Возвратившись в свой стан, Ксеркс послал за Демаратом. Царь Царей восседал на троне в шатре. Брат его Ахемен, назначенный главным среди флотоводцев, находился по правую руку владыки персов. Ксеркс жестом указал Демарату на свободный табурет. Солнечный свет струился внутрь шатра, пронзал шёлковые алые занавеси. Свет ложился на покрытое львиными шкурами золотое ложе Ксеркса, на его золотой сундук, золотые туалетные принадлежности, золотой умывальный столик со всеми золотыми тазами и кувшинами, на висящие на столбе золотые доспехи Царя Царей, на золочёный столик с картой Эллады, находившийся возле царя и его брата. Всё это золото светилось под лучами солнца тем роскошным блеском, который был столь мил персидскому властелину.

   - Демарат! — благосклонно промолвил Ксеркс. — Ты человек честный. Слова твои оказались правдивыми. То, что ты предсказывал, осуществилось. А теперь скажи мне, сколько лаконцев ещё наберётся в твоей Спарте? И так ли они отважны, как те, что сражались с нами?

Ксеркс не хотел произносить имя Леонида. На царском челе краснела свежая ссадина, оставленная брошенной в лицо тиарой, сам же царский венец полностью потерял положенную ему форму.

Царь Царей любезно улыбнулся Демарату.

   - О, царь! — ответил тот. — Лакедемоняне многочисленны и населяют многие города, тем не менее я скажу тебе то, что ты хочешь узнать. В Спарте, столице Лакедемона, обитает восемнадцать тысяч мужей, во всём подобных тем, с которыми ты сразился и которых победил.

Демарат, бывший царь Спарты, также благоразумно не стал поминать Леонида, хотя имя царя Спарты было готово в любое мгновение сойти с его языка.

   - Впрочем, остальные лакедемоняне, — Демарат ощутил, что просто не может не сказать этого, — не столь отважны, как эти триста, хотя в доблести им не откажешь.

И вновь Демарат не стал упоминать Леонида.

   - Но и триста побеждены тобой, — добавил Демарат, прежде бывший царём Спарты.

   - А скажи мне, — настаивал Царь Царей, — как лучше управиться с ними? Похоже, что война может затянуться.

   - Великий царь, — ответил Демарат, — посоветую тебе, как умею. Пошли три сотни своих кораблей к острову Кифера, что возле Лакедемонского побережья. И оттуда угрожай Спарте, всегда опасающейся морского вторжения. Грози Лакедемону осадой, и вся Эллада попадёт в твои руки. Ибо твоё сухопутное войско без труда одолеет эллинов, если спартанцы будут заняты своими делами и не сумеют прийти им на помощь. Если ты не захочешь последовать моему совету, тебя ждёт жестокая битва на Коринфском перешейке.

Тут Ахемен вскочил со своего места. Он ненавидел изгнанника Демарата, к которому брат его Ксеркс частенько обращался за советом.

Ахемен вскричал:

   - О, брат и царь! Неужели ты будешь слушать человека, завидующего твоей удаче и не желающего помочь тебе? Разве не похож он на всех греков, испытывающих зависть к чужому успеху и ненавидящих возвысившихся над ними? Четыре сотни твоих кораблей уже погубила буря. Если ты пошлёшь ещё три сотни к берегам Пелопоннеса, наш флот сделается ещё слабее. Пока наши корабли держатся вместе, в одном кулаке, никто не сумеет победить нас. Если ты разделишь флот, мы сделаемся беспомощными.

Ксеркс находился в мягком, снисходительном настроении.

   - Ахемен! — молвил он с великодушной улыбкой. — Ты даёшь мне добрый совет, и, возможно, я им воспользуюсь. Но Демарат мой гость, и он человек честный. Его совет всегда стоит услышать, и я не хочу, чтобы о нём плохо говорили.

Когда Ахемен и Демарат оставили шатёр Царя Царей, Ксеркс погрузился в размышления.

Посылать три сотни кораблей к Пелопоннесу или нет? Он думал до поздней ночи, а потом так и не смог уснуть.

Греческий флот направлялся к мысу Артемизий, северной оконечности острова Эвбея. Сорок кораблей были коринфскими, двадцать мегарскими, двадцать халкидскими, но последним свои корабли одолжили афиняне. Эгина выставила восемнадцать триер, Сикион — двенадцать, Лакедемон — двадцать, Эпидавр — восемь, Эритрея — семь и Трезен — пять. Два корабля принадлежали обитателям Стиры, ещё два — острову Кеос, Локры прислали семь. Многие из этих судов имели по пятьдесят гребцов и были способны к плаванию по бурным просторам Эгейского моря.

К мысу Артемизий шли и афиняне со ста двадцатью семью кораблями. Всем флотом командовал Эврибиад, сын Эвриклида, ибо союзники не потерпели бы афинского флотоводца.

Учитывая политическую ситуацию, Афины, испытывавшие патриотическую любовь к Элладе в целом, не стали добиваться командования флотом. Сдались Афины со своим многочисленным флотом, сдался и Фемистокл, тем не менее вынашивавший хитроумные замыслы. Навархи греческого флота, остановившегося у мыса Артемизий, с ужасом разглядывали по-прежнему колоссальную, несмотря на потери в бурю, персидскую армаду и подумывали о бегстве. Эвбейцы молили Эврибиада подождать и позволить им переправить в надёжное место своих женщин, детей и рабов. Однако тот уклонялся от обещаний.

Тогда они отправились к Фемистоклу.

Послы предложили ему тридцать талантов за то, чтобы флот остался возле их острова и битва состоялась именно здесь, чтобы Эвбея не была беззащитной. Увидев перед собой тридцать талантов, Фемистокл улыбнулся. Почему, собственно, и не позволить эллинам заплатить ему за то, что и без того послужит благу Эллады? Потом, с его точки зрения, не было ничего дурного в том, чтобы эллины-корабельщики получили эллинские же деньги за то, что корабли их остались возле Эвбеи, опять же этим самым служа благу Эллады. Взяв три таланта, Фемистокл отправился к Адиманту, наверху коринфян, уже готовому поднять якоря, и сказал:

   - Адимант! Зевс Всемогущий! Неужели ты действительно собрался покинуть нас?! Но если ты останешься, я заплачу тебе больше, чем дал бы Ксеркс за твоё отступление отсюда.

И он отдал Адиманту три таланта. Коринфянин остался, полагая, что получил афинские деньги.

Потом Фемистокл отправился к Эврибиаду с пятью талантами.

Тот также принял деньги, считая, что они выплачены из афинской казны.

Остальные полученные от Эвбеи таланты Фемистокл прибрал к собственным рукам. А их осталось двадцать два. Отнюдь не бесчестный, хитрый, довольный собой и Элладой, смотрел он на людей и мир вокруг. И в этот миг к нему привели мужчину и девушку, мокрых насквозь.

   - Кто вы такие? — спросил Фемистокл.

   - Фемистокл, сын Неокла! — сказал мужчина. — Я Скилл из Скиона, самый знаменитый ныряльщик во всей Элладе. Слушай! Вот моя дочь Киана. Она ныряет не хуже меня. Когда буря, сошедшая с высот Пелиона, обрушилась на персидский флот, невзирая на ярость моря, мы оба ныряли в морские глубины...

   - Перерезали якорные канаты, — со смехом добавила Киана.

   - Но я достал со дна моря множество персидских золотых и серебряных сосудов, — лукаво промолвил ныряльщик.

   - И кое-какие из них мы приберегли для себя, — вновь рассмеялась Киана.

Фемистокл тоже рассмеялся.

   - Ну и что? — спросил он.

   - Мы больше не хотим жить среди персов, — проговорил Скилл.

   - Мы хотим вернуться к эллинам, — уточнила Киана.

   - Я нырнул в воду возле Афет, где стоит на якоре персидский флот.

   - И я тоже, — добавила Киана.

   - И я не вынырнул на поверхность, пока не оказался возле мыса Артемизий.

   - И я тоже, — повторила Киана.

Фемистокл вновь рассмеялся.

   - Этого быть не может, — возразил он.

   - Не может? — возмутился Скилл.

   - Не может? — вознегодовала его дочь.

   - Сколько же ты можешь проплыть под водой? — спросил Фемистокл, по-прежнему смеясь. Он сосчитал. — Восемь стадиев?

   - Один стадий, — смиренно признался ныряльщик.

Фемистокл всё смеялся.

   - Вы приплыли в лодке, — сказал он.