Смотрел комиссар Ковалев на Иллариона, на его крепкую, заматеревшую в сорок пять лет шею, усмехался. Вообще-то в регулярных частях Рабоче-Крестьянской Красной Армии вроде начиналась исподволь борьба с этими походными женами, но успехов пока, в этом не наблюдалось. Что уж о дивизионном начальстве говорить, когда всякий эскадронный командир считал неотъемлемым правом держать в двуколке собственную законную жену и даже часть скарба! Да и не беспокоило особо комиссара это обстоятельство, другое удивляло и настораживало. Строго посмотрел на Иллариона, даже крякнул с досады:

— А он у вас до сих пор в сабельных атаках бывает? Вы что, совсем тут забыли про опасность?

— Не забыли, Виктор Семенович, но моменты такие возникают, что не удержишь, — сказал Сдобнов.

— Что за глупости, что за партизанщина? Я, как политический руководитель, с сегодняшнего дня запрещаю лично вам и начдиву ходить в сабельные атаки! Только в исключительных случаях, в самых крайних! Блинову тоже особо не лезть на рожон. Гибнут в мелких атаках, ничего не меняющих в общей стратегии, лучшие люди! А эти люди — знамя для всего трудового казачества! Не так давно погиб Макар Герасимович Филатов... Ему цены не было, за ним все верхнехоперцы в атаку шли!

— Отсюда и вывод: лучше никуда не отправлять Надежду, — сказал Сдобнов. — Пусть за ним как тень... На нее можно положиться.

Этот первый «политический разговор» комиссара с начальником штаба был неожиданно прерван. Вмешалась повседневность, тактика и стратегия этой войны. К Сдобнову ворвались начдив и с ним начальник оперативного отдела Степанятов. Миронов был раскален, как после горячей схватки.

— Ну, что я говорил!!. — выпалил он от порога весьма, впрочем, довольным, даже торжествующим голосом. И устало развалился на стуле, облокотясь на круглый стол. — Все как по писаному, стоило только передержать немного приказ!

И тут Ковалев припомнил давний разговор и последующие события.

Четыре дня назад штаб армии наконец-то откликнулся на инициативу штадива относительно взятии станицы Преображенской. Но наряду с подтверждением этого плана Всеволодов распорядился взять «лихим налетом» и ближайшую железнодорожную станцию Филоново, на которой сосредоточились немалые силы генерала Саватеева. Чуть ли не вдвое больше, чем в дивизии Миронова!

Начдив, как и в первый раз, не стал спорить, только спросил, какой срок отводится на подготовку операции.

— Неделя, — сказал Сдобнов.

— Вот и хорошо. Готовьте, — сказал Миронов. — Надо только проверить, какие меры предпримет в ближайшие дни штаб Саватеева...

И вот поступили сведения: у белых уже стало известно о предстоящем налете Миронова на станцию, с точной датой — на 10 декабря. Между тем в дивизии никто, кроме Миронова, Сдобнова и Степанятова, не знал о новом приказе!

Ковалев выслушал все это и заскрипел зубами.

Борьба за Советы с самого начала приняла такие немыслимые формы, такие подводные камни стали вдруг попадаться на пути революции, о которых загодя никто бы и предполагать не мог. В данном случае где-то уже шла речь, несомненно, о полном уничтожении мироновской дивизии в ближайшие дни!

— Ну, и что решили делать? — поинтересовался Ковалев.

Еще ничего страшного но произошло, еще дивизия существовала в добром здравии и командиры весело переговаривались, им даже нравилось что-то во всей этой непростой обстановке.

Миронов медленно остывал, пережив минуты ярости и возмущения.

— Вообще-то все складывается даже к лучшему... — размышлял он вслух. — Наши связисты целые сутки фиксировали чужие телеграфные и телефонные переговоры, знаем мы, что у Саватеева и пьяных много на станции... Пускай он ждет нас 10 декабря, мы-то ударим раньше! А плохо то, что Киквидзе не собирается нас поддерживать, хотя штарм обязал и его наступать одновременно.

— Почему это — не собирается? — с новым недоумением спросил Ковалев.

— Считают, что Миронов ждет не дождется момента, чтобы перейти к белым. Со всей дивизией и штабом, — сухо пояснил начдив.

— Что за бредовая чушь?

— Это не чушь, — гневно усмехнулся Миронов, — В Царицыне тоже так считают и, наверное, в штабе фронта. Обстановка, по сути, самая дикая... — Филипп Кузьмич мигнул Степанятову, приглашая к столу. — Напиши, Кондратьевич, записку в штаб 16-й... Я продиктую.

Степанятов бегло написал под диктовку Миронова:

Товарищ Киквидзе!

Мне стало известно, что ты приказа армии о нашем совместном наступлении на Филоново не выполнишь из-за боязни моей измены. Но я тебе верю, поэтому и сношусь с тобой как с боевым товарищем. Поимей в виду: кто-то старательно вбивает между нами пагубный для дела революции клин.

Вероятно, еще не получив этого письма, ты станешь очевидцем моего удара. Опережение приказного срока диктуется весьма благоприятной тактической обстановкой. Надеюсь — победить! Порядка у Саватеева нет, очень много пьяных, едва ли успеют протрезвиться. Найдешь возможным поддержать мои усилия — слава тебе! Воздержишься — позор! Но в том и другом случае поимей в виду, что ворота для бегства Саватеева остаются открытыми лишь на Михайловку...

Миронов подписал записку, приказал доставить по назначению не позже завтрашнего вечера.

— Наступаем послезавтра. Позовите Блинова и давайте займемся диспозицией.

Сдобнов развернул карты. Ковалев, наслышанный о таланте Миронова в этих делах, старался не пропустить ни одного слова, хотя говорили иногда все вместе, даже спорили, пока начдив, выслушав каждого, не делал окончательного вывода-распоряжения.

В конце концов план был обдуман и утвержден.

Первое — взорвать мост со стороны Аннинской, дабы у противника сложилось мнение, что сделано это частями Киквидзе и что эти части поддерживают мироновский приступ. Стало быть, подрывников надо загодя перебросить по окружной дороге...

Второе — начальнику артиллерии Голикову дать обстрел не только передовых позиций, но и в глубину: станцию, подходы, путевые стрелки, дабы связать маневр противника... Батарее Пономарева уничтожить прицельным огнем бронепоезд «Святой Михаил», взорвать вагон со снарядами около тупика. Создать там пробку и панику.

Третье — комбригу Блинову разделить бригаду, лавой ворваться в Филоново с двух сторон, используя тачанки и трехдюймовую батарею, ошеломить.

Резервы — по усмотрению наштадива...

Миронов внимательно щурился на карту, боясь просмотреть, пропустить нечто существенное. Кивнул головой утвердительно, будто убеждая себя в том, что все учтено и намечено правильно. Сказал, как бы между делом:

— Сам займусь на броневике батареями противника. Надо их заклепать в ту самую минуту, когда конница начнет атаку. Начало — с рассветом 5 декабря. Все!

Еще только рассветало, только донеслись первые залпы с ближних окраин Филонова, Степанятов опрометью нашел Миронова с невеселой новостью: в самом начале боя ранен Блинов!..

«Там — тачанки, главная сила, и приданная ему батарея Стороженко... И конница, разделенная на две части согласно приказа... Без командира и точного взаимодействия пи черта ничего не получится!»

Миронов кивнул Сдобнову: остаешься вместо меня! — и выскочил на крыльцо. Так всегда получалось, что коня ему подавали без приказа, без вызова, будто по наитию. Налетел в седло и сразу пустил рыжего, белоноздрого полукровка полной иноходью на звуки бои.

Надежда, милосердная сестра, будто ждала этого, мчалась с двумя вестовыми следом. Видела, как впереди брызнуло огнем и грохотом страшного взрыва на станции Филоново рванул полный нагон со снарядами, — и вслед за тем с диким, умопомрачительным воем, сокрушающей лавой пошла на первые дворы конница, знаменитые орлы Блинова, которых начдив называл «сынками», «бражкой» и «красными хоперцами». На фланге атаки быстро, как заведенные, разворачивались тачанки и били ураганным огнем по станции, выжигая дорогу перед конницей...

Миронов искал командира. Надежда скакала рядом, переполненная веселым ужасом, этим непередаваемым огнем и зовом в крови, смотрела, запоминала и тут же забывала страшные картины боя.