10 <23> мая 1920 Евреям Так бессеребренно — так бескорыстно, Как отрок — нежен и как воздух синь, Приветствую тебя ныне и присно Во веки веков. — Аминь. — Двойной вражды в крови своей поповской И шляхетской — стираю письмена. Приветствую тебя в Кремле московском, Чужая, чудная весна! Кремль почерневший! Попран! — Предан! — Продан! Над куполами воронье кружит. Перекрестясь — со всем простым народом Я повторяла слово: жид. И мне — в братоубийственном угаре — Крест православный — Бога затемнял! Но есть один — напрасно имя Гарри На Генриха он променял! Ты, гренадеров певший в русском поле, Ты, тень Наполеонова крыла, — И ты жидом пребудешь мне, доколе Не просияют купола! Май 1920 «И что тому костер остылый…» И что тому костер остылый, Кому разлука — ремесло! Одной волною накатило, Другой волною унесло. Ужели в раболепном гневе За милым поползу ползком — Я, выношенная во чреве Не материнском, а морском! Кусай себе, дружочек родный, Как яблоко — весь шар земной! Беседуя с пучиной водной, Ты все ж беседуешь со мной. Подобно земнородной деве, Не скрестит две руки крестом — Дщерь, выношенная во чреве Не материнском, а морском! Нет, наши девушки не плачут, Не пишут и не ждут вестей! Нет, снова я пущусь рыбачить Без невода и без сетей! Какая власть в моем напеве, — Одна не ведаю о том, — Я, выношенная во чреве Не материнском, а морском. Такое уж мое именье: Весь век дарю — не издарю! Зато прибрежные каменья Дробя, — свою же грудь дроблю! Подобно пленной королеве, Что молвлю на суду простом — Я, выношенная во чреве Не материнском, а морском. 31 мая <13 июня> 1920 «Вчера еще в глаза глядел…» Вчера еще в глаза глядел… А нынче — всё косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел, — Все жаворонки нынче — вороны! Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая. О вопль женщин всех времен: «Мой милый, чтó тебе я сделала?!» И слезы ей — вода, и кровь — Вода, — в крови, в слезах умылася! Не мать, а мачеха — Любовь: Не ждите ни суда, ни милости. Увозят милых корабли, Уводит их дорога белая… И стон стоит вдоль всей земли: «Мой милый, что тебе я сделала?» Вчера еще — в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою! Враз обе рученьки разжал, — Жизнь выпала — копейкой ржавою! Детоубийцей на суду Стою — немилая, несмелая. Я и в аду тебе скажу: «Мой милый, что тебе я сделала?» Спрошу я стул, спрошу кровать: «За что, за что терплю и бедствую?» «Отцеловал — колесовать: Другую целовать», — ответствуют. Жить приучил в самóм огне, Сам бросил — в степь заледенелую! Вот что ты, милый, сделал мне! Мой милый, чтó тебе — я сделала? Все ведаю — не прекословь! Вновь зрячая — уж не любовница! Где отступается Любовь, Там подступает Смерть-садовница. Само — чтó дерево трясти! — В срок яблоко спадает спелое… — За все, за все меня прости, Мой милый, — что тебе я сделала! 1 <14> мая 1920 Ex-ci-devant[15] (Отзвук Стаховича) Хоть сто мозолей — трех веков не скроешь! Рук не исправишь — топором рубя! О, откровеннейшее из сокровищ: Порода! — узнаю Тебя. Как ни коптись над ржавой сковородкой — Всё вкруг тебя твоих Версалей — тишь. Нет, самою косой косовороткой Ты шеи не укоротишь. Над снежным валом иль над трубной сажей Дугой согбен, всё ж — гордая спина! Не окриком, — всё той же барской блажью Тебе работа задана. Выменивай по нищему Арбату Дрянную сельдь на пачку папирос — Всё равенство нарушит — нос горбатый: Ты — горбонос, а он — курнос. Но если вдруг, утомлено получкой, Тебе дитя цветок протянет — в дань, Ты так же поцелуешь эту ручку, Как некогда — царицы длань. Июль 1920 «Смерть — это нет…» Смерть — это нет, Смерть — это нет, Смерть — это нет. Нет — матерям, Нет — пекарям. (Выпек — не съешь!) Смерть — это так: Недостроенный дом, Недовзращенный сын, Недовязанный сноп, Недодышанный вздох, Недокрикнутый крик Я — это да, Да — навсегда, Да — вопреки, Да — через всё! Даже тебе Да кричу, Нет! Стало быть — нет, Стало быть — вздор, Календарная ложь! |
