2 мая 1916 «Зверю — берлога…» Зверю — берлога, Страннику — дорога, Мертвому — дроги. Каждому — свое. Женщине — лукавить, Царю — править, Мне — славить Имя твое. 2 мая 1916 «У меня в Москве — купола горят…» У меня в Москве — купола горят, У меня в Москве — колокола звонят, И гробницы, в ряд, у меня стоят, В них царицы спят, и цари. И не знаешь ты, что зарей в Кремле Легче дышится — чем на всей земле! И не знаешь ты, что зарей в Кремле Я молюсь тебе — до зари. И проходишь ты над своей Невой О ту пору, как над рекой-Москвой Я стою с опущенной головой, И слипаются фонари. Всей бессонницей я тебя люблю, Всей бессонницей я тебе внемлю О ту пору, как по всему Кремлю Просыпаются звонари. Но моя река — да с твоей рекой, Но моя рука — да с твоей рукой Не сойдутся, Радость моя, доколь Не догонит заря — зари. 7 мая 1916 «Должно быть — за тóй рощей…» Должно быть — за тóй рощей Деревня, где я жила, Должно быть — любовь проще И легче, чем я ждала. — Эй, идолы, чтоб вы сдохли! Привстал и занес — кнут, И óкрику вслед — óхлест, И вновь бубенцы поют. Над валким и жалким хлебом За жердью встает — жердь. И проволока под небом Поет и поет смерть. 13 мая 1916 «И тучи оводов вокруг равнодушных кляч…» И тучи оводов вокруг равнодушных кляч, И ветром вздутый калужский родной кумач, И пóсвист перепелов, и большое небо, И волны колоколов над волнами хлеба, И толк о немце, доколе не надоест, И желтый-желтый — за синею рощей — крест, И сладкий жар, и такое на всем сиянье, И имя твое, звучащее словно: ангел. 18 мая 1916 «Руки люблю…» Руки люблю Целовать, и люблю Имена раздавать, И еще — раскрывать Двери! — Настежь — в темную ночь! Голову сжав, Слушать, как тяжкий шаг Где-то легчает, Как ветер качает Сонный, бессонный Лес. Ах, ночь! Где-то бегут ключи, Ко сну — клонит. Сплю почти. Где-то в ночи Человек тонет. 27 мая 1916 «Над городом, отвергнутым Петром…» Над городом, отвергнутым Петром, Перекатился колокольный гром. Гремучий опрокинулся прибой Над женщиной, отвергнутой тобой. Царю Петру и Вам, о, царь, хвала! Но выше вас, цари, колокола. Пока они гремят из синевы — Неоспоримо первенство Москвы. — И целых сорок сорокóв церквей Смеются над гордынею царей! 28 мая 1916 «Над синевою подмосковных рощ…» Над синевою подмосковных рощ Накрапывает колокольный дождь. Бредут слепцы калужскою дорогой — Калужской, песенной, привычной, и она Смывает и смывает имена Смиренных странников, во тьме поющих Бога. И думаю: когда-нибудь и я, Устав от вас, враги, от вас, друзья, И от уступчивости речи русской — Одену крест серебряный на грудь, Перекрещусь — и тихо тронусь в путь По старой по дороге по калужской. Троицын день 1916 «О муза плача, прекраснейшая из муз!..» О муза плача, прекраснейшая из муз! О ты, шальное исчадие ночи белой! Ты черную насылаешь метель на Русь, И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы. И мы шарахаемся, и глухое, — ох! — Стотысячное — тебе присягает. — Анна Ахматова! — Это имя — огромный вздох, И в глубь он падает, которая безымянна. Мы коронованы тем, что одну с тобой Мы землю топчем, что небо над нами — то же! И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой, Уже бессмертным на смертное сходит ложе. В певучем граде моем купола горят, И Спаса светлого славит слепец бродячий… — И я дарю тебе свой колокольный град — Ахматова — и сердце свое в придачу! 19 июня 1916 «Охватила голову и стою…» Охватила голову и стою, — Чтó людские козни! — Охватила голову и пою На заре на поздней. Ах, неистовая меня волна Подняла на гребень! Я тебя пою, что у нас — одна, Как луна на небе! Что, на сердце вóроном налетев — В облака вонзилась. — Горбоносую — чей смертелен гнев И смертельна — милость. Что и над червонным моим Кремлем Свою ночь простерла, Что певучей негою — как ремнем Мне стянула горло. Ах, я счастлива! Никогда заря Не сгорала — чище. Ах, я счастлива, что тебя даря, Удаляюсь — нищей, Что тебя, чей голос — о глубь, о мгла! — Мне дыханье сузил, Я впервые именем назвала Царскосельской Музы. |