Я отлично знал, что должен уйти, но по какой-то инерции уже не мог остановиться и все же его окликнул. Он подтянулся на руках, вылез изо рва и подошел ко мне с той стороны решетки. Он ни капли не удивился и не обрадовался, только одно, кажется, и сказал: «Погоди, сейчас закончу, я тебя к ребятам отведу». Каким ребятам? Стою, жду в полном недоумении, и так проходит, чтоб не соврать, полчаса.

Сейчас уже, задним числом, когда пытаюсь стряхнуть с себя всю эту мистику между лопаток, я поражаюсь, как сам-то я себя вел. Я хотел его обнять, или спросить, есть ли еще грабли, или узнать, долго ли он еще будет этой херней заниматься. И ничего этого я не мог, не только потому, что как бы я обнимал его через решетку и что мне было совершенно непонятно, как к нему попасть. В конце концов, я мог перелезть через решетку и спуститься к нему. Мог сесть со своей стороны, спустить туда ноги и просто начать с ним болтать. Рассказать про всех наших, про кого знал, всякую ерунду. Но я как оцепенел. Я стоял и ждал. И мне кажется, что это делал он.

Через полчаса, а может, и больше, он сгреб все листья, прошелся метлой, унес инструмент в подсобку, вернулся с ключами, молча открыл замок, вышел из клетки, снова запер и подошел ко мне. «Приехал? — говорит, — Ну пошли, я тебя познакомлю». Я, как завороженный, иду за ним, и оба мы молчим всю дорогу.

Он страшно изменился. Под конец я начал сомневаться, что это он. Он не только похудел и постарел, но и стал на голову ниже. Да и не в этом дело: у него было совершенно другое лицо, другие черты. Ни с того ни с сего я вообразил, что настоящий Витька умер, но продолжал идти за ним мимо каких-то клеток со зверями, хотя уже не понимал, зачем я вообще приехал, мне вдруг и так все стало ясно: например, как я сам, по доброй воле, просрал все лето, даже не искупался ни разу.

Наконец, приходим в аквариум-террариум, а там сидит компания разнорабочих в спецодежде и пьет водку. Он им говорит: «Это вот мой друг». Мы садимся, нам наливают, я зачем-то пью, но и не пить тоже глупо, раз приехал, что я буду вставать в позу. А Витька, между прочим, не выпил, а ушел куда-то в угол, достал узелок, вынул из него рубашку — там, в террариуме, было довольно прохладно — и назад уже не вернулся. Копается там в темноте, что делает — непонятно, чуть ли не вшей давит или штопает.

Эти все уже пьяные. Один говорит: «Ну что, пора родео делать? Слушай, как тебя, Леша, ты когда-нибудь родео видел?» А я к этому моменту и сам уже был не очень трезвый, потому что целый день ничего не жрал. И мне вдруг показалось, что это я не к Витьке приехал, а так, прошвырнуться, так чего же я хочу — сижу вот здесь с нормальными ребятами, никто даже не спрашивает, чего это я пью их водку. Говорили они, правда, смешно, я у Витьки не так замечал. «Давай, — говорю, — валяй родео».

Ну, один надевает резиновые сапоги, берет швабру, и все идут за ним. А там такая система: все бассейны застекленные выходят в общий коридорчик с кафельным полом. Они сначала дверь в коридорчик отперли, потом все клетки пооткрывали и вышли, остался только в сапогах и со шваброй. Сунулся он к каким-то мелким желтопузым крокодильчикам и давай их этой шваброй гонять. А они только пятятся, несчастные твари, как ящерицы, и бежать им, в общем, некуда, так как он своими сапожищами шагает прямо по их бассейну, там мелко. Как-то вытолкал он их в коридорчик, какой-то один даже ему огрызнулся, цапнул за сапог, небось все зубы переломал.

Но, в общем, совершенно неинтересно, хотя эти орут, подначивают и все мне рассказывают, как в прошлый раз один подпрыгнул и чуть Коляну палец не отъел. Но уж больно мелкие, смотреть не на что. Потом он их всех прямо в коридорчике бросил и выходит. «Ну что, — говорит, — будешь? Только сапоги надень все-таки».

Я, помню, уже был такой пьяный, что сапоги надевал лежа, и, пока надевал, так обиделся на Витьку, что готов был передавить этих убогих желтопузых шваброй, так и думал, что сейчас как войду, бить буду по голове. А Витьки вообще с нами не было. Вхожу. Ну, та же история, они норовят отползти куда-нибудь и спрятаться, а я их шваброй. Злю. И сам так озверел, колочу по чем попало, и чувствую, пошло дело, не врали про того, который в прошлый раз прыгал. И вдруг — ну, я не знаю, может мне со страху так показалось, но огромными скачками ко мне несется двухметровый крокодилище из другого бассейна, и этот, когда не брюхом волочится, а на ноги встает, он мне по колено. И я как-то вдруг успеваю осознать, где у меня кончаются сапоги, хотя при чем тут сапоги — такой отхватит ногу вместе с сапогом или вообще пополам перекусит. И больше я вообще не успеваю ничего сообразить, потому что Витек уже вытолкнул меня из коридорчика и дверь закрыл.

Сижу, молчу и почему-то отдышаться не могу, как будто я от этого крокодила бежал. Они говорят: «Ладно, теперь-то уже не ссы». А Витек жестко так спрашивает: «Какая сука ему аллигатора открыла?», и все молчат. Я протрезвел сразу и пытаюсь вспомнить: когда я сапоги надевал, входил туда кто-нибудь или не входил? Но все равно, если б я такую бойню не устроил, он бы вряд ли выполз. А Витька поднимает меня, а им говорит: «Ладно, выпустили — так загоняйте», но довел меня только до дверей. «Там, — говорит, — ворота уже заперты, ты видел фазанов, когда входил? За фазанами есть калитка. Ну, давай». И ушел. Вернулся к ним.

Пока искал фазанов, все думал, что вот он со мной и поговорил. Тогда я даже помнил, о чем, а сейчас только аллигатора помню — глаза не злые; не бешеные, никакие.

Месяц назад на мейл-ру мне написал Вяхирь. Как ни в чем не бывало, мол, привет, старина, дело у меня к тебе на мильон монгольских тугриков. Как будто мы до сих пор с ним в 48-Дэ аудитории на парте сидим и ногами болтаем. А прошло… ой, страшно сказать, сколько. Двадцать лет. Уже с тех пор дети народились, выросли, своих детей завели. А Вяхирь, стало быть, все дурака валяет.

На этот почтовый адрес мне писали только очень старые друзья-приятели, те, с кем мы не пересекались еще с институтских времен. Вяхирь, Ландо… припадошная Сюзи… Иногда на мейл-ру приходил спам, и я каждый раз вздрагивал — может, кто-то из тех, почти забытых? Может, они вдруг вспомнили старину Крупского?

Клички у нашей группы были с первого курса, я не помню настоящих имен. Припадошная Сюзи получила свою из-за странного сочетания обстоятельств — она ни с того ни с сего упала в обморок на соревнованиях по стрельбе из лука. Мы все читали Кинга, Сюзанна отлично стреляла, а Сюзанна в обмороке — это смешно и странно. У остальных все было проще — Вяхирь был просто Вяхирев, Ландо — действительно Ландо, такая у него была редкая фамилия, а меня Стариной Крупским назвали из-за имени. Ну не Вовочкой же звать, сами посудите.

Так вот. Вяхирь, как обычно, занимался многообещающим проектом и был на острие научной мысли. Он и раньше так цветисто выражался. И проекты все только обещали, прямо как тот товарищ старшина. На этот раз он разрабатывал модель человеческого эмоционального ряда. В натуральную, надо думать, величину.

«Вовка, — писал Вяхирь, — ты себе не представляешь, что это такое. Если мы научимся прогнозировать и генерировать эмоциональный ряд — это практически как в космос полететь, все, что после этого, уже будет совершенно другое, понимаешь? Мы будем наоборот, а они с другой стороны будут посылать инпут по Выготскому — причем наилучшим образом». Ни черта непонятно, заумно и безграмотно. Как обычно.

«Мне нужны тестеры, они же осуществляют data-entry, — стояло далее в письме. Внезапно забыл русский. Бывает. — Пойди на (здесь был какой-то адрес) и заведи себе куколку. Это будет твой портал в базу эмоционального ввода. Оставь там твой адрес какой-нибудь, почту или чат, дальше мы все будем делать сами. Много времени это у тебя не займет, а ты меня страшно обяжешь».