— Так точно. Но должен спрашивать! — кивнул Воропаев и опять пожелал встать и вытянуть руки по швам.

— Ну вот, теперь я вижу, что ты — бывалый разведчик, два царских креста за сметку и храбрость имел, — сказал Миронов. — Давай чай допьем и карту заодно поглядим. Как в него, этот Царицын, дорога будет лежать...

Пустые стаканы и сахарницу хозяйка убрала, расстелили на чистой скатерти карту. Промерили циркулем всякие направления, ближние и дальние. Получалось плохо, опасно, хоть по воздуху в самом деле отправляйся... Самый подходящий путь был по своим тылам: на Второй Сухов, Арчедино — Чернушинский, а там на Солодчу и Горный Балыклей на Волге. Но это на добрую неделю пути, семь верст киселя хлебать!

— Надо поскорей ведь проехать? — спросил Воропаев, подняв вислый чуб от карты.

— Надо бы поскорей, — кивнул Миронов.

— Тады прошу выдать мне и конвою погоны и одну офицерскую тужурку со шнурами, — сказал Воропаев. — Наладимся прямо, по красновским тылам.

— Не попадетесь?

— А зачем? Я сам — подхорунжий с германской, найду, как и чего сказать встречным! Двух вестовых возьму, и фуражки с кокардами нехай штаб обеспечит, а то они у нас, товарищ Миронов, не сохранились.

Миронов показал Воропаеву заклеенный пакет без подписи и на правом его углу вывел жирный чернильный крест. Потом подумал немного и рядом вывел второй...

— Вот. Надо бы, конечно, три креста, поскольку дело очень важное и срочное. Но ставлю два: ехать хотя и быстро, но с оглядкой! Выезжай сразу. Казаков вестовых подбери сам, доверяю.

Воропаев поблагодарил за чай. Миронов пожал ему руку и вручил пакет.

...Шли непрерывные схватки по всему фронту. Краснов, как видно, не мог справиться с Царицыном в лобовой атаке, жал на фланги, отрезал большевистский штаб, с одной стороны, от Москвы и Воронежа, с другой — от главных сил Кубано-Черноморской республики. На северном участке неистовствовали дивизии генерала Фицхелаурова и свежая подсобная группа генерала Алферова.

Миронов чувствовал, что попадает в кольцо, но пока еще не хотел уступать позиций. Заодно приучал свои части к дисциплине и товарищеской взаимовыручке.

Организованный по последней мобилизации конный полк под командованием бывшего есаула Быкадорова и полк Михаила Блинова по суткам не сходили с седел, отбивая атаки превосходящих сил белых отрядов. Пехотные роты зарывались в землю по берегу малой речушки Кобыленки и на подступах к слободе Михайловке, непрерывно отбивались пулеметным огнем. Голиков, командующий артиллерией, перекатывал свои пушки по фронту, менял позиции, выручал прицельным огнем пехоту, а иной раз и дрогнувших кавалеристов.

Силы уже были на исходе. Блинов по вечерам в штабе кидал фуражку на стол, как проигравшийся картежник, и ругался диким матом. Миронов этого не любил, и тогда Михаил разводил руками:

— Как, скажи, какой веялкой их там, под Новочеркасском, вырабатывают! Саранча, муравьище, да все престарелые и злые как черти! От моего полка скоро опять сотня останется!

Улыбчивые, витые, беспечные губы Михаила Блинова вытягивались в злую нитку, и тогда сразу пропадала его моложавость и красота, он становился остервенелым и страшным, как в сабельном бою. Миронов, как мог, успокаивал, но Блинов приставал с нешутейными вопросами:

— Вы скажите, Филипп Кузьмич, что за народ кругом? То сидели тихо, улыбались, хвалили новую власть! Теперь оказывается — не все были довольны-то! Так чего им не хватало-то, гадам?

— Привычности не хватало, Миша. Старой привычки шею гнуть перед богатым соседом и тем сохранять видимость равновесия..: Ну и обидели кое-кого эти пришлые анархисты, черт бы их побрал! Казак — он нищий, а гордый!

— Так что ж теперь? До смерти будем рубиться, горло один одному рвать?

До смерти, думаю, но будем, — отвечал Миронов. (А комиссар Бураго с интересом наматывал всю эту политическую беседу на ус и был, кажется, доволен командиром.) — Вот погоди, Михаил, Краснов неминуемо прижмет станичников налогами, да в пользу немцев! Мобилизацией и порками он уже их прижал... Так что не сегодня завтра будет тебе облегчение, Блинов.

Все замечали: взрывается Миронов чаще всего либо по причине крайнего головотяпства в верхах, либо по пустякам в собственном хозяйстве. А как доходит до серьезных вещей, то он хватает себя за правый ус, словно за цепной чумбур, и становится спокойным, а если надо, то и каменно-невозмутимым. Мерцает жмуристыми, темно-карими глазами, отрешенно и как бы со стороны оценивает положение, думает.

— Потерпи, Миша, потерпи. Скоро наши землячки-казачки заголосят под Красновым!

— Когда? Сказал бы точно, Филипп Кузьмич, — гневно усмехался Блинов.

— Когда — от нас тоже отчасти зависит. Только бить их начнем как следует, так и очухаются.

Штаб еще оценивал собственное положение, как терпимое, но тут прискакал из Арчеды Алексей Прокофьевич Шамов, тамошний командир, член Казачьего отдела ВЦИК, желавший все время командирской самостоятельности. Прискакал с охраной в пятнадцать человек, усталый, разбитый, на перепавших и едва живых лошадях. Привез новость: его, фроловский, отряд полностью рассеян, противник прочно сидит на железной дороге, нужны срочные подкрепления.

— Откуда?! — Миронов сразу «слетел с резьбы», накричал. Какого черта бежали в эту сторону, когда бежать следовало в другую, к Царицыну?! Помощь-то нужна по всей линии. Или не ясно до сих пор? Красновцы и тут напирают, не дают часа портянок перевернуть! — Ну, какие подробности-то, давай, выкладывай!

Было тут и некоторое пренебрежение со стороны комбрига: Шамов — из рядовых казаков, но идейный и потому претендовал на большую самостоятельность. Вот и допретендовался: в наличии ажник шестнадцать всадников, командуй — не хочу!..

Шамов меж тем выкладывал подробности, от которых у слабонервных волосы могли встать торчком. Его отряд, охранявший донскую переправу против Кременской станицы, обошли конники однорукого есаула Рубашкина, высадились по эту сторону — за это Краснов сразу дал ему чин полковника... А другой полковник, Плешаков — у него полная двухполковая бригада, — налетел тем временем на станцию Арчеда и хутор Фролов... Через три дня этих плешаковцев удалось выбить, но за это время они успели проявить всю свою бандитскую сущность...

Шамов рассказывал как бы бесстрастно, ровным голосом, но почему-то закрывал глаза, откидывая голову, и прислушивался к какой-то внутренней, ему одному слышимой боли:

— На весовых перекладинах хлебной ссыпки повесили восемнадцать человек, наших активистов... И партийных и сочувствующих! Всех казаков, подлежащих мобилизации, но почему-либо оказавшихся дома, с ними старых и малых, погнали в талы у речки и порубили всех до одного... Отца красноармейца Топчиева привязали к хвосту коня и пустили наметом, а родня стоит и смотрит — под зверской охраной, конечно! Нет, братцы, этого нельзя выносить больше, надо их — под корень!

— Черт знает что началось на Дону, — сказал комполка Быкадоров. — Гражданская война, говорим... Не война это, а резня, разбой среди бела дня! Дальше-то?

Шамов не понял тона, с каким Быкадоров вопрошал людей и самое время, куда оно приведет в конце концов, и вновь рассказывал:

— А дальше... Держались мы неплохо, но тут что-то приключилось с этим 6-м Царицынским полком! До сих пор не знаю: то ли его разбили вчера в пух и прах, то ли он целиком перешел на кадетскую сторону! Потому что полковник Саватеев оказался у меня в тылу, вся дорога от самой Иловли у них в руках. А вы, товарищ Миронов, говорите, почему на Иловлю не отступал! Под Суховом Вторым побеспокойтесь укрепить заставы, мы там едва ушли от конной погони!..

Заставы Миронов укрепил, но всю ночь не спал в тяжелых раздумьях, пытаясь понять время и те пружины, которые действовали явно и тайно, обостряя внутреннее положение в Советской России до размеров всенародного бедствия.

Вне всякого сомнения, решающей во всем была интервенция, значит, магнаты иностранных компаний делали ставку на гражданское междоусобие, как средство для достижения своих целей. Можно было также не сомневаться, что внутри страны активно действовала и вражеская агентура, шпионы и провокаторы. По особенностям нынешней российской жизни очень удобно и даже легко всякое мероприятие, всякое здравое дело Советской власти доводить до полного абсурда... А после ссылаться на темноту и невежество самой массы вот где скрывается главная, может быть, опасность! Наше советское подворье поджигают теперь не только снаружи, от границы, но и изнутри. В каждом темном углу копошится какая-нибудь нечисть... Но как опознать ее и схватить за руку? Готова ли к этому наша контрразведка?