул и, таясь, покинул монастырь. Кинжал и шпага остались висеть в церкви. С трудом спустившись с горы, он критически оглядел своё имущество. Посох, сумка с бумагой для записей, тыковка-фляга, наполненная водой, да узел с прежней богатой одеждой. Последний казался явно лишним. И тут Иниго вспомнил о нищем, которому ничего не подал.

Поспешно он вернулся ко входу. Разумеется, там никого не было в такой ранний час. Будущий паломник решил не уходить, покуда не найдёт этого бедного человека. Монахи, проводившие в часовне молитвенные бдения, подсказали ему, где обычно спит этот нищий.

Лойола заглянул в пещеру, подходившую по описанию, и разглядел в полумраке ноги, покрытые язвами. Преодолев отвращение, протянул руку и потряс лежащее тело. Ноги исчезли. Показалась всклокоченная голова.

— Вот. Это тебе от доброго рыцаря, — сказал голове Иниго. Положил свёрток и ушёл, теперь насовсем.

Он брёл, размышляя о своём новом состоянии, уже довольно долго, когда со стороны монастыря послышался топот копыт. Что-то подсказало ему: скачут за ним. Может, монсерратский духовник счёл какой-то из его грехов слишком тяжёлым?

Настигший его всадник держал в руках узел.

   — Это вы отдали бродяге свою одежду?

   — А в чём дело?

   — Он говорит: вы сделали ему подарок. Но тут слишком богатые вещи. Мы должны выяснить, не украл ли он их.

Ком подкатил к горлу Иниго. В то время как он радовался своему доброму поступку, бедного нищего подозревали в краже, может, даже били! Есть ли на земле хоть что-нибудь однозначное?

   — Вещи мои, — мрачно сказал он, — и я действительно их подарил. Верните и оставьте человека в покое.

Он повернулся, собираясь продолжить путь. Однако всадник медлил:

   — Сеньор... Настоятель интересуется: вы же, верно, из очень знатного рода... Не из Страны ли Басков, случаем?

   — Зачем это настоятелю?

   — Вас кто-то узнал. Слышали о вашей доблести, и теперешний ваш духовный подвиг...

Лойола нахмурился.

   — Какая разница, кто откуда родом? Главное — куда мы попадём после смерти. Передай это настоятелю. С Богом!

И захромал прочь, решительно вонзая посох в дорожную пыль.

«Узнали, значит, — сердито бормотал он, — похвалы разводить будут... мало мне искушений!»

Он решил свернуть с большой дороги, идти окольными путями. Авось первое время знакомые не встретятся. А потом узнать сеньора Лопеса Рекальдо де Лойолу будет уже труднее. Он перестанет бриться, стричь и укладывать волосы — то, что всегда делал с огромным тщанием.

Путь его лежал в Барселону, откуда уходили корабли в Святую землю. Брат говорил: из-за чумы теперь на кораблях требуют справку о здоровье.

«Надо попробовать силу убеждения, — думал Лойола, — в моём теперешнем обличье врачи, пожалуй, не захотят меня осматривать. Но почему бы мне не убедить капитана? Чем он лучше солдат в Памплоне?»

По дороге Иниго практиковался в новом для себя занятии — просил милостыню. Поначалу сильно волновался — как оно будет, хватит ли, чтобы не умереть с голоду? Но почему-то ему подавали необыкновенно щедро. Другие нищие завидовали. Он делился с ними, оставляя себе лишь самое необходимое.

Всё это время Иниго продумывал речь для уламывания капитанов. Однако тщательная подготовка оказалась напрасной. Барселонский морской порт закрыли из-за чумы. Попасть в Иерусалим удалось бы только через Венецию.

«Что ж, пойдём пока пешком, — подумал Иниго, — может, это и лучше, чем кататься на кораблике».

Он начал спрашивать о дороге в Италию.

«Кругом чума, путников не любят», — пугали одни.

«Ты хромой, тебе не дойти», — предрекали другие.

Иниго спокойно выслушал всех, выяснил лучший маршрут и продолжил путь.

Он торопился. Уже так много времени потеряно! Прежняя жизнь казалась гнойной язвой. Она разрасталась всё шире, грозя захватить душу целиком. Требовался острый нож хирурга.

Паломник находился ещё совсем недалеко от Барселоны, когда ноги его сами свернули со столбовой дороги на просёлочную. Небольшое селение, окружённое полями и виноградниками, привлекло его внимание. Всё там было хорошо: ленивые горлицы на крышах, остроконечная церквушка, взгромоздившаяся на холм, детский смех и женское пение, доносящиеся из ближнего дома. Молодая женщина в чёрном показалась на крыльце. Она улыбалась, но, увидев Лойолу, немедленно посерьёзнела.

   — Где я? — спросил он её. — Что за село?

Она снова улыбнулась.

   — Манреса. Здесь рядом доминиканский монастырь. Ищете кого-то?

   — Пожалуй, — ответил он. — Но пока не могу сказать кого. Так бывает.

Она кивнула и скрылась за дверью.

«Странноприимный дом», — прочитал Иниго на табличке. Он мог с полным правом войти внутрь. Очень кстати. Ему как раз неплохо бы посидеть спокойно, разобраться с мыслями, записать кое-что. Писать нужно аккуратно, он ненавидит каракули. Для этого необходим удобный стол, ну хотя бы просто стол... И день-два оседлого житья. День-два, не больше.

Лойола открыл дверь...