- Будь благословен, милосердный! — завопил сотник, когда его повели от колесницы прочь. — Счастлив я, что царь в своём величии снизошёл к своему презренному рабу!

   - Прочь! — приказал ещё не остывший властелин. — Смерть пока не отошла от тебя. Мардоний, возьми Прексаспа — он знает эти края, — и скачите с ним вместе вперёд. Узнайте, кто эти безумцы, навлекающие смерть на собственную голову.

Приказ был немедленно исполнен. Главкон вместе с князем проехали вдоль марширующего войска и внутри глинобитных стен крошечного городка Гераклеи столкнулись с новым гонцом.

   - Проход удерживают семь тысяч греческих гоплитов[37]. Афинян нет среди них. А три сотни пришли из Спарты.

   - А кто стоит во главе? — спросил Главкон.

   - Леонид, царь Лакедемона.

   - Ну, Мардоний, — проговорил афинянин, — это будет битва.

Итак, эллины всё-таки не намеревались складывать оружие без сопротивления, и Главкон не знал, радоваться ли ему или скорбеть об этом.

Скалистая гора, неприступный склон, а за болотом море; нависающий склон едва оставляет место для узкой дороги — таков западный вход в Фермопилы. За узким коридором гора и болото расходятся, и в по-прежнему недостаточно широком проходе бьют горячие ключи, посвящённые Гераклу; потом на восточной оконечности гора Эта и непроходимое болото вновь сближаются, образуя «жаркие ворота», которые надлежало отомкнуть Ксерксу, прежде чем продолжить победоносное шествие до самых Афин.

Гонцы великого царя донесли, что упрямые эллины перегородили проход стеной, а сейчас, вместо того чтобы обнаружить ужас перед приближающимся властелином, самым наглым образом развлекают себя атлетическими состязаниями, а также старательно расчёсывают и укладывают волосы; впрочем, перечисленные факты, с точки зрения «владетельного Прексаспа», свидетельствовали о том, что Леонид и его спартанцы готовятся к отчаянной битве. Но трудно было убедить царя в том, что войско его наконец наткнулось на людей, не желающих отступать перед персидской мощью. Это сказал Ксерксу Главкон, это повторил Демарат, спартанский изгнанник. Ксеркс пребывал в гневе и нерешительности. Четыре долгих дня войско его стояло перед проходом, «поелику, — объявляли посланцы, — царь по милости своей даёт этим безумцам возможность опомниться и бегством избавить себя от смерти». В кругу Мардония, мозга армии, в ходу была другая формулировка: «Поелику предстоит жаркое сражение и полководец намеревается подтянуть отборные войска из тыла вперёд».

Наконец, на пятый день, терпение Ксеркса истощилось, а может быть, и Мардоний счёл войско готовым. Надёжные мидийские полки получили приказ напасть на занятую Леонидом позицию. Ксеркс же ограничился распоряжением, чтобы несчастных по возможности не убивали, а пленёнными доставляли пред царские очи.

Первый натиск был отражён с ужасными потерями. Азиаты, должно быть, забывшие о полученном при Марафоне уроке, в очередной раз убедились в сокрушительном превосходстве греческих гоплитов над лёгкой индийской пехотой. Короткие копья и деревянные щиты персов не шли ни в какое сравнение с длинными сариссами и медными щитами эллинов. В узком проходе численное превосходство захватчиков сводилось на нет. Они не могли использовать своих стрелков, не могли пустить в обход великолепных всадников. Мёртвые лежали грудами, но мидяне шли снова и снова. Однако кончилась их отвага, и тогда начальники погнали своё взбунтовавшееся войско кнутами. Но люди стояли на месте, не желая вновь бросаться на убийственные копья.

Белый от гнева Ксеркс повернулся к Гидарну и его Бессмертным — пешим телохранителям царя. Другого приказа не потребовалось. Отборное войско пошло вперёд. Но то, что не удалось вассалам-мидянам, не сумели осуществить и их господа-персы. Столкновение было кровавым. Однажды ряды Леонида дрогнули, и персы надавили с триумфальными криками, однако эллины торопливо сомкнулись над павшими и вновь отразили удар. Наконец и Гидарн отвёл своих людей. Сидя на троне слоновой кости, поставленном там, куда не могла долететь стрела, Ксеркс наблюдал за приливами и отливами битвы. Приблизившийся Гидарн пал на землю перед царём.

   - Всемогущий, я последний из твоих рабов и жизнь моя в твоих руках. Прикажи отсечь мне голову, но мои люди не могут пройти вперёд. Я потерял не одну сотню воинов. Этот проход нельзя штурмовать.

Лишь согласный ропот испытанных полководцев, окружавших престол, избавил Гидарна от казни. Гнев царя был ужасен, и приближённые трепетали от страха. Слова срывались одно за другим, стоявшие рядом не могли отделить одно проклятие от другого и брань от приказов. Лишь у Мардония хватало отваги стоять перед лицом властелина.

   - Вечный государь, сегодня неудачный день. Разве не посвящён он Анхро Майнью Проклятому? Старший из магов говорит, что священный огонь рассыпается искрами, являя скверное предзнаменование. Подождём до завтра. И тогда Веретрагна, Амеша-Спента Победы, вернётся к твоим слугам.

Носитель царского лука отвёл содрогающегося всем телом властелина в его шатёр, и Ксеркса никто более не видел до самого утра. Всю ночь Мардоний не спал: он объезжал готовящиеся к битве полки. Главкон почти не видел его: афинянин находился среди знатных молодых людей, охранявших царя, и был рад этому, ведь иначе его могли послать в битву. Как и все вокруг, он спал, не снимая брони, и не возвращался к павильону Мардония. Главкон полагал, что Леонида сметут с места первым же ударом, но он недооценил доблесть спартанцев. Отступление мидян поразило его, отход войска Гидарна едва не заставил запеть... Эллины сражались! И побеждали! Он уже готов был забыть о том, что находится рядом с Ксерксом, и вовремя опомнился, чуть не присоединившись к победному воплю спартанцев, когда потрёпанные Бессмертные отступили. Гордость за соотечественников переполняла его, и, когда озадаченные персидские вельможи начали обмениваться мрачными пророчествами относительно завтрашнего дня, сердце его ликовало.

Ночь он провёл на жёсткой земле, подложив под голову обмотанную плащом фляжку с водой. И едва зарозовело небо над зелёным Малийским заливом и холмами Эвбеи, окутанными туманом, проснулся вместе со всем войском. Мардоний умело воспользовался ночью. Приготовлены были отборные отряды из каждой рати. Всадников спешили. Вперёд выдвинули персидских лучников и арабских пращников, которым надлежало подготовить новый приступ. Персидские знатные воины, доведённые до бешенства укоризнами царя и собственным унижением, приносили страшную клятву не отступать и вернуться с поля брани только с победой. Приступ возглавили князья крови, сводные братья царя. Ксеркс вновь сел на слоновой кости престол, выслушав многочисленные уверения в том, что на сей раз священный огонь даёт благоприятные знамения, предвещая победу.

Удар был великолепен. Какое-то мгновение казалось, что эллинам не устоять. На месте каждого сражённого перса немедленно вырастали двое новых. Защитников прижали к стене, варвары уже были у её подножия. Тут течение битвы переменилось. Гоплиты сомкнули щиты, выставив вперёд непроходимую чащу копий. И атака захлебнулась. Мардоний, находившийся в самой гуще событий, искусно отвёл своё воинство, готовясь нанести очередной удар.

Стоявший возле Ксеркса Главкон заметил в рядах эллинов невысокую, кряжистую фигуру в чёрной броне — это Леонид обходил свой строй. Афинянин наблюдал за происходящим: персы перестраивали свои ряды перед новым сокрушительным натиском, Царь Царей крутил пальцами бороду, не отрывая глаз от битвы... И у Главкона появилось неодолимое желание броситься сейчас вперёд и встать в тот, противоположный, строй с криком: «Я тоже эллин! Видите, я пришёл на помощь вам, чтобы жить или умереть среди вас, защищая Элладу от варваров!»

Какая жестокая судьба приковала его к этому месту в стане врага, в то время как Ника, богиня победы, осеняет его соотечественников бессмертной славой!