Фемистокл, охваченный очередным великим порывом, уже видел мысленным взором персидского царя отрезанным от Азии и попавшим в руки афинян, готовых учинить над ним собственный суд. Фантазия искушала, манила с невероятной силой.

Позже сам Фемистокл смеялся над нею.

Тем не менее вожди афинян, обступившие Фемистокла, негодовали на союзников, позволявших персидскому флоту бежать. И они предложили самостоятельно отправиться к Геллеспонту.

Впрочем, похоже было, что улыбавшийся в этот миг Фемистокл уже предвидел своё будущее. Потеря популярности в Афинах? А почему, собственно, нет... Надо же считаться с капризным характером богини удачи! Остракизм? Бегство? Куда? В Персию? Подобная цепь событий, вне сомнения, промелькнула перед его мысленным взором, являясь подсознательным озарением, иногда посещающим гениев.

По-прежнему улыбавшийся Фемистокл промолвил:

   - Афиняне! Разбитый враг не впервые получает шанс совершить новую ошибку. Сограждане! Теперь, когда вопреки собственным ожиданиям мы прогнали орды варваров, не будем преследовать бегущего врага! Мы заслужили победу не благодаря собственным усилиям, а по воле обороняющих нашу страну теней героев и самого бога. Наш бог, всемогущий Зевс, не потерпит, чтобы обыкновенный нечестивец, тупица, не способный отличить знамения бога от трудов человека, сжигал храмы богов, низвергал их кумиры и считал себя одного победителем всей Европы и Азии. Не будем добиваться большего преимущества! Останемся в Элладе. Займёмся собственными делами. Варвары изгнаны. Пора восстанавливать то, что они уничтожили. Посеем семена будущего урожая, а когда наступит весна, отправимся к Геллеспонту и вторгнемся в Ионию!

Афиняне принялись хвалить Фемистокла, а он немедленно послал к Ксерксу своего домашнего учителя Сикинна с тайным посланием. Педагог погрузился в лодку с несколькими гребцами, пустившимися вдоль Аттического побережья.

Высадившись на берег, он помахал первому же персидскому часовому:

   - Я посланец афинского флотоводца к царю Ксерксу.

Сикинна отвели в Афины и поставили перед Царём Царей. Учитель успел заметить волнение, царящее в захваченном врагами городе.

Ксеркс сразу узнал его. Именно этот человек посоветовал ему начать саламинское сражение. Царь побледнел от ярости.

Но Сикинн без проволочек приступил к делу:

   - Владыка мидян, Фемистокл, сын Неокла, верховный начальник всего афинского флота, послал меня, чтобы ты узнал о том, что он не враг тебе.

   - Фемистокл?.. — удивился Ксеркс.

   - Он самый, о, владыка мидян! А ещё чтобы кое о чём напомнить и тебе самому, и твоим сыновьям...

   - О чём же?

И учитель произнёс, выговаривая каждое слово с ораторским пылом:

   - О том, что ради твоей выгоды он помешал грекам, союзникам и афинянам преследовать твой флот и разрушить мост через Геллеспонт. Ты можешь спокойно возвращаться в свои пределы, о владыка мидян!

Назад учителю пришлось грести самому. Он обнаружил Фемистокла на его корабле: засев у себя в каюте, флотоводец считал деньги. Услышав, что Ксеркс принял к сведению его послание, Фемистокл улыбнулся.

   - Но зачем ты посылал меня к царю на сей раз, я так и не понял, — высказал своё недоумение педагог.

   - Похоже, что и сам я этого не понимаю.

   - Зачем тебе добиваться расположения владыки мидян?

   - Сикинн, тебе кажется, что я пошёл на измену?

   - Помилуйте меня боги, господин, если я произнесу это слово. Недавно ты как бы предал интересы Эллады для того, чтобы афинский флот одержал победу при Саламине. Тогда я понимал смысл твоего послания. Но на сей раз он скрыт от меня. А потому я выполнил твоё поручение так же скверно, как играл этой весной второй актёр в трагедии Эсхила, сына Эвфориона, представлявшейся в театре Диониса.

Фемистокл поднялся.

   - Сикинн, — проговорил он, — мне нужны деньги, и много денег.

   - Господин, ты слишком любишь их, — недовольным голосом ответил Сикинн. — С тех пор как ты вышел из мальчишеских лет, через твои руки прошло чересчур много денег.

   - Возможно, — рассмеялся Фемистокл. — Но я простой человек, и слабости у меня человеческие. Я не Леонид.

   - Что ты хочешь этим сказать, господин?

   - То, что я не полубог и не спартанец.

   - Ты афинянин.

   - Да, — согласился Фемистокл, — и афинянин, нуждающийся в деньгах. Вернись на берег и передай властям Андроса, что им придётся обязательно выплатить Афинам некоторую сумму в качестве дара двум великим богиням!

   - Каким богиням?

   - Необходимости и Убеждению, — расхохотался Фемистокл.

Педагог отправился в новое плавание. Через час он снова поднялся на борт.

   - Ну как? — спросил Фемистокл.

   - Андросцы ответили, господин, что Афины, которые защищают столь могущественные богини, город великий, богатый и могущественный. А на их собственном острове обитают лишь...

   - Кто же?

   - Бедность и Бессилие.

   - Значит, они отказали тебе?

   - И даже добавили, что афиняне ещё только могут стать сильными в такой же степени, как велика их слабость.

Улыбка исчезла с лица Фемистокла. Нахмурившись, он сказал:

   - Они остроумны, но придётся взять их в осаду. Ах, андросцы, ах, предатели! Сикинн, отправляйся в Карист и на Парос! Потребуй у них! Мне нужно много денег.

В Афинах полным ходом шла подготовка к отступлению всего персидского миллионного воинства, которому предстояло вернуться в Беотию тем же путём, которым оно наступало. Ибо Мардоний счёл разумным пройти с избранными им войсками часть пути с основными силами, прежде чем стать на зимовку, чтобы весной выступить к Пелопоннесу. Оказавшись в Фессалии, Мардоний занялся подбором людей. И выбрал он Бессмертных. Однако Гидарн, предводитель телохранителей царя, предпочёл остаться с Ксерксом. Ещё Мардоний выбрал торекофоров, тяжёлую панцирную пехоту, и отряд в тысячу всадников — мидян, саков, бактрийцев и индийцев.

Ещё он собрал отряды хорошо обученных воинов, заслуживших своими доблестными деяниями многочисленные цепи и браслеты, соответственно или блиставшие на панцирях, или перехватывавшие жилистые руки. Когда Ксеркс в то последнее утро в спешке — ибо он не мог отделаться от наваждения, всё твердившего ему о том, что союзники могут разрушить его мост через Геллеспонт, — осматривал набранное Мардонием трёхсоттысячное войско, гордыня царя, вроде угасшая, восстала из пепла. Можно было не сомневаться в том, что союзники не сумеют справиться с этим могучим войском, пускай на море капризная Тихэ каким-то неприметным для глаза образом противодействовала персам.

После смотра пред очи Ксеркса поставили вестника, прибывшего из Лакедемона. Как сумел этот грек отыскать его в Фессалии? Ксеркс вновь и вновь возвращался к этому вопросу, ибо мост через пролив мог уже оказаться уничтоженным, невзирая на все уверения афинянина Фемистокла. Вестник же прибыл из Спарты потому, что дельфийский оракул потребовал призвать Ксеркса к ответу за смерть Леонида и в словах владыки персов следовало отыскать предзнаменование.

Царь Царей горделиво восседал на коне, и на сей раз тиара как влитая сидела на его голове. Вестник поклонился царю и молвил:

   - Владыка мидян! Лакедемоняне и правящие в Спарте Гераклиды требуют от тебя ответа за смерть Леонида.

Ксеркс закатился в припадке смеха.

   - И только-то? — спросил он со всем привычным высокомерием. — Неужели спартанцы прислали ко мне гонца лишь для того, чтобы призвать меня к ответу?

В это мгновение к Царю Царей подъехал Мардоний, блиставший великолепием перед не менее великолепной свитой.

Ксеркс указал на Мардония:

   - Вот, вестник, герой, который даст ответ твоим соотечественникам.

Вестник поглядел на Мардония, пристальным взглядом обвёл строй. А потом ответил:

   - В словах твоих, Ксеркс, я слышу обещанное оракулом пророчество.