- В уединении и тоске, — повторила растроганная своими словами Аместрида голосом, полным слёз. — Господин мой и муж, могу ли я надеяться, что работа моя порадует тебя и эта мантия покроет царские плечи?

   - Отличная вещь. Я в долгу перед тобой, Аместрида, — нервно ответил Ксеркс, отсылая рабынь, уже подступавших к нему с расправленной мантией.

Девушки ретировались, аккуратно разложив одеяние на кушетке.

Аместрида рассердилась и ушла обиженной. Ксеркс остался в одиночестве. Во дворце было тихо. Он был таким далёким от Греции и Саламина, что казалось, ничего вообще не случилось. И, расхаживая взад и вперёд по своей опочивальне, опускаясь на кушетку и вставая с неё, Ксеркс думал: «А что же произошло на самом деле?»

Похоже, что ничего. Всё уже представлялось сном: разрезанная пополам гора, Геллеспонт, движение рати, день ото дня разбухавшей новыми тысячами, превращавшейся в миллионный людской поток, Фермопилы и царская тиара, сорванная безумным спартанским царём с его чела, захват Афин и даже жуткое, непостижимое, немыслимое сражение при Саламине.

Да и было ли всё это? Или он просто увидел сон? Вот он снова дома, и кругом всё как прежде. Держава персов по-прежнему колоссальна и неизмерима, как неизмеримо всё вокруг него, как неизмеримы и сами Сузы, столица, подножие престола. Ничто не переменилось.

И тем не менее погибли трое его братьев: Гиперант, Аброком и Ариабигн. Кровные родственники Царя Царей умирали нередко, хотя, как правило, совершали сей поступок в куда более зрелом возрасте, чем оба молодых полководца и флотский начальник. Значит, это не сон? Нет, не сон. Это правда. Тем более что Мардоний по-прежнему пребывал в Фессалии вместе с Бессмертными.

Ксеркс, уютно устроившийся на подушках, обеспокоился. Значит, не сон. Значит, горькая правда. И бог персов ничем не помог ему. Но самое досадное — это кража священной повозки вместе с нисейскими жеребцами. Впрочем, Зевс не стал бы так гневаться на него по столь пустячному поводу.

Только подумать, что Персия — он позволил себе признать это — не способна добиться всего, чего пожелает. Этот день... день Саламина... Немыслимо! Тем не менее он всё видел собственными глазами. Даже представить нельзя! Ведь он не замышлял ничего такого, что недоступно Царю Царей! Ну, захотел власти над миром. В конце концов, какие возражения могут высказать Европа и Азия против того, чтобы Персия правила ими? Да никаких! Мир ещё не видел державы, столь великолепно организованной. В Древнем Египте просто не было ничего похожего на внутреннее притяжение частей Персидского государства. Как и в державах Ассирии и Вавилона. Всемогущество на земле назначено было Персии и ему, Ксерксу. Кир и незабвенный родитель Дарий расчистили для него дорогу. Он обязан был выполнить это дело, но так и не справился с ним. Полная неудача.

Ксеркс поднялся. В комнате было холодно. Открытые окна выходили на лишённую кровли колоннаду. Увядшие сады угнетали одним своим видом. Высокие, чуть наклонные стволы пальм под редкими снежными хлопьями, непривычными в столь южных краях, производили совершенно непередаваемое впечатление, если смотреть на них из царских покоев. Ксеркс поёжился.

И тут его почти что бездумный взгляд опустился на мантию, дар Аместриды. Она так и осталась на диване. Великолепное царственно алое одеяние по подолу окаймляла синяя, словно тёмная ночь, кайма. Вся ткань сияла золотым блеском. «Великолепная вещь», — решил Ксеркс, и резким движением поднял её и набросил себе на плечи.

Длинная, чуть касающаяся земли индийская одежда с широкими рукавами принадлежала к тем, которые по праздничным оказиям носят и мужчины и женщины.

Посмотрев на себя в висящее на стене золотое зеркало, Ксеркс ощутил возбуждение. В дни, последовавшие за днём Саламина, он не позволял себе развязать пояс. И теперь царь вдруг почувствовал себя оленем в пору гона.

Оставшийся в Греции Мардоний, вне сомнения, завершит войну самым удовлетворительным образом. И Ксеркс ощутил истинный пыл в чреслах. Кому же позволить удовлетворить сию потребность? Наложницам? Нет! Аместриде? Ни в коем случае. А то ещё решит, что он посчитал необходимым таким образом отблагодарить её за мантию. Ксерксу захотелось чего-нибудь молоденького, мяконького, нежного. Только вот чего или, точнее, кого?

Царь Царей почувствовал себя очень несчастным, хотя на плечах его лежала великолепная мантия. Меланхолия сразила владыку. Она нередко обрушивается на тех, кто позволил себе быть самодовольным или надменным. Одиночество вдруг начало буквально терзать его. И он ударил в бронзовый диск, похожий на солнце, подвешенное между двух колонн.

   - Пришлите мне мальчиков! — приказал Ксеркс.

Евнух Гермотим ввёл троих мальчишек, троих сыновей Царя Царей. Ксеркс очень любил их и немедленно принялся ласкать детей, кормить сладостями и вообще восхищаться ими. Они вызывали в нём чувства как какие-нибудь котята. Но разве бывает иначе? Мальчики рассказали отцу о плавании с Артемизией, доставившей их в Эфес. Гермотим вывез их оттуда в Сузы.

   - Ой, посмотри! — вдруг воскликнул старший из мальчиков. — Вот идёт Артаинта!

   - Кто такая Артаинта? — спросил Ксеркс, приглядываясь.

   - Дочь дяди Масиста, — пояснил средний.

   - И тёти Артаксиксы, — писклявым голосом добавил младший.

Глянув в окно, Ксеркс увидел юную княжну, дочь его брата Масиста, прогуливающуюся в саду. Очаровательная, молодая, она смеялась посреди стайки женщин, и все они, чтобы защититься от ветра и колких снежинок, поплотнее закутывались в покрывала. За женщинами следовали евнухи.

   - Артаинта? — обратился Ксеркс к евнуху Гермотиму, ожидавшему на галерее, пока царь закончит развлекаться в обществе своих сыновей.

   - Да, базилевс. Должно быть, возвращается к себе, поприветствовав отца.

Ксеркс не знал эту девушку. И он восхитился юностью, красотой и девственностью племянницы. Царь шепнул на ухо Гермотиму два слова.

   - Да, базилевс, — ответил евнух, кланяясь до земли.

   - Забери с собой мальчиков! — приказал Ксеркс.

Спустя две недели прекрасная и юная Артаинта стояла перед Ксерксом, сидевшим, как всегда, на престоле. Она была очень горда той любовью, которой удостоил её царь и дядя.

   - Артаинта! — промолвил Ксеркс. — Скажи мне, чего ты хочешь. Я хочу сделать тебе дорогой подарок.

Артаинте уже давно было известно, чего именно она хочет.

   - А ты выполнишь мою просьбу, господин мой и дядя? — спросила улыбающаяся Артаинта, ничуть не сомневаясь в силе собственного очарования.

   - Выполню, клянусь верховным персидским богом, — ответил Царь Царей.

Такую безответственную клятву персидские цари давали то и дело, а потом в случае возникновения трудностей вечно не знали, как обойти её.

Артаинта, сжимавшая своими мягкими ладошками руки Ксеркса, думала только о собственном будущем, как и подобает истинной персидской княжне, выросшей среди непрестанных интриг на женской половине. Её окружало такое множество столь же юных, как и она сама, царских племянниц, что о будущем приходилось думать постоянно, как и её матери Артаксиксе, выдающейся мастерице в области варки варенья.

   - Тогда, о, царь и властелин мой, — продолжила Артаинта с благодарной улыбкой, — сделай меня женой твоего сына Дария. В таком случае я стану твоей невесткой и наследницей персидского царства.

Ксеркс нахмурился. Он был разочарован, поскольку в сей благостный миг, последовавший за неделями непрерывного бегства, Артаинта захотела стать женой его сына.

   - Но Дарий ещё очень молод, — заметил Ксеркс, — и когда он действительно захочет жениться, то выберёт одну из твоих младших кузин, Артаинта.

   - Я понимаю это, — ответила чаровница. — Но я хочу стать первой женой Дария, чтобы потом сделаться царицей.

   - Но это невозможно, Артаинта.

   - Ещё как возможно, — настаивала та на своём. — Я хочу стать первой женой Дария.