- Значит, ты спас его? Благословляю тебя за это. Но, возможно, палач был бы милостивее к нему, чем море?
Формий ещё более понизил голос:
- Демарат расстроен. Что-то отягощает его совесть. Он боится.
- Чего?
- Его раб Биас вчера опять приходил ко мне. Поступки хозяина нередко кажутся ему странными. Неясного ещё много, но главное уже понятно. Хирам вновь приходил к Демарату, невзирая на все прошлые угрозы. Биас подслушал их разговор. Всего он не понял, однако имя Ликона звучало неоднократно, а потом он разобрал такие слова: «Торговцем коврами из Вавилона называл себя князь Мардоний... вавилонянин бежал на «Солоне»... князь благополучно прибыл в Сарды». Если Мардоний сумел пережить и бурю и кораблекрушение, почему этого не мог сделать Главкон, царь пловцов?
Гермиона закрыла лицо руками:
- Не мучь меня. Я уже давно живу, не ведая надежды. Но почему он не прислал мне даже весточки за все эти горькие месяцы?
- Переправить письмо через Эгейское море в дни войны не так-то легко.
- Не могу поверить твоим словам. А что ещё слышал Биас?
- Немногое. Хирам на чём-то настаивал, Демарат только твердил: «Невозможно». Хирам ушёл с кислой миной на лице. А потом Демарат застиг Биаса за подслушиванием.
- И выпорол его?
- Нет. Биас выбежал на улицу и закричал, что побежит прямо в храм Тесея, служащий убежищем рабам, и потребует, чтобы архонт продал его более доброму господину. Тут Демарат вдруг простил его, подарил пять драхм и велел обо всём молчать.
- И он тут же проболтался тебе? — Гермиона не сумела сдержать улыбку, но в глазах её промелькнуло отчаяние. — О, отец Зевс, против Демарата лишь свидетельство раба... Я слабая женщина, а он один из влиятельнейших людей в Афинах. Пошли же мне силы узнать горькую правду.
- Успокойся, кирия, — проговорил Формий рассудительным тоном. — Алетейя, владычица правды, дама терпеливая, однако она всегда говорит своё слово. Вот увидишь, надежда ещё не утрачена.
- Не смею надеяться... Если бы я только была мужчиной! — воскликнула Гермиона.
После этого она не один раз поблагодарила Формия, не позволила ему отказаться от денег и попросила заходить почаще и приносить ей с Агоры самые свежие новости о войне.
- Мы друзья, — заключила она, — лишь мы с тобой знаем, что Главкон ни в чём не виновен. Разве это не основание для дружбы?
Формий заходил частенько, быть может, радуясь возможности побыть подальше от докучливой супруги. Иногда он рассказывал Гермионе о продвижении Ксеркса, иногда передавал сплетни Биаса о своём господине. Новостей, собственно, было немного, однако разговоры эти придали уверенности Гермионы твёрдость адаманта. Каждую ночь она повторяла над колыбелькой спящего Феникса:
- Расти быстрее, макайре, расти сильным, у тебя есть дело. Отец твой взывает к отмщению, пусть даже из Аида.
После ухода флота в Афинах воцарилась тишина. На улицах можно было встретить лишь рабов и седобородых стариков. Лавочки на Агоре опустели, но кучки старцев сидели в тени портиков, дожидаясь появления архонта, ежедневно зачитывавшего объявления о продвижении Ксеркса. Пникс опустел. Гимнасии закрылись. Суеверные люди то и дело возводили очи к небесам, пытаясь по полёту коршунов определить счастливое или несчастное предзнаменование. Жрицы весь день и всю ночь напролёт распевали свои молитвы на вершине Акрополя, а на огромном алтаре Афины чадили всё новые и новые жертвы.
- Леонид бьётся у Фермопил. Флот сражается у Артемизия, возле берегов Эвбеи. Первое нападение варваров отражено, но судьба Эллады ещё не решена.
Такими были скудные новости. Сильное войско Спарты вместе с её союзниками всё ещё торчало на Истме, вместо того чтобы поспешить на помощь отважной горстке храбрецов Леонида. Старики качали головами, алтари принимали новые жертвы, а женщины оплакивали своих детей.
Закончился первый день, принёсший весть о сражении. Второй был подобен ему во всём, только оказался ещё более напряжённым. Гермиона даже не представляла, что улитка, имя которой время, способна ползти столь неспешно. Никогда ещё не осуждала она в такой мере нерушимый обычай, заставлявший знатных афинянок сидеть безвылазно в доме, словно рак-отшельник в своей раковине, даже в дни всеобщего смятения и тревоги. Вечером второго дня явился ещё один пропылённый гонец. Леонид удерживает ворота Эллады. Варвары гибнут тысячами. У Артемизия Фемистокл и предводители союзных флотов одолевают выставленную Персией армаду. Однако ничто ещё не было решено. Спартанское войско не желало уходить с Истма, и Леонид вынужден был оставаться в одиночестве. Село солнце, и тысячи людей молили бога о том, чтобы он побыстрей выехал на своей колеснице на небо. Едва засерел рассвет, все Афины были уже на ногах... Люди ждали, забывая о еде. Истинно необходимыми были лишь новости.
Наступил уже полдень, когда пора было закрывать лавки, если только в Афинах могли отыскаться открытые, когда Гермиона сердцем почувствовала, что с поля битвы прибыли новости, и новости злые. С самого рассвета она сидела вместе с матерью у верхнего окна и то и дело поглядывала в сторону Агоры, куда должен был спешить вестник. В каждом окне вдоль всей улицы видны были женские головы. Когда маленький Феникс запищал в колыбельке, Гермиона впервые сердито прикрикнула на него. Клеопис, единственная из служанок, не занятых другими делами, тщетно соблазняла свою юную госпожу фигами и пином. Гермипп ещё не пришёл с совета. Улица совсем опустела, если не считать то и дело выглядывавших женских голов. А потом всё вдруг преобразилось.
Сперва к Агоре, тяжело дыша, пробежал мужчина. Сбившийся гиматий развевался за его плечами, однако он не останавливался, чтобы привести в порядок свою одежду. Потом послышались крики — сперва одиночные, они слились в общий хор, подобный не реву, но заунывному ропоту морских волн, словно тысячи людей, собравшихся на рыночной площади, дружно застонали от мучительной боли. Пронзительные и жуткие голоса ледяной рукой стиснули сердца ожидающих женщин. На улице появились бегущие, и наконец вся улица, рабы и старцы, дружно заторопились к Акрополю. Выглядывавшие из окон женщины тщетно обращались к валившей по улице толпе:
- Что случилось? Во имя Афины, скажите нам, что случилось?
Ответ пришлось ждать долго, и вот на улице показался бегун, направлявшийся не к Агоре, а от неё. Впрочем, всё было ясно и без его криков.
- Леонид погиб! Фермопилы захвачены! Ксеркс наступает!
Гермиона отшатнулась от окна. Феникс проснулся в своей колыбельке; заметив, что мать рядом, он приветливо загукал и замахал ручонками. Гермиона подхватила его на руки и не сумела удержаться от слёз.
- Главкон! О, Главкон! — взмолилась она мужу, словно некоему богу. — Услышь нас, где бы ты ни находился сейчас, даже в блаженной стране Радаманта! Возьми нас к себе — свою жену и ребёнка, — ибо нигде на земле мне не найти покоя!
Увидев, что по дому заметались поражённые паникой женщины, она взяла себя в руки. Смахнув слёзы, Гермиона отправилась помогать матери и успокаивать служанок. Бойся или надейся, но рыданиями своей судьбы не изменить. Скоро зловещие стоны на Агоре стихли. Над домом совета затрепетал голубой флаг, знак, что Пятьсот созывают срочное заседание. Густая колонна дыма вдруг повалила вверх с рыночной площади. Архонты приказали сжечь все лавки на Агоре, чтобы дать знать всей Аттике: случилось худшее.
После невыносимо долгого ожидания явился Формий, а следом за ним и Гермипп с самыми свежими новостями. Леонид погиб со славой. Имя его бессмертно, однако горная стена вокруг Эллады взломана. Во всей Беотии не было ни одного спартанца. Филы и Декелей, проходы более лёгкие, защитить невозможно. Ничто не может преградить Ксерксу путь в Афины. Нетрудно было предвидеть беспорядки, однако предвидеть не значит предупредить. Той ночью в Афинах не спал ни один человек.
Глава 10