Сентябрь 1920 «Об ушедших — отошедших…» Об ушедших — отошедших — В горний лагерь перешедших, В белый стан тот журавлиный — Голубиный — лебединый — О тебе, моя высь, Говорю, — отзовись! О младых дубовых рощах, В небо росших и не взросших, Об упавших и не вставших, — В вечность перекочевавших, — О тебе, наша Честь, Воздыхаю — дай весть! Каждый вечер, каждый вечер Руки вам тяну навстречу. Там, в просторах голубиных — Сколько у меня любимых! Я на красной Руси Зажилась — вознеси! Октябрь 1920 «Целовалась с нищим, с вором, с горбачом…» Целовалась с нищим, с вором, с горбачом, Со всей каторгой гуляла — нипочем! Алых губ своих отказом не тружу, Прокаженный подойди — не откажу! Пока молода — Всё как с гуся вода! Никогда никому: Нет! Всегда — да! Что за дело мне, что рваный ты, босой: Без разбору я кошу, как смерть косой! Говорят мне, что цыган-ты-конокрад, Про тебя еще другое говорят… А мне чтó за беда — Что с копытом нога! Никогда никому: Нет! Всегда — да! Блещут, плещут, хлещут раны — кумачом, Целоваться я не стану — с палачом! Москва, ноябрь 1920 (Взятие Крыма) И страшные мне снятся сны: Телега красная, За ней — согбéнные — моей страны Идут сыны. Золотокудрого воздев Ребенка — матери Вопят. На паперти На стяг Пурпуровый маша рукой беспалой Вопит калека, тряпкой алой Горит безногого костыль, И красная — до неба — пыль. Колеса ржавые скрипят. Конь пляшет, взбешенный. Все окна флагами кипят. Одно — завешено. Ноябрь 1920 «Буду выспрашивать воды широкого Дона…» Буду выспрашивать воды широкого Дона, Буду выспрашивать волны турецкого моря, Смуглое солнце, что в каждом бою им светило, Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет. Скажет мне Дон: — Не видал я таких загорелых! Скажет мне море: — Всех слез моих плакать — не хватит! Солнце в ладони уйдет, и прокаркает вóрон: Трижды сто лет живу — кости не видел белее! Я журавлем полечу по казачьим станицам: Плачут! — дорожную пыль допрошу: провожает! Машет ковыль-трава вслед, распушила султаны. Красен, ох, красен кизиль на горбу Перекопа! Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую пору В люльке мотались. Череп в камнях — и тому не уйти от допросу: Белый поход, ты нашел своего летописца. Ноябрь 1920 «Знаю, умру на заре! На которой из двух…» Знаю, умру на заре! На которой из двух, Вместе с которой из двух — не решить по заказу! Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух! Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу! Пляшущим шагом прошла по земле! — Неба дочь! С полным передником роз! — Ни ростка не наруша! Знаю, умру на заре! — Ястребиную ночь Бог не пошлет по мою лебединую душу! Нежной рукой отведя нецелованный крест, В щедрое небо рванусь за последним приветом. Прóрезь зари — и ответной улыбки прорез… Я и в предсмертной икоте останусь поэтом! Москва, декабрь 1920 «Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!..» Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь! То шатаясь причитает в поле — Русь. Помогите — на ногах нетверда! Затуманила меня кровь-руда! И справа и слева Кровавые зевы, И каждая рана: — Мама! И только и это И внятно мне, пьяной, Из чрева — и в чрево: — Мама! Все рядком лежат — Не развесть межой. Поглядеть: солдат. Где свой, где чужой? Белый был — красным стал: Кровь обагрила. Красным был — белый стал: Смерть побелила. — Кто ты? — белый? — не пойму! — привстань! Аль у красных пропадал? — Ря — азань. И справа и слева И сзади и прямо И красный и белый: — Мама! Без воли — без гнева — Протяжно — упрямо — До самого неба: — Мама! Декабрь 1920 1921 «С Новым Годом, Лебединый стан!..» С Новым Годом, Лебединый стан! Славные обломки! С Новым Годом — по чужим местам — Воины с котомкой! С пеной ý рта пляшет, не догнав, Красная погоня! С Новым Годом — битая — в бегах Родина с ладонью! Приклонись к земле — и вся земля Песнею заздравной. Это, Игорь, — Русь через моря Плачет Ярославной. Томным стоном утомляет грусть: — Брат мой! — Князь мой! — Сын мой! — С Новым Годом, молодая Русь Зá морем за синим! |
