— И потом?
— Потом я закончил и пошел спать…
— К окну подходили?
— Нет… Где все-таки Маша?
— Маша ушла к подруге… Сосед, между прочим, видел, как вы подходили к окну.
— Ну и что?
— Вы не захотели признаться, что подходили к окну.
— Да, я подходил… Но «скорой» уже не было… Я в чем-то виноват? И, пожалуйста, скажите, где моя жена?
— Покажи ему пистолет.
— Пистолет не мой!
— Это чтобы вы перестали задавать вопросы. Вопросы здесь… Вы стояли у окна не менее пяти минут. За это время сосед выкурил сигарету и поговорил по телефону.
— Так у соседа и спросите!
— Что?
— Про необычное.
— Он уже всё рассказал, а вы вот молчите.
— У соседнего подъезда стояли двое. Очень странные. Один совсем лысый, в кожанке, невысокий. Он притопывал, дергался и курил необычно — дым шел сплошной струей, он, вроде, сигарету даже изо рта не выпускал. А второй держался в тени, его я плохо разглядел. Только помню, что у него было на лице что-то темное, большое родимое пятно, что ли… И еще он пошатывался… Лысый шнырял глазами по сторонам и, похоже, меня заметил — уставился в мое окно. Я испугался…
— Почему испугались?
— Они были непонятные. Нездешние. Особенно тот, у которого родимое пятно.
— Это было не родимое пятно, а кровь…
— Стоп! Снято!.. Перерыв пятнадцать минут!.. Ментам грим подправьте!.. А это что?! Кто-нибудь, выгоните птицу из павильона! Откуда она здесь?!
— Это голубь. Они на свалке живут.
— Охрана!.. Охрана-а-а!.. Застрелите! Эту! Птицу!
— Сама, может, вылетит?
— Стреляйте, я сказал!..
— Кто здесь актер Лузгин?
— А этих кто сюда пустил?! Охрана-а-а!
— Да вот же он, на кровати сидит! Тот, который в «Семерике» играл?
— Гражданин Лузгин, мы хотим задать вам несколько вопросов.
— Паша, на кой хрен эти импровизации?! Этого в распечатке нету! Что мне отвечать?!
— Охра-а-а-на, ёб твою мать!
— Не надо орать: вот наши удостоверения.
— И ордер на арест.
— Чей — арест?!
— Гражданина Лузгина.
— Товарищи дорогие, так у нас съемки! Аренда! Сериал! Павильон!.. Ты понимаешь это своими тупыми ментовскими мозгами, козел?! Охрана!
— Гражданин Лузгин, вы обвиняетесь в совращении несовершеннолетних обоего пола, имевшем место быть вчера в ночном клубе «Пижон»!
— Что мне отвечать, Паша?!
— Ты совсем от водки свихнулся! Это настоящие менты! В полосочку!
— Ребята, здесь охраняемая площадка! Освободите!
— Товарищи, давайте разберемся…
— Я не зна-а-а-ал!!!
— Мужики, нам отбой! Павиан позвонил — в райотдел возвращаться!
— Заяву, что ли, забрали?
— Да поехали уже, хрен им в рот, клоунам…
— А вы не очень-то! Не очень, орлы! Я с Михалковым, знаешь! Ого-го!.. Что личики разинули?! Поехали, еще дубль!
— Лузгин, дай адрес клуба!
— Отвальная, восемь…
— А я думал, он пидар.
— Сказано ж: «Обоего пола».
— Добро пожаловать в реалити-шоу…
— Осветитель! Где осветитель?! Лисицына, быстро спрятала мобильный телефон! Совсем спрятала!.. И поехали!
— Маша! Машенька! Ты вернулась! Откуда здесь милиция?!
— Ты что вчера в «Пижоне» делал, мерзавец?! Ты что там делал?! Тебя закроют, слышишь, срань?! Не сегодня, так завтра закроют!
— Стоп! Лисицына, что ты порешь?! Обалдела?! Перерыв пятнадцать минут!.. Лисицына, хватит реветь!.. Гримерша! Где гримерша?! Подмажь эту реву-корову!
— Там менты вернулись… Автограф у Лисицыной взять хотят…
— Опять птица… Даже нагадила…
— Снимаем птицу! Крупно!.. Поехали!
Автобус
Автобус полупустой. Маршрут длинный: площадь Восстания — бульвар Двадцати Двух.
— Постель возьмите.
— Спасибо, я спать не хочу.
— Долго ехать. Взяли бы…
Качнулся автобус, зевнул дверью, впустил ночь.
Уселась напротив моя первая учительница, оправила юбку-татьянку, колени вместе; гладкие, голые, самих себя стыдящиеся ноги.
— Ты был противный, толстый и задавака. Поэтому тебя лупили.
— Почему было не сказать это тогда? Я-то воображал себя милым, стройным и скромным… Позвольте, разве вы не умерли от рака в позапрошлом году?
Обиделась. Пересела, уставилась в темное окно.
Рухнул на сиденье рядом пьяноватый мужик в седых кудряшках.
— Сезанн был мудак, сынок. Иначе бы за Сезанна меня из клуба не выгнали… Как помер, сразу понял: в нем, суке, дело…
— Папа, учитывая долгую разлуку, первая фраза могла быть и попроще.
— Вижу: не рад. Займи десятку — уйду.
Пятерку дал. Убрался отец.
Кто-то крошечный и пушистый пощекотал шею, фыркнул в волосы, пискнул:
— И мне пора.
Мой ангел-хранитель выскользнул в окно, трепыхнулся на ветру, и его сожрала искристая темнота.
— Конечная! Выходим скоренько!
Я не узнал бульвар Двадцати Двух — потея ладонями, я узнал это место…
***
…Стоя здесь, на горбатом асфальте, под черно-фиолетовым небом Дуггура, дыша сладковатыми испарениями сочетающихся человекоподобий, испуганно мигая, когда мгновенная вспышка света доверху заливает город каменных муравейников, я заклинаю вас…
***
— Я же говорила: возьмите постель. Вон мокрый весь! Разве ж это дело — сидя спать…
Обрывок
Жизнь Пырха началась нелепо и неожиданно — собственно, как и миллионы прочих русских жизней.
Пырх вцепился в пуговку внутри Любаниного живота ранним утром. Случилось это в станционном буфете.
Командировочный мужичонка, покряхтывая, застегнул брюки и провез по столу десятирублевкой.
— Как звать-то тебя, комсомолка? — шлепнув распластанную девушку по пояснице, спросил.
— А зовуткой, — окрысилась Любаня, одергивая платье.
Мужчина вразвалку ушел. Шлепнулась на пол тень от мятого пиджака и мигом пропала. За дохлой пальмой смеялись свиные глазки буфетчицы.
Скользкой походкой Любаня двинулась к выходу.
— Эй, ты! — пронзительно крикнула буфетчица, выплывая из своего укрытия. — Нету у нас таких порядков, чтобы на столе! Не ресторан, чай! Вытирай за тобой, паскудой! Скоро пассажиры кушать придут! Ах ты, шелупонь стокопеечная!..
Любаня выбежала из мутно-стеклянных дверей и оглянулась. Буфетчица, вывалив груди на стол, примерялась к Любаниному интересному положению. Шатался столик. На оплывшем стеариновом лице буфетчицы было написано искреннее недоумение.
***
Пока Пырх делился на клетки, складываясь в крохотного розового червячка, у Любаши было много хлопот. Благодаря этим хлопотам Пырх, собственно, и выжил.
Урал. Зауралье. И дальше ходят поезда.
— Ори, дура! Ори!
— Мамочки мои! Ма-моч-ки!
— Ори, ну!
***
Пеленка щекочет щеку. Мрут россияне, как осенние мухи.
Пупок отвалился. Светится розовое. Бабка Ильинишна из пятой квартиры третьи сутки лежит в инсульте.
Ножки с перетяжками-ниточками шлепают по линолеуму. Под Кандагаром полег взвод мотострелков.
***
— Пырх, скажи, как называется столица нашей Родины?
— Кемерово.
— Почему?
— Там мамка тятьку восьмой год ищет.
***
— Пырх, кто такой часовой?
— Это сознательный человек с ружьем.
— Гм, а кто это сказал?
— Ленин.
— Три наряда вне очереди.
— Почему — три? Он это еще до Мавзолея сказал.
— Пырх, ты зачем водку не пьешь?
— У меня от нее воспоминания.
***
Любаня померла от воспаления легких 16 мая 2001 года, в деревне Челки Буденновского района Смоленской области.
***
— Пырх, ты на работу почему не вышел?
— Так мать поминал…
— Она ж два года как померла!
— Так мать…
***
Пырх стоит на мостовой и смотрит на красивое многоэтажное здание. Банк «Счастье» лопнул вчера.