— Думаю, основную надежду они возлагают на мотив: вы убили жену, потому что не любили ее и хотели заполучить ее деньги… Может быть, попытаются доказать, что вы собирались жениться на Элли, и этим объяснить, почему ее показания подтверждают ваше алиби.

— А как объяснить убийство ее брата? Единственного человека, которого она искренне любила?

— Думаю, что они просто хватаются за соломинку… а остальное просто подогнали… И в качестве главного доказательства использовали ваш нож, найденный возле тела.

— Это слишком слабо, — Брекстон покачал головой.

— К счастью, обвинение не знает о вашей ссоре с Клейпулом после того, как утонула ваша жена. Они знают только то, что и все: что он вас обвинял, когда она погибла… Но ничего не слышали о стычке в вашей комнате; я был ее свидетелем, сидя на галерее.

Да, Брекстон изумительно владел собой. Он даже не удивился, а лишь заинтересовался.

— Вы слышали?

— Да, большую часть. Клейпул обвинял вас в убийстве жены. Не непосредственно… по крайней мере, я не думаю… Но у меня сложилось впечатление, что он считал вас ответственным за ее смерть и собирался вас разоблачить.

— Ну, что-то в этом роде.

Спокойствие Брекстона просто потрясало.

— У меня нет ни малейшего намерения рассказывать об этом окружному прокурору.

— Очень благородно с вашей стороны.

— Но я хотел бы знать, в чем было дело. Что вы имели в виду, заявляя, что тогда тоже все расскажете?

Прежде чем ответить, Брекстон задумчиво помолчал. Его быстрые и острые глаза художника изучали меня, словно оценивая качество модели. Потом он сказал:

— Много тут говорить нечего. Несколько последних лет Милдред охотилась за Флетчером, пытаясь женить его на себе. Поначалу она его не интересовала, хотя когда-то они были влюблены. Но в последний год все переменилось. Они начали встречаться, под вымышленными именами съездили на Багамы… Я это обнаружил… шила в мешке не утаишь. И устроил Милдред ужасную сцену. Именно тогда у нее произошел нервный срыв; потом она попросила развода, но я отказал. Думаю, это было ошибкой. Я не был влюблен в Милдред, но она мне нравилась, я привык к ней и подозревал, что Клейпул интересуется ею только ради ее денег. Элли мне рассказывала, как последние годы стремительно снижались их доходы, — это со многими случилось. Думаю, Флетчер просто пришел к выводу, что пора завести богатую жену. И пришел в ярость, когда я стал у него на пути. Поэтому, когда Милдред утонула, он был твердо уверен, что я имею к этому какое-то отношение, что я пытался сохранить ее деньги для себя, пытался удержать ее. Вот и все. Он взорвался и угрожал обвинить меня в убийстве… Подозреваю, что он успел это сделать, и думаю, что именно на это рассчитывает Гривс, выдвигая против меня обвинения…

Теперь все начало приобретать какой-то смысл.

— А что вы имели в виду, когда говорили, что если он выдвинет обвинение против вас, вы втянете в это дело и Элли?

Брекстон покраснел.

— Разве я так сказал? Должно быть, я был на грани срыва. Я никогда бы не позволил себе этого… Видимо, просто угрожал, чтоб напугать его.

— А каким образом она могла быть замешана?

— Никак: я имел в виду… совершенно другие дела. Я просто угрожал, и это единственное, что пришло мне в голову. Странно, но я совершенно забыл о своих словах, пока вы не напомнили.

Теперь я был абсолютно уверен, какую линию обвинения выберет окружной прокурор. Разговор явно помог.

Появился надзиратель и, гремя ключами, заявил, что мое время истекло.

— Удачи, — пожелал я Брекстону.

Он рассмеялся.

— Она мне очень пригодится. — И снова поднял свой блокнот. — Думаю, что вы движетесь в правильном направлении, мистер Серджент. — Но полицейский вытолкал меня из камеры прежде, чем я успел спросить, что он имеет в виду.

Когда я вернулся в дом и оставил машину Рендена на подъездной дорожке, солнце уже садилось. Полицейские куда-то исчезли. В доме остались только мисс Ланг, миссис Виринг, Ренден и я, не считая слуг.

Рендена я обнаружил в гостиной, где он в одиночестве что-то яростно чиркал в записной книжке; перед ним стоял бокал с коктейлем.

— О, привет, — Он бросил беглый взгляд, чтобы убедиться, что я не поломал конечности в аварии. — С машиной все в порядке?

— С машиной-то в порядке… но я переехал ребенка, так что вам придется уладить это дело с родителями. Но кажется, это вполне современная пара с широким взглядом на вещи. — Я смешал себе мартини.

— Я описываю это дело, — сказал Ренден, дописывая абзац и закрывая записную книжку. — Собираюсь написать серьезную статью.

Я сменил тему разговора.

— А где наши прекрасные дамы?

— Делают себя еще более прекрасными. Ужин сегодня подадут раньше, через полчаса. Да, ваша приятельница Лиз звонила и просила присоединиться к ней на вечеринке в честь Элмы Эддердейл в Саутхемптоне нынче вечером. Я обещал вас подвезти…

— И тоже получили приглашение?

Рендену стало неловко за мою бестактность.

— Я просто хотел быть полезным.

— Не сомневаюсь. Кстати, я видел Брекстона.

— В тюрьме? Я и не знал, что его можно навещать.

— У меня есть связи. А вы собирались к нему?

Ренден с важным видом кивнул.

— Да, хотел кое-что проверить. У меня возникли некоторые сомнения…

— Сомнения? Я думал, вы согласны с Гривсом.

— Теперь я уже не так уверен. Я… ну, скажем так, сегодня я тут кое-что услышал. Я не любитель подслушивать, но…

— Но слышали разговор, не предназначенный для ваших ушей. Это всеобщий недостаток… В конце концов, чем бы была история без подслушивания? — К счастью, этот риторический вопрос Ренден игнорировал.

— Я слышал, как миссис Виринг разговаривала с адвокатом.

— С адвокатом Брекстона?

— Да… но не про убийства. Они говорили о завещании миссис Брекстон. Похоже, она оставила половину своего состояния миссис Виринг. А вторую половину — Клейпулу. Муж не получит ничего. И он об этом знал заранее и не возражал. Так теперь возникает вопрос…

Ужин проходил в гнетущей атмосфере. К счастью, мисс Ланг была полна энтузиазма и занимала нас разговорами о своих писаниях. Я старался не смотреть на миссис Виринг, которая, несмотря на предписания врача, решила всерьез заняться «дюбонне». К тому моменту, когда подали кофе, она уже прилично нагрузилась, что позволило нам с Ренденом ускользнуть без особых объяснений.

Понадобилось почти полчаса, чтобы добраться от Ист-Истхемптонадо Саутхемптона.

Луна зашла, ночное небо затянули пришедшие с севера тучи.

Занятые своими мыслями, по дороге мы почти не разговаривали. Ренден пытался выудить из меня информацию насчет истории с налогами, но я не дал ему ни одной из моих столь заботливо взлелеянных ниточек. Эту историю я собирался сохранить исключительно для себя.

Когда мы выходили из машины перед домом на Джин-лейн, Ренден сказал:

— Думаю, мы оба знаем, кто это сделал.

Я кивнул.

— Могли и раньше догадаться. Но из клубка торчало слишком много концов.

— Да, все было проделано весьма умело. — Он выключил зажигание. — Когда вы догадались?

— Вчера у Элмы Эддердейл. Она открыла мне глаза, заговорив о трудностях Розы с налогами.

Ренден кивнул.

— Все сходится. Вы собираетесь сказать Гривсу? До заседания суда?

Я покачал головой.

— Нет, сначала я предложу это газете «Глоуб». А потом, когда сочту, что пришло время, расскажу Гривсу… Пальму первенства я оставляю за собой.

Мы прошли в дом. Я чувствовал себя прекрасно, паря в облаках самодовольной глупости.

Бальный зал (а это был именно бальный зал) представлял из себя обширное помещение с паркетными полами, большими кадками с цветами, тремя люстрами и хорами, на которых разместились музыканты. Как говорится, собрался весь свет.

Я выразил свое почтение леди Эддердейл, которая смущенно переминалась рядом с хозяином, — человеком, который каким-то таинственным образом заработал свои миллионы во время Второй мировой войны… Несомненно, на черном рынке.