Артемизия следила за происходящим из-за занавеса, испытывая вполне понятное смущение по поводу продырявленного ею ради сохранения собственной шкуры и пущенного на дно корабля калиндян вместе с другом её, царём Дамасифимом. Царица галикарнасская вошла в зал, ощущая, как колотится сердце под панцирем. Ксеркс решил переговорить с Артемизией наедине, ибо намеревался узнать её мнение без свидетелей. Братья, зятья, шурины и племянники были несколько задеты подобным поворотом событий, однако неудовольствие проявлять не стали. Они вышли. Ксеркс жестом пригласил царицу сесть.

   - Артемизия! — начал он. — Мардоний советует мне или штурмовать Пелопоннес всеми силами, или возвратиться в Персию с большей частью моего войска, оставив его в Аттике с тремя сотнями тысяч людей, которые склонят греческие выи под моё ярмо. И ты, Артемизия, проявившая себя вчера истинной героиней... — царица галикарнасская облегчённо вздохнула: Ксерксу ничего не донесли, — скажи, что посоветуешь мне?

   - О, царь! — возликовала обрадованная женщина, тут же искусно понизившая свой голос. — Трудно давать совет в таком положении. Тем не менее я придерживаюсь мнения, что тебе следует оставить здесь Мардония с отобранным им войском. Раз он говорит, что сумеет склонить греческие выи под твоё ярмо... Она быстрым движением поднялась на ноги и огляделась по сторонам. После, опустившись на ступени Ксерксова трона, царица торопливо зашептала: — Если он одержит победу, вся честь достанется тебе, о, царь! Если же его ждёт неудача... что с того? Ты будешь далеко и в безопасности. И ты и твоя царственная родня. Пока жив Ксеркс, греки будут трепетать, пусть сегодня случай и встал на их сторону. Ты будешь воевать с ними снова и снова, пока наконец не одержишь сокрушительную победу. Ну а если Мардоний падёт... Он всего лишь раб Ксеркса, как и все мы, находящиеся здесь.

Соблазнительно изогнувшись, она подняла голову и посмотрела прямо в лицо Царю Царей. Артемизия была в этот миг прекрасна, и Ксеркс не мог не покориться картинному, почти мифологическому обаянию этой морской амазонки. Героиня и вместе с тем женщина. И то, чего он не терпел при собственном дворе, то, что противоречило в его глазах самим традициям персидского гинекея[58], здесь, в походных условиях, показалось ему самым привлекательным. Эта царственная воительница, поступавшая так, как если бы любила его, в то время как он вёл себя так, как будто любит её, в данное мгновение отвлекала его, украшала жизнь и в подобном качестве была весьма необходима Царю Царей. Эта Семирамида, сладостно изогнувшаяся у ног его — в панцире, прятавшем грудь, в поножах, покрывавших ноги, — обвораживала его. Она весьма гармоничным образом соответствовала нынешнему настроению Царя Царей. Ни одна из его наложниц — а они сопровождали Ксеркса во внушительном числе — не могла бы произвести на него более глубокое впечатление в своём длинном, волочащемся по полу индийском одеянии и без него.

   - Артемизия, — начал Царь Царей ласковым голосом.

Царица галикарнасская вопросительно припала к колену Ксеркса. Иссиня-чёрная борода щекотнула её лоб, однако голову Ксеркса вдруг посетила новая мысль. Он вспомнил о трёх своих юных побочных сыновьях, которых весьма любил и которых взял с собою в поход.

   - Артемизия, — продолжил Ксеркс уже совсем другим тоном. — Спасибо тебе за совет, и благодарю за любовь, которую ты выказала мне. Тем не менее сейчас не слишком подходящий момент для... У меня так много дел. Я думаю сейчас о трёх моих сыновьях, я боюсь за них. Они ещё юны и являются моей единственной радостью. В чужой земле им всегда угрожает опасность. Кто знает, какими сложностями будет сопровождаться отступление? Могу ли я доверить их тебе, Артемизия? Конечно же, ты сумеешь незаметно проскользнуть со своим кораблём и доставить их в Эфес?

Артемизия внутренне возликовала. Подобное доверие сулило ей куда больше, чем перспектива провести часок в любовных утехах с царём. Бояться было нечего, и она сразу же согласилась.

Ксеркс приказал стражам:

   - Пусть приведут юных князей!

В зал вошли трое незаконнорождённых князей, трое симпатичных персидских мальчишек с янтарными личиками, чёрными кудрями, в богатых одеждах. Со своими амулетами и кинжальчиками, разукрашенными драгоценными каменьями, они казались куклами. Евнух Гермотим подвёл детей к отцу, и тот с нежностью расцеловал их.

Позади в дверях уже шевелились и толкались, и склонившийся до земли начальник стражи провозгласил:

   - Прибыла царская почта, о, государь!

Явился гонец с письмами из Суз. Ах, великолепная персидская почтовая служба! Гонец этот прискакал с самой последней из почтовых станций, где торопливо принял от своего собрата письма, предназначенные Ксерксу, его братьям, зятьям, шуринам и племянникам. Снег, дожди, жара, темнота — ничто не могло остановить неутомимого персидского гонца. Пав ниц перед троном Царя Царей, вестник, не поднимаясь с колен, подал обеими руками сумку своему властелину.

Братья, зятья, шурины и племянники дружно вошли. Началась выдача писем.

Ксеркс получил письма от царицы Аместриды, высочайшей матери Атоссы и от дядюшки Артабана. Послания содержали поздравления по случаю захвата Афин.

Текст всех трёх писем был примерно таков: «Ксерксу, Царю Царей. Радуемся, потому что господин наш овладел Афинами и высокая цель войны достигнута им. Улицы Суз усыпаны ветвями мирта, на всех площадях воскуряются в чашах благовония, возносимые персидским богам. Мы ждём, о, Ксеркс, твоего победоносного возвращения».

Царь Царей начал читать. Бледные и безмолвные братья, зятья, шурины и племянники во все глаза смотрели на него. И вдруг Ксеркс скомкал папирус с поздравлениями Артабана и запустил им в стенку.

   - Сожги Афины, о, Царь Царей! — триумфальным тоном провозгласила Артемизия, опуская руки на плечи троих мальчиков.

Все четверо вышли. Евнухи последовали за ними.

В ту ночь по приказу Ксеркса остатки персидского флота вместе с кораблём Артемизии оставили гавань Фалерона. Флот со всей возможной скоростью отправился на восток. В ночной мгле под поднятыми парусами корабли казались огромными, призрачными и крылатыми морскими чудовищами. Взмахивая длинными лапами, они торопились по воде, то и дело окуная конечности в воду. Удивительная картина открылась ясным лучам луны: образ тщеславия человеческого, пустого, вздорного и бессильного. Человек хотел, но боги решили иначе. И теперь флот мчался прочь — защищать устроенный на кораблях мост через Геллеспонт от возможного нападения греков. Флот казался ордой морских чудовищ, а не могучим и по-прежнему способным к битве соединением кораблей.

Ночное молчание укрывало тайну его бегства, бледный свет луны прятал секреты персов. Но какая-то загадка делала этот флот нереальным сборищем перепуганных привидений, тогда как мысы, берега и скалы Греции словно бы превращались в эллинские корабли, плывущие навстречу чуждой армаде. И персидские корабли, призрачные для всех, кто следил за их бегом в ночи, бежали вперёд и вперёд, будто подгоняемые незримым ветром, растворялись у горизонта и исчезали в утреннем свете.

В то утро греки считали, что персидский флот ещё стоит в Фалероне. Но, узнав о бегстве, бросились в погоню, и корабли греков дошли до острова Андрос. Однако персидского флота нигде не было видно.

Греки держали совет на берегу Андроса.

   - Надо преследовать персидский флот по всему Эгейскому морю! — кричал Фемистокл. — Необходимо разрушить наплавной мост через Геллеспонт!

   - Вот этого-то и нельзя делать! — воскликнул Эврибиад. — Если Ксерксу не удастся отступить со своими миллионными полчищами, нас ждёт величайшее из несчастий — голод, и без того угрожающий стране.

   - Предоставим царю возможность бежать! — согласились пелопоннесские навархи.

   - Сразимся с ними потом, на их собственной территории! — кричали другие.