Ядоа часто убивали. Сначала считалось, что только чужаков и иноверцев, но потом это заблуждение быстро рассеялось: говорили и об убитых ядоа иудеях и о неубитых гоях. Заблуждение, что они убивают только грешников, рассеялось ещё быстрее (хотя о нападении ядоа на праведников ничего неизвестно). Рабби Йоси сказал: «Не нападают на проживших в Земле семь лет и больше и выполняющих Её заповеди», но к сему гладкому определению все отнеслись скептически. А посему большинство Мудрецов вынесли постановление, запрещающее ходить к ядоа и искать их, ибо они и есть ведуны-ядуни, описанные в Торе, посещать которых иудеям категорически запрещено. Впрочем, именно потому, что их считали ядуни, их и продолжали искать некоторые ищущие знания и силы не в Священных Текстах.

За пару поколений до окончания Талмуда и много позже иудеи Вавилонии верили, что ядоа обильно растут и в этой земле (довольно скоро они решили, что только в Вавилонии ядоа теперь и растут). Говорили, что ядоа в основном насылают сны на живущих по соседству от них людей. Считалось, что узнать снящегося ядоа легко: в насланном ядоа сне всегда появлялся он сам как невнятно бормочущий человек со смутным лицом, неясной фигурой и отчётливо видной грубой, толстой верёвкой, обвитой вокруг чресел.

Здесь же появилась вера, что праведник может вызвать из земли ядоа своими молитвами, в Святой Земле — один, вне её — если с ним община, мужчин в которой — одна шестидесятая от числа стоявших на Синае мужчин (десять тысяч). Было сделано несколько попыток, но все неудачные. Гораздо позже Хасдай а-Хасид из Шанца в Ашкеназе попытался вызвать ядоа с в шестьдесят раз меньшим числом мужчин. Но он потерпел поражение, и все они погибли от рук толпы немецких крестьян, в головах которых страшная правда смешалась со страшной ложью и сделала их жизнь несовместимой с жизнью людей, вытворяющих подобные вещи.

Однажды у богача Биньямина из Тверии лопнуло терпение. Он был очень богат, а терпения не осталось ни крупинки. Тогда Биньямин распродал всё своё состояние и на собранные деньги набрал и вооружил армию в тридцать тысяч человек.

Армия Биньямина затаилась в заросших лесом и высокой травой холмах, большинство её солдат вели обычную жизнь, только иногда тихо уходя в поле, чтобы привыкнуть к новенькому оружию. Но как только персидское войско отбросило византийцев за границы Сирии, армия была собрана. Византийцы узнали о её существовании последними: сразу после того, как еврейское войско оказалось у них в тылу.

В эти времена в Святой Земле много раз видели ядоа; говорят, что были они и несколько позже. Именно в это время в Иудее появилась вера в «холмы ядоа» и «крепость ядоа».

Говорят, два Праведника, муж и жена, с помощью особой молитвы к Господу смогли заставить нескольких ядоа в диких холмах дать зарыть себя в землю, глубоко в недра холмов, или завалить неотёсанными камнями, а за это сила ядоа перешла к ним и к земле вокруг. Холмы там покрылись пепельной травой, и стало казаться, что они сплетены из дыма. Над этими холмами всегда стояло ясное и пронзительное небо, с облаками, тяжёлыми, как готовые рухнуть вниз камни. На склонах холмов лежали кривые каменные груды, смыкаясь в сырой лабиринт, полный чёрных ледяных теней. А земля под ногами ощущалась так, будто это тонкий настил над тёмной, бездонной трясиной, и тревога поднималась от этой зыби и сталкивалась в душе с прозрачным, ярким и холодным небесным воплем.

Там и жили Праведники, невидимые для чужаков, иногда спасавшие иудеев от врагов, многим дававшие убежище на время и принимавшие навсегда всякого, кто сможет найти их, понять Молитву и зарыть ядоа, ожидая последних дней. В Последние Дни зарытые, спящие ядоа, которые, в отличие от других, продолжают созревать, оборвут пуповину и, не умерев, как не умирает родившееся дитя, встанут из земли и камней. И если найдётся хоть малейший изъян в праведности зарывшего их, также восставшего из земли, ядоа убьют его, и не будет у него места в Будущем Мире. А если будет он безупречен — ядоа будут вечно служить ему.

Эта легенда принесла Биньямину из Тверии массу хлопот: многие бросали войско и отправлялись на поиски «холмов ядоа», слабые — за неуязвимым убежищем, сильные — из принципа. Ни те, ни другие больше не появлялись, то ли дезертировав, то ли сгинув.

После учинённой византийцами резни иудеев в Святой Земле оставалось ещё много, но дух их умер. Потомки живших тогда в Тверии и в Иерусалиме семей утверждают, что ко времени вторжения арабов ядоа почти все, а может, и вообще все вымерли. Но в умах людей они жили ещё долго и в качестве призраков выглядели могущественней и страшней, чем настоящие. Суеверные арабы мало что поняли из многозначительных речей самаритян и иудеев, из страшных сказок у очага, из детского лепета сражённых ужасом происходящего развала раввинов, всё ещё спорящих между собой о ядоа, из хвастовства бедуинов, рассказывающих пришельцам, как их дедушки ели вкусное мясо иудейских демонов. Зато эти существа быстро и прочно поселились в головах мусульман — правда, немного поменяв форму. Так и появилась легенда о демоне наснас, похожем на разрубленного пополам человека, скачущего на одной ноге и убивающего одной рукой, у которого только половина сердца, а мясо которого необычайно вкусно. Они видели своих новых демонов, погибали от их нападений, демоны пожирали и топили их в реке. Легенда расползалась по округе. Одно вади даже так и назвали — Вади Аль-Наснас, и истории о появлении в нём одноруких нечистых долго не шли на убыль.

То, что я скажу сейчас, это не слух. Это что-то вроде пророчества или сна, бродящего от одного к другому, вдруг захватывающего разум в дождливые дни.

Иногда люди чувствуют, что всё вокруг переменилось. Воздух, который раньше был пустым, как чистый хрусталь, пустота между землёй и небом, становится полным жизни, как морская вода полна солью и водорослями. Душа едва шевельнётся — кажется, что по всей округе идёт рябь и в такт с дыханием дрожит трава. Что-то изменится вокруг — и вот оно уже течёт по венам, вобранное через глаза, как вода через рыбий рот. И вещи, раньше настолько сонные, что их можно было принять за мёртвых, словно оживают и, сидя в глубинах своих мест, осторожно осматриваются вокруг, и что-то неопределимое тянется от них, как щупающие руки. Тогда начинает казаться, что вокруг всё время ходит кто-то невидимый.

Когда такое случалось, люди закапывали под порогами горшки, покрытые ангельскими именами, и, замирая, слушали ночами, как кто-то тихонько стучит в их глиняные стенки, думая, что это попавшиеся мелкие бесы. Жить в новом мире было гораздо легче, и жизнь казалась более полной, даже переполненной. Те, кто раньше едва мог дышать, часто чувствовали нечто, что можно назвать «вдохновением». Что уж говорить о тех, кто привык творить! Они были словно в постоянном опьянении. Жизнь становилась похожей на сон, грустный и безнадёжный, одну шестидесятую смерти. Но ведь именно во сне, даже грустном, в его сумерках между днём и смертью человек чувствует себя лучше всего.

И были в эти времена те, кто знал, что произошло: просто умерли ядоа. Когда-то наши предки выжигали эту Землю, превращая трясину жизни в чистый хрусталь, чтобы ничто не стояло между Землёй и Небом. Среди тех, кто помнил, ходила легенда, что ядоа пьют через пуповину просачивающиеся из Земли воды Бездны, не давая им затопить сущее, с тех самых пор, когда люди, рывшие по приказу Царя Соломона фундамент Храма, убрали камень, заслонявший тёмным водам доступ в мир. Бездна стала подниматься, но Соломон написал на глиняном черепке Имя и бросил его в воду, заставив её отступить. Когда через много лет под тяжестью мёртвых вод черепок раскрошился, из букв Имени выросли ядоа, пробились, как цветы, к свету, но корень их, которым стала буква, остался в Бездне. Они пьют Бездну, мешая ей снова подняться, в них течёт её сила. Пьют, пока живы. В Бездне — их сила. Но их больше нет или осталось слишком мало.