— Меня? Да навряд ли. Видишь ли, сенаторы...

   — Тихо! — Людвиг сдавил ему руку. — Слышишь?

Переулок наполнился шумом погони. Появился несчастный ландскнехт. Как он здесь оказался — одному Богу известно. Видимо, кривые улочки сообщались самым причудливым образом.

Преследователи показались в переулке. Ландскнехт заметался и упал, споткнувшись о булыжник. Студиозусы рванулись было вверх, но остановились и попятились. С холма навстречу им мчался всадник.

   — Это его коняга! — выкрикнул незнакомец на скаку. Альбрехт почувствовал руки на своих плечах, и тут же его туго обмотали верёвкой. Безуспешно подёргавшись, он оглянулся и увидел связанного Людвига. Ландскнехт лежал на мостовой лицом вниз. Один из преследователей поставил ногу на его спину.

   — Он... на этой лошади... Пытался моих детей затоптать! — задыхаясь, прокричал незнакомый всадник. — Сейчас сам сдохнет под копытами. Отойди от него, Конрад! Но! Но! Вперёд, тварь!

Лошадь стояла, не желая топтать лежащего. Тот, не удерживаемый больше ничьими ногами, начал осторожно отползать.

   — Сахарным овсом он кормил тебя, шкура? — сидящий на лошади изо всей силы взгрел её кнутом. Животина покорно двинулась вперёд и аккуратно переступила через ландскнехта.

   — Конь не будет топтать лежащего, — заметил Конрад, покручивая в руках кинжал.

Вышел косоносец:

   — Не надо давить, не по-людски это всё же. Дайте я.

   — Нет, я! — заорал всадник. В руках у него оказался пистолет, которого Альбрехт ранее не заметил, испугавшись лошади.

Глаза ландскнехта расширились от ужаса. Он вскочил и бросился бежать, но Конрад прицелился и метнул оружие точно между лопаток беглеца.

Тот снова упал.

   — Подожди! Не лишай меня! — завопил всадник и выстрелил, но, судя по всему, напрасно.

Закончив расправу, бунтовщики вспомнили о связанных студиозусах.

   — А вы кто? — грозно вопросил всадник. — Всех честных горожан предупредили сегодня не соваться на улицу.

   — Мы странствующие студенты, — смиренно ответил Людвиг, — пришли в Мюльхаузен только утром. Откуда нам знать?

   — Мы приняли их за ландскнехтов или за людей бургомистра, — объяснил Конрад. — Куртка у него — сами видите. А главное, они увидели нас и — ну бежать.

   — Всё это подозрительно, — всадник оглядел пленников. — Киньте их пока в какой-нибудь подвал. Вечный совет с ними разберётся.

Людвиг произнёс спокойно:

   — Вы понимаете, кого хватаете? Мы гнём спины ради свободы для работающих и получаем такую благодарность...

   — Это где ж вы спины-то гнёте? — недоверчиво поинтересовался косоносец.

   — В печатнях, главным образом. Летучие листки читаете? Вот мы их и делаем.

   — Да листки и магистрат делает, и даже торговцы, какие побогаче. Удивили тоже!

   — Спросите кого-нибудь в печатне Вечного совета, — твёрдо сказал Людвиг, — я уверен: они слышали о нас и о наших трудах.

   — Смотри, про печатню знает, — шепелявя, пробормотал бунтовщик, вооружённый палкой с шариком. Альбрехт вспомнил: кажется, это была молотилка, только хитро усовершенствованная шипами. — Может, их бургомистр подослал.

   — Вот ещё! Ходить спрашивать! — раздался голос всадника. — В подвал, и дело с концом. Есть люди, которые быстро разберутся.

   — Слушай, а печатня-то здесь, за углом, на Клостерштрассе, — вмешался Конрад, — пойдём спросим.

Студиозусов поволокли вниз по улице. Всадник уехал в другую сторону. Труп ландскнехта так и остался лежать на дороге.

«Зачем Людвигу отсрочка? — думал Альбрехт. — Эти страшные люди быстро поймут, что их водили за нос, и разозлятся ещё больше».

Улица за углом вся заросла деревьями и кустами. Связанных пленников дотащили до неприметного дома песчаного цвета и втолкнули внутрь.

Там царил полумрак — из-за разросшихся веток, закрывших окна.

   — Вольдемар здесь? — спросил Конрад.

   — Я, — ответил немолодой человек в фартуке и очках. Согнувшись над столом, он сортировал литеры.

   — Знаешь этих? — Конрад показал на пленников. Тот покачал головой.

   — В первый раз вижу.

   — Наврали, стало быть, — мрачно сказал косоносец, снова берясь за косу.

   — А вы у художницы нашей спросите, может, она знает, — предложил печатник. — Альма, пойди сюда!

   — Хватит делать из меня дурака! — возмущался Альбрехт. — Я не верю в такие совпадения!

   — Не веришь и не верь. При чём тут я? — утомлённо, уже в который раз говорил Людвиг. — Я вообще тебя не понимаю. Так мечтал её найти и теперь недоволен?

   — Чему радоваться? Ты всё это время знал, где она, и молчал!

   — А вдруг нет?

Они пререкались при Альме, невозмутимо рисующей иллюстрации к календарю. Наконец она не выдержала:

   — Господа студенты, если вы дурно воспитаны — это ваше дело. Я спрашиваю другое. Вы собираетесь работать? Нам задали восставшего крестьянина. Его нужно восславить.

   — До вашего крестьянина я должен набрать «Защитительную речь» — напомнил печатник Вольдемар. — Мюнцеру не терпится обрушить её на голову профессору Мартинусу.

   — Он там осыпает Лютера всеми мыслимыми проклятьями. Называет: василиском, драконом, аспидом, архиязычником, архидьяволом и стыдливой вавилонской блудницей. Говорит: дьявол сварит его в его же собственном соку, — поспешно затараторил Людвиг, стремясь уйти от выяснения отношений.

   — Ладно, не дрожи! — примирительно сказал Альбрехт. — Пока мне здесь работы нет, пойду себя немного прогуляю, взгляну на башни стройные Мюльхаузена.

Альма возмутилась:

   — Почему это работы нет? Ты у нас сегодня вроде как за поэта, а не за наборщика. Гулять он собрался!

   — Не ходи, — предостерёг печатник, — сегодня опять будут погромы. Наши говорят — бургомистру не жить.

   — Зачем ты сказал ему, Вольдемар? — Альма пожала плечами. — Теперь он точно пойдёт. Будет храбреца из себя корчить.

   — Что значит «корчить»? — вскричал студиозус.

Разумеется, он пошёл бродить по улицам, причём всё в той же куртке с разрезами. Всюду стояла тишина, только со стороны ратуши долетали звуки молотов — видно, кто-то работал. Потом ветер донёс отголоски хорового пения.

«Вот и, слава богу, обошлось без погромов», — подумал Альбрехт. После того как на его глазах убили ландскнехта, идея свободы уже не вызывала в душе студиозуса бурного энтузиазма.

С чувством выполненного долга он вернулся в печатню.

   — Поздравляю, — встретил его Вольдемар, — у нас революционное правительство. Бургомистр бежал.

   — А чем там гремели у ратуши? — осторожно спросил Фромбергер. — Я не дошёл, ногу подвернул случайно, — добавил он, как бы между прочим.

   — И хорошо, что не дошёл, — печатник вытер руки о фартук, почерневший от краски. — Там опять убили кого-то. Людвиг забегал, рассказывал.

Фромбергер представил себе, как людей били молотами, и передёрнулся. Вольдемар, не заметив этого, продолжал:

   — Ещё статуи святых расколотили. Людвиг говорит: повсюду руки да головы каменные валяются. Жуткая картина. Теперь Томас, наверное, бургомистром станет.

Альбрехт молча кивнул.

Томас Мюнцер, однако, не занял пост градоправителя. Он исчез на несколько месяцев, оставив в Мюльхаузене свою жену Оттилию и помощника Пфайфера.

В городе воцарилась анархия. Горожане добились отмены всех налогов и поборов. Изгнали священников, опустошили дарохранительницы. Все кузнецы и ювелиры стали оружейниками, а жители заимели оружие и спешно учились пользоваться им. Крестьяне из близлежащих деревень, ездившие раньше на базар по воскресеньям, теперь снаряжали телеги для разбойничьих набегов на монастыри.

В холодном феврале 1525 года Мюнцер вернулся в Мюльхаузен и тут же занялся установлением нового порядка. «Вечный совет», бывший ранее названием небольшого тайного общества, стал официальным органом управления в городе. Сам «Гедеон» отказался от должностей, но посещал все заседания совета и объявлял, насколько то или иное решение соответствует «Божиему Промыслу» — то есть оставлял последнее слово за собой. На заседания он входил торжественно, нарядившись в длинную красную одежду из дорогого сукна. Это одеяние вкупе с отросшей бородой и нарочито плавными движениями придавало ему странный вид: где-то между ветхозаветным патриархом и сказочным волшебником.