Октябрь 1919 «А была я когда-то цветами увенчана…» А была я когда-то цветами увенчана И слагали мне стансы — поэты. Девятнадцатый год, ты забыл, что я женщина… Я сама позабыла про это! Скажут имя мое — и тотчас же, как в зеркале … … … … … … … … … … … … И повис надо мной, как над брошенной церковью, Тяжкий вздох сожалений бесплодных. Так, в…… Москве погребенная заживо, Наблюдаю с усмешкою тонкой, Как меня — даже ты, что три года охаживал! — Обходить научился сторонкой. Октябрь 1919 С. Э Хочешь знать, как дни проходят, Дни мои в стране обид? Две руки пилою водят, Сердце — имя говорит. Эх! Прошел бы ты по дому — Знал бы! Тáк в ночи пою, Точно по чему другому — Не по дереву — пилю. И чудят, чудят пилою Руки — вольные досель. И метет, метет метлою Богородица-Метель. Ноябрь 1919 «Дорожкою простонародною…» Дорожкою простонародною, Смиренною, богоугодною, Идем — свободные, немодные, Душой и телом — благородные. Сбылися древние пророчества: Где вы — Величества? Высочества? Мать с дочерью идем — две странницы. Чернь черная навстречу чванится. Быть может — вздох от нас останется, А может — Бог на нас оглянется… Пусть будет — как Ему захочется: Мы не Величества, Высочества. Так, скромные, богоугодные, Душой и телом — благородные, Дорожкою простонародною — Так, доченька, к себе на родину: В страну Мечты и Одиночества — Где мы — Величества, Высочества. <1919> Бальмонту Пышно и бесстрастно вянут Розы нашего румянца. Лишь камзол теснее стянут: Голодаем как испанцы. Ничего не можем даром Взять — скорее гору сдвинем! И ко всем гордыням старым — Голод: новая гордыня. В вывернутой наизнанку Мантии Врагов Народа Утверждаем всей осанкой: Луковица — и свобода. Жизни ломовое дышло Спеси не перешибило Скакуну. Как бы не вышло: — Луковица — и могила. Будет наш ответ у входа В Рай, под деревцем миндальным: — Царь! На пиршестве народа Голодали — как гидальго! Ноябрь 1919 «Высокó мое оконце!..» Высокó мое оконце! Не достанешь перстеньком! На стене чердачной солнце От окна легло крестом. Тонкий крест оконной рамы. Мир. — На вечны времена. И мерещится мне: в самом Небе я погребена! Ноябрь 1919 Але «1. Когда-нибудь, прелестное созданье…» Когда-нибудь, прелестное созданье, Я стану для тебя воспоминаньем. Там, в памяти твоей голубоокой, Затерянным — так далекó-далёко. Забудешь ты мой профиль горбоносый, И лоб в апофеозе папиросы, И вечный смех мой, коим всех морочу, И сотню — на руке моей рабочей — Серебряных перстней, — чердак-каюту, Моих бумаг божественную смуту… Как в страшный год, возвышены Бедою, Ты — маленькой была, я — молодою. «2. О бродяга, родства не помнящий…» О бродяга, родства не помнящий — Юность! — Помню: метель мела, Сердце пело. — Из нежной комнаты Я в метель тебя увела. … … … … … … … … … … … … И твой голос в метельной мгле: — «Остригите мне, мама, волосы! Они тянут меня к земле!» Ноябрь 1919 «3. Маленький домашний дух…» Маленький домашний дух, Мой домашний гений! Вот она, разлука двух Сродных вдохновений! Жалко мне, когда в печи Жар, — а ты не видишь! В дверь — звезда в моей ночи! — Не взойдешь, не выйдешь! Платьица твои висят, Точно плод запретный. На окне чердачном — сад Расцветает — тщетно. Голуби в окно стучат, — Скучно с голубями! Мне ветра привет кричат, — Бог с ними, с ветрами! Не сказать ветрам седым, Стаям голубиным — Чудодейственным твоим Голосом: — Марина! Ноябрь 1919 «Я не хочу ни есть, ни пить, ни жить…» Я не хочу ни есть, ни пить, ни жить. А так: руки скрестить — тихонько плыть Глазами по пустому небосклону. Ни за свободу я — ни против оной — О, Господи! — не шевельну перстом. Я не дышать хочу — руки крестом! |
