Ксеркс был весьма польщён и доволен.

   - Но как же ты сам? Хватит ли тебе на жизнь, Пифий?

   - Господин, — скромно ответил лидиец, — у меня остаются мои поместья и рабы.

Признаем, впрочем, что он умолчал о восьми тысячах талантов серебра и двадцати миллионах золотых статеров, которые вместе со своими сыновьями укрыл под мозаичными полами своих дворцов и загородных вилл.

Ксеркс благосклонно улыбнулся: он вновь пришёл в хорошее настроение.

   - Оставив Персию, — промолвил Царь Царей, заиграв улыбкой над иссиня-чёрной бородой, — я ещё не встречал столь благородной щедрости и возвышенного патриотизма. Прими же в ответ, о Пифий, мою царственную благодарность и дружбу.

Ксеркс обнял Пифия и поцеловал его в уста. Высшей почести перс не мог оказать персу. На мгновение иссиня-чёрная и седая бороды соприкоснулись.

   - А ещё, — добавил Царь Царей в приступе великодушия, — чтобы дар твой составил четыре миллиона, и ни дариком меньше, я сам добавлю к нему семь тысяч своею царственной рукой.

В знак одобрения закивали бородатые головы.

   - Наслаждайся же с миром всем, что у тебя осталось, о Пифий, — промолвил царь, — и хорошо следи за своим состоянием, чтобы ты всегда мог повторить свой сегодняшний поступок. Ты не пожалеешь о нём ни сегодня, ни в грядущие дни. Не возляжешь ли ты вместе со мной за трапезой?

Пифий, конечно же, согласился. Он не стал напоминать о том, что сам устраивал пир, на который только что получил приглашение, и что войско, оставшееся за стенами города, нанято на его деньги. Шествуя рядом с царём, он вступил в поспешно украшенный дворец, не считая необходимым вспоминать о том, что лично выдавал царскому дворецкому драгоценные ковры, золочёные ложа и недостающие золотые сосуды.

Словом, день прошёл самым удачным образом, а ночь принесла царю новые радости.

В это время царские жёны оставались позади войска — в Сузах. Дворец Царя Царей, являвшийся колоссальной крепостью, представлял собой огромное скопление дворов, галерей, садов для отдыха, залов, террас, и занимали его жёны совместно с многочисленными наложницами. А вокруг царицы Аместриды, вокруг четырёх царственных вдов Дария, незабвенного родителя Ксеркса, вокруг младших царевен, княгинь, княжон и наложниц тысячами кишели рабы. Точное число их было ведомо лишь великому евнуху, который утаил его от истории.

Стояла весна, и из сада, примешиваясь к сытному запаху готовящейся еды, доносилось благоухание роз, роз персидских, огромных пламенных бутонов, втекавшее в просторный, открытый, многоколонный чертог, где обитали царица Аместрида, четыре царственные вдовы и царевны.

Все они, скрестив ноги, сидели кружком на квадратных тахтах. Царица Аместрида ткала на установленном перед нею станке блестящими нитями мантию для Ксеркса. Напротив царицы располагались старейшая из царственных вдов — Атосса. К ней относились с трепетным уважением, по крайней мере, когда полуприкрытые веками глаза её обводили женские покои. Ей было уже за шестьдесят, а для персидской царственной вдовы это внушительный возраст.

Атосса была дочерью Кира, что само по себе давало ей право требовать к себе чрезвычайного уважения. Жизнь Атоссы началась на самой заре возвышения Персидской державы, и почтение это обуславливалось не только человеческими, но и историческими соображениями. Атосса была женой трёх царей Персии. Всё, что в течение более половины века происходило в Сузах и во дворце, являлось частью её собственного жизненного опыта, это требовало не просто почтения, а вселяло трепет. Ей была известна каждая интрига, каждое убийство, каждый недавний секрет. И теперь, сидя напротив Аместриды, опустив на колени руки, украшенные увесистыми кольцами с тяжёлыми аметистами, она смотрела перед собой прищуренными глазами, словно пытаясь заметить новые дворцовые козни и опасаясь, что очередная интрига пройдёт мимо неё.

Первым мужем Атоссы был её собственный брат Камбиз. Она вышла за него потому, что закон требовал от царя посадить рядом с собой на троне собственную сестру. Когда сгинул Камбиз, Атосса подчинилась другому семейному правилу, в соответствии с которым победоносный царь должен был взять в жёны всех супруг своего предшественника. Она вышла за самозванца Смердиса, по-персидски — Бардию. (Волнующая была пора, наполнившая событиями жизни дворцовых женщин, когда некий мидянин провозгласил себя Смердисом, братом Камбиза). Когда Дарий вместе с прочими заговорщиками разоблачил лже-Бардию, Атосса стала женой нового победителя, а именно Дария. Теперь она являлась царицей-матерью, родительницей Ксеркса, Царя Царей. И она внимательно следила за всем происходящим в кружке царственных женщин, чтобы какая-нибудь тайна не смогла избежать её стареющих глаз.

Позади Атоссы перешёптывались две девицы-рабыни, не забывая перематывать для царицы на шпульку золочёную нить:

   - Пророчество говорит, что Атосса...

   - Что?

   - Будет сожрана царём.

   - Брр!

Вторая рабыня поёжилась, обе захихикали. Тем не менее Атосса услыхала произнесённое шёпотом её собственное имя.

   - Что там сказала та вот ведьма?! — воскликнула она пронзительным голосом.

   - Которая, о дочь Кира, мать Ксеркса, высшая среди матерей? — спросила Аместрида, глядя от своего станка на почтенную Атоссу.

   - Сидонская девка, сидящая за тобой. Над чем это они обе хихикали?

   - Над пустяками, — умиротворяющим тоном ответила Аместрида, продолжая ткать. — Это же девчонки. Они будут смеяться, даже если муха пощекочет им нос.

   - Идите-ка сюда обе! — приказала Атосса, и руки её легли на кнут с аметистовой рукоятью, лежавший возле неё на кушетке. Сидонийка вместе с подружкой взвыли, однако Атосса строгим голосом прикрикнула: — Быстро сюда!

Обе рабыни согнулись перед кушеткой Атоссы в низком поклоне.

   - Мерзкие маленькие лентяйки! — обругала их Атосса, замахиваясь кнутом и опуская его.

Впрочем, дрожащая старческая рука не была меткой. Хлыст лишь чуть задел спины девиц. Тем не менее они бежали прочь с громкими рыданиями — одна направо, другая налево — с изяществом плясуний, чтобы укрыться за спиной царицы.

   - Теперь займитесь пурпурным шёлком! — приказала недовольная Аместрида.

Девицы вновь принялись мотать нитки и хихикать, старательно прячась за Аместридой и её ткацким станком. Слева от Атоссы на своей тахте восседала Артистона, справа на двух других сиденьях находились Фаидима и Пармис.

Это были три других царственных вдовы, жёны Дария, незабвенного родителя Ксеркса. Так сидели они между занятых делом рабынь.

Наконец толпа прачек внесла в покои корзины, в которых лежали шали и платки царицы и княжон. Возле Пармис сидела Артаинта, юная и пригожая дочь Масиста, сводного брата царя, рядом же с Артистоной была Артозостра, сестра Ксеркса, рождённая не Атоссой, и жена Мардония, племянника царя.

Женщины, принёсшие выстиранные вещи, не были в точности осведомлены о семейных связях, существующих между царицами, царевнами, княгинями и княжнами, и их родстве с царём, его братьями и племянниками. Сложные связи эти запомнить было трудно. При персидском дворе братья женились на сёстрах, племянники, племянницы и их дети заключали между собой браки, и посему, за исключением непосредственно заинтересованных лиц, никто не мог отыскать в этом родстве ни головы, ни хвоста. И среди персов это вообще никого не занимало; пишущий же сии анналы также не советует никому затевать выяснение.

Рабыни-прачки поставили большую корзину возле тахты Атоссы. Царица-мать, прищурясь, заглянула в неё. Её собственные служанки-рабыни принялись извлекать выглаженные и аккуратно сложенные вуали, в то время как сама Атосса читала вслух прачечный список:

   - Семь фиолетовых вуалей из египетского виссона с расшитыми золотом подолами.

   - Вот они, высочайшая, — проговорила Бактра, старшая среди рабынь, вынимая одежду.