Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Эх да, за курганом пики блещут,

Пыль несется, кони ржут.

Далеко, до Дону слышно —

То мироновцы идут!..

Подходили к Дону близко.

Шапки скинули долой,

Поклонились Дону низко:

Ой да, здравствуй, Дон, отец родной!

Когда оставалось не более сотни шагов до передних всадников, один из трубачей кивнул головой: начинай! Оркестр вскричал высоко и торжественно, вырывая душу. Была та волнующая минута встречи, которая навсегда закрепляла союз человечьих сердец, одевала в красные одежды серый мир повседневности, возвышала души. Почти три полные сотни прошли по фронту, выстроенному вдоль улицы, развернулись и стали напротив. По команде выхватили шашки и взяли «на караул», и тогда выехал на своем рыжем Миронов, откозырял, сказал твердо и зычно:

— Здравствуйте, родные станичники, красные бойцы!

Рявкнули, как в старое время: «Здра... жла... товарищ начдив!» («Откуда узнали, что не комбриг? Вот дьяволы!»)

Натянул крепче поводья, рыжий полукровок ударил передним копытом и шею изогнул колесом. Застоялся. Полетели в казачий строй горячие, понятные каждому, долгожданные для них, новичков, слова начдива:

— Кто старое помянет — тому глаз вон! Отныне, братцы, вы — бойцы Красной Рабоче-Крестьянской Армии, славной 23-й дивизии! О порядках наших вы, должно, наслышаны!.. Говорить много не будем, но чтобы враги нас — боялись, окружающее население — любило, хлебом-солью встречало! Мародеров и трусов — под расстрел без пощады! Присягу держать твердо, эта присяга трудовому народу и товарищу Ленину! Включаю ваши сотни в героическую и прославленную бригаду товарища Михаила Федосеича Блинова! Ура!

Нет, так, яростно, пронзительно, со слезой и взахлеб, в прошлые дни, а тем более в старое время, не кричали. Тут была радость соединения, понимания, что сошлись не на смертную рубку — своя своих не познаша, — а съехались полюбовно и для совместной битвы с общими врагами.

Едва скомандовали «вольно», Миронов кинулся к Степану Воропаеву. Для него это теперь было главное.

— Нога болит, Кузьмич... — кривя побледневшее лицо, тихо сказал бывалый разведчик. — Перетянули крепко, должно, занемело уж... А плечо токо царапнуло. Доктора бы поскорея... Так-то ничего, видишь — живой...

Двое верховых поторапливали коней «в ногу», чтобы не растрясти в отвислых попонах раненого. Миронов проводил их до лазарета.

В штабе Полуян спросил Миронова:

— Вы так, совместно, их и определите в бригаду?

— Каждую сотню в отдельный полк... Так и определю.

— Да, но... лучше бы, знаете, переформировать... Растолкать по эскадронам.

— А зачем? — спросил Миронов.

— Хотя бы осторожности ради...

— Ну да. А они это тут же воспримут как недоверие. А ведь я им верю. Понимаете?

— А если — предатель?

— Вполне возможно. И все же из-за одного предателя двести с лишним человек угнетать нет смысла. Одного предателя постепенно обнаружим и зарубим, но сейчас надо убрать почву для недоверия и предательства. Нужна другая почва — героический настрой в войске, взаимодоверие между командирами и бойцами. Проверено на практике, товарищ Полуян.

— Берете на себя большую ответственность, — сухо сказал Дмитрий Полуян. — В других частях поступают иначе.

— Поэтому их и бьют. В хвост и в гриву. И — волков бояться, так в лес не ходить, — так же сухо, с аскетической усмешкой ощерился Миронов.

Было ясно, что характером Миронов мало подходил для подчинения кому-либо. Подчинить его могла только идея. У него на все свои взгляд, свой подход, не всегда, разумеется, безошибочный. В этом — вся трудность отношения к нему в штабах, да и в среде некоторых людей, предпочитающих не существо, а форму отношений...

Поздней ночью, после беседы с комиссаром штаба Бураго, начальник поарма попросил доставить к нему бойца второй роты 199-го стрелкового полка Алексея Скобиненко. А поскольку утром назавтра Полуян уезжал, то вызов этот состоялся глубокой ночью, почти секретно.

Скобиненко пришел с заспанной физиономией, недовольный.

Полуян дождался, когда политбоец, сопровождавший Скобиненко, уйдет, и пригласил вызванного сесть. Пока тот, расставив колени, умащивался перед ним на венском стуле, рассмотрел невыразительные, унылые и как бы стертые черты Скобиненко, его редкие, жидкие какие-то волосы влажной косицей на узком и высоком лбу. Старая шинель висела на нем, как на колу. Худой, тусклый, озлобленный человек...

— Плохо выглядите, товарищ Скобиненко. Плохо кормят у вас? — спросил Полуян на всякий случай.

— Это когда как... — махнул рукой Скобиненко. — Умеет он забирать чужие обозы и склады, потому и не жалуются. Нет, на это не жалуются, этого не скажешь.

Полуян понял, что субъект перед ним тот самый, которого он имел в виду раньше, судя по его же, Скобиненко, неграмотной информации. Сказал холодно, выполняя неприятную обязанность:

— Политотдел благодарит вас за бдительность и желание охранять революцию от ее тайных врагов. Но... тут нужна высокая сознательная идейность, товарищ. Последнее ваше письмо не подтвердилось. Полусотня бывшего урядника, как вы написали, Воропаева... не уходила к белым, не выносила из штаба бригады ценных военных секретов, не передавала их белому штабу. Да и откуда вам знать — вы разве побывали в белых штабах и уточнили?

— Почему? А куды они мотались-то? — осердился Скобиненко.

— Сегодня вечером разъезд Воропаева... сумел привести с той стороны более двухсот казаков, они будут служить в Красной Армии. Воропаев, командир разведки, ранен и заслуживает награды от командования. Понимаете?

Скобиненко молча отвернулся к порогу и высморкался в щепоть.

— Ра-ане-е-ен? — удивился он. Это никак не входило в его расчеты. Он-то думал, что казачки эти попросту озоруют, дурачат и его, и некоторых крупных людей в больших штабах. А выходило, что тут настоящая кровь... — Хто ж мог знать!

— Так вот, — сказал Полуян. — Я вас прошу так же бдительно наблюдать за... обстановкой, смотреть, как говорится, в оба, и сигнализировать. Но — точнее. Не полагаться на одни подозрения. Чтобы ваши информации вызывали тоже доверие, не ставили нас в тупик. Желаю боевых успехов, товарищ.

На прощание руки не подал, обошелся коротким взмахом кисти, вроде бы взял под козырек. И, выпроводив солдатика за порог, долго вытирал руки носовым платком, чувствуя нечистоту и даже какой-то зуд на ладонях.

ДОКУМЕНТЫ

Указ Большого войскового круга

Новочеркасск

20 сентября (3 октября) 1918 г.

Войсковой круг по заслушивании доклада командующего Донской армией о том, что в последнее время на разных участках фронта были отмечены факты перехода отдельных казаков и групп на сторону советских войск, каковое явление особенно широко наблюдается в войсках Усть-Медведицкого округа, причем Миронов немедленно мобилизует перешедших на его сторону казаков и они в рядах красных дерутся против верных сынов Дона, постановил:

— Признавая переход на сторону врага изменой родине и казачеству, карать изменников по всей строгости закона применением к ним мер, полагающихся за измену.

— Если такого рода преступники временно не могут быть настигнуты непосредственно карой, немедленно постановлять приговоры о лишении их казачьего звания.

— К имуществу их применять беспощадную конфискацию с обращением конфискованного в казну на предмет пособия потерпевшим от гражданской войны гражданам.

Председатель круга В. Харламов.

Товарищи председателя Александров, Янов,

Карташов, Скачков, Солдатов, Дудаков,

Уланов.

Секретарь Ф. Крюков[44].

3

На третьем пути, в самых тылах станции Царицын I, формировался воинский эшелон. Десяток товарных вагонов-теплушек, пулемет на тендере паровоза, бронеплощадка с пушкой-трехдюймовкой в хвосте состава — все, как положено. Подходили небольшими группами и сбегались в одиночку к вагонам отъезжавшие красноармейцы. Отправление эшелона держалось в тайне, но от командиров многие уже знали: группа товарища Ворошилова следует на Украину для оказания помощи харьковским товарищам в борьбе с гетманом Скоропадским.

вернуться

44

Южный фронт. — С. 153.

113
{"b":"557156","o":1}