- Царь очень добр ко мне, — ответил Главкон, поступившись частью своего достоинства. — Я не хочу гневить его. Но мне кажется, что царю будет приятно, если после его победы люди скажут: «Ксеркс покорил гордый и непокорный народ». Если они начнут говорить: «Ему подчинились жалкие и трусливые люди», — слава царя будет меньше.

   - Великолепно! Если не считать твоей слепой уверенности в вашей победе, ты мудр для своих лет. А ещё красив и благороден.

   - Очень благороден, — вставил Мардоний.

   - К тому же ты спас Мардония и Артозостру. Вызволяя их, ты знал, что они знатные люди среди персов?

   - Нет. Но я не мог позволить им утонуть, словно ягнятам.

   - Тем лучше. Ты действовал, не рассчитывая на презренную награду. Но пусть никогда не настанет тот день, когда люди скажут: «Ксеркс проявил неблагодарность к человеку, совершившему благое дело ради одного из его слуг». Своим великодушием я заставлю тебя полюбить меня. Я сделаю тебя персом, хочешь ты этого или нет. Ты бывал в битвах?

   - Я был ещё слишком молод, чтобы выйти с копьём к Марафону, — прозвучал ответ.

   - Возьмёшься за копьё в другом войске. Где верховный писец?

Придворный явился немедленно. Выслушав приказание, Мардоний начал диктовать указ, слова которого писец заносил на сырую глину с помощью заострённой палочки.

   - Теперь главный глашатай, — последовал новый приказ, исполнять который явился высокий перс в алом кафтане, павший ниц перед троном.

Взяв табличку у писца, он нанёс звучный удар по медному гонгу. Стук чаш с вином сразу умолк. Сигнал требовал молчания. Звонким голосом глашатай принялся читать:

   - «Слово Ксеркса Ахеменида, Царя Царей, царя Персии, Мидии, Вавилонии и Лидии, победителя скифов, покорителя индов, ужаса эллинов, народу его, внемлите.

Так говорит Ксеркс, чьи слова неизменны. Главкон-афинянин, спасший от смерти моего слугу Мардония и сестру Артозостру, благодетелем царя наречётся и в качестве сем получит долю моего богатства. Да будет имя его отныне Прексасп. Да возложат мой алый колпак на его голову. Да дадут ему почётные одежды и пояс. Да выдаст казначей ему талант золота. Да почтят его мои слуги. А те, кто посмеётся над ним, на колу будут. Так я повелеваю».

Потрясённый Главкон едва ощущал, что происходит вокруг. Великий постельничий с почтением снял с головы царя тяжёлую, усыпанную драгоценными камнями шапку и на мгновение прикоснулся ею к темени эллина; потом Главкону принесли просторное алое одеяние и препоясали его золотым поясом, каждое звено которого было украшено самоцветами. И тогда пирующие гости дружно встали, чтобы выпить за человека, коего властелин почтил своей милостью:

   - Хай! Хай, хай вельможному Прексаспу! Справедлив наш милостивый царь!

Возражавших быть не могло, но Главкон навсегда остался в неведении относительно числа придворных, чьи губы возносили ему хвалу, а сердца наполнялись неприязнью к выскочке-эллину, сумевшему грубостью и бесстыдством добиться благосклонности царя.

Обратившись к Ксерксу, Главкон проговорил слова благодарности; и прощальный поклон его, когда новоявленный перс последовал за великим привратником, был куда глубже того, с каким он приблизился к трону. Следом за ним уже увязывались знатные персы, тысячники, начальники евнухов, о чём-то просившие или предлагавшие собственные услуги. Даже в дни, последовавшие за истмийской победой, он не ощущал подобного потрясения. И Главкон едва расслышал добрый совет, который дал ему старый и мудрый советник Артабан за дверями пиршественного зала:

   - Учись правилам новой для тебя игры, господин мой Прексасп. Царь волен сделать тебя сатрапом, волен и распять. Учи правила, от них теперь зависит твоя жизнь.

Не слышал Главкон и тех слов, которыми обменялись Ксеркс и его носитель колчана, пока афинянина уводили из зала:

   - Правильно ли я поступил, Мардоний, почтив этого человека?

   - Вечный государь не мог поступить лучше. Придётся, правда, терпеть его неучтивость, ибо он правдив, верен и благороден, а качества эти редки в эллинах. Предоставь мне нужное время. Я сделаю из него настоящего перса.

   - Не подведи меня. Мальчишка понравился мне, он прекрасен и телом и духом. Какая жалость, что он родился в Афинах. Тем не менее есть простой способ навсегда разлучить его с этой несчастной и обречённой страной.

   - Пусть всемогущий назовёт его.

   - Найди ему жену среди персидских девушек. Нет, лучше трёх или четырёх, хотя я слышал, что эти безмозглые греки довольствуются одной. Не существует более надёжного способа овладеть его сердцем.

   - Благодарю государя за приказание. Я не забуду его. — Мардоний поклонился.

Ксеркс потребовал вина, пиршество продолжилось и окончилось оргией.

Память Главкона о прежних днях то усиливалась, то ослабевала. Иногда прилив воспоминаний бросал его в ярость. Кто сделал это? Кто подделал проклятое письмо и подкинул его Сеутесу? Фемистокл? Немыслимо. Демарат? Но ведь сказал же Гомер: «Друг, сердцем таким наделённый, брату скорее подобен». Ещё более невероятно. Тогда, выходит, тайный враг похитил диспозицию флота у Фемистокла. Но какой же человек мог возненавидеть Главкона? Оставался единственный ответ: невольно атлет оскорбил одного из богов, позабыл о каком-то обете или же просто везением своим вызвал их зависть. Посейдон имел зуб на Одиссея, Афина на Гектора, Артемида на Ниобу... Главкону оставалось только надеяться, что его нынешнее пребывание среди персов не вызовет у небожителей новой вспышки гнева.

Хуже всего было с Гермионой. Она снилась ему по ночам. Тщетно Главкон искал посланца, способного принести весть в Афины вопреки сгущающимся тучам войны; помощи Мардония в подобном деле Главкон попросить не мог. А потом как гром среди ясного неба его поразила весть, заставившая выбросить Гермиону из сердца.

Раб-кариец, доверенный управитель серебряного рудника афинян в Лаврии, решил предпочесть свободу и бежал в Сарды. Персы постарались как следует допросить этого человека, знавшего все афинские слухи. Главкон повстречался с беглецом, не узнавшим атлета, ибо при дворе царя было полно греков. И кариец сообщил ему о новом успехе Демарата:

   - Патриотизмом он заслужил себе на следующий год звание стратега. Уже поговаривают и о его личной удаче.

   - Какой же?

   - Он просил у Гермиппа из Элевсина руки его дочери, вдовы бежавшего преступника Главкона. Говорят, свадьба состоится после окончания годичного траура... Что с тобой, господин мой?

   - Ничего.

Лицо Главкона сделалось пепельным. Спешно расставшись с карийцем, он уединился в своей опочивальне. К счастью, меча при нём не оказалось: Главкон вполне мог свести счёты с жизнью.

Тем не менее, успокаивал он себя, разве не к лучшему это? Разве не умер он для всех, знавших его в Афинах? Неужели Гермиона должна оплакивать его до конца дней своих? И разве удастся ей найти мужа лучшего, чем Демарат, пожертвовавший собственной дружбой ради любви к отечеству?

Визирь Артабан давал в тот день великий пир. Выпили за победу царя и погибших врагов. Все не отводили глаз от Главкона, проверяя, притронется ли он к чаше. Поступок этот вознаградили рукоплесканиями. Главкон приналёг на вино, и рабы доставили его домой пьяным. Утром Мардоний сообщил Главкону, что царь определил его в конные телохранители, предоставив место почётное и открывавшее дорогу для продвижения. Афинянин не возражал, и Мардоний прислал ему посеребрённый панцирь и вороного бактрийского коня, быстрого, словно ветер. Надев на себя доспехи, Главкон отправился в покои Роксаны и Артозостры, ещё не видевших его в подобном наряде. Сверкающий как зеркало панцирь пришёлся Главкону к лицу. Дамы были в восторге.

   - Ты быстро превращаешься в перса, господин мой Прексасп. — Теперь Роксана не называла его другим именем. — Ты скоро заслужишь титул Великолепного и станешь сатрапом Парфии, Азии или какой-нибудь другой из восточных провинций.