2 Потом, когда неодолимый Сын революцьи Бонапарт Вознес рукой непобедимой Трехцветный Франции штандарт, Когда под сень его эгиды Склонились робко пирамиды И Рима купол золотой; Когда смущенная Европа В волнах кровавого потопа Страдала под его пятой; Когда, отважный, вне законов, Как повелительное зло, Он диадимою Бурбонов Украсил дерзкое чело; Когда, летая над землею, Его орлы, как будто мглою, Мрачили день и небеса; Когда муж пагубы и рока Устами грозного пророка Вещал вселенной чудеса; Когда воинственные хоры И гимны звучные певцов Ему читали приговоры И одобрения веков; И в этом гуле осуждений, Хулы, вражды, благословений Гремел, гремел, как дикий стон, Неукротимый и избра́нный Под небом Англии туманной Твой дивный голос, о Байро́н!.. Тогда, тогда в садах Лицея, Природный русский соловей, Весенней жизнью пламенея, Расцвел наш юный корифей. И гармонические звуки Его младенческие руки Умели рано извлекать; Шутя пером, играя с лирой, Он Оссиановой порфирой Хотел, казалось, обладать… Он рос, как пальма молодая На иорданских берегах, Главу высокую скрывая В ему знакомых облаках; И, друг волшебных сновидений, Он понял тайну вдохновений, Глагол всевышнего постиг, Восстал, как новая стихия, Могуч, и славен, и велик,— И изумленная Россия Узнала гордый свой язык! 3 И стал он петь, и всё вокруг него внимало; Из радужных цветов вручил он покрывало Своей поэзии нагой. Невинна и смела, божественная дева Отважному ему позволила без гнева Ласкать, обвить себя рукой И странствовала с ним, как верная подруга, По лаковым парке́ блистательного круга Временщиков, князей, вельмож, Входила в кабинет ученых и артистов И в залы, где шумят собрания софистов, Меняя истину на ложь! Смягчала иногда, как гений лучезарный, Гонения судьбы, то славной, то коварной, Была в тоске и на пирах, И вместе пронеслась, как буйная зараза, Над грозной высотой мятежного Кавказа И Бессарабии в степях. И никогда, нигде его не покидала; Как милое дитя, задумчиво играла Или волной его кудрей, Иль бледное чело, объятое мечтами, Любила украшать небрежными перстами Венком из лавров и лилей. И были времена: унылый и печальный, Прощался иногда он с музой гениальной, Искал покоя, тишины; Но и тогда, как дух приникнув к изголовью, Она его душе с небесною любовью Дарила праведников сны. Когда же, утомясь минутным упоеньем, Всегдашним торжеством — высоким наслажденьем, Всегда юна, всегда светла — Красавица земли, она смыкала очи, То было на цветах, а их во мраке ночи Для ней рука его рвала. И в эти времена всеведущая Клио Являлась своему любимцу горделиво, С скрижалью тайною веков; И пел великий муж великие победы, И громко вызывал, о праотцы и деды, Он ваши тени из гробов! 4 Где же ты, поэт народный, Величавый, благородный, Как широкий океан, И могучий и свободный, Как суровый ураган! Отчего же голос звучный, Голос, с славой неразлучный, Своенравный и живой, Уж не царствует над скучной, Полумертвою душой, Не владеет нашей думой, То отрадной, то угрюмой, По внушенью твоему? Не всегда ли безотчетно, Добровольно и охотно Покорялись мы ему? О так! О так! Певец Людмилы и Руслана, Единственный певец волшебного Фонтана, Земфиры, невских берегов, Певец любви, тоски, страданий неизбежных,— Ты мчал нас, уносил по лону вод мятежных Твоих пленительных стихов, Как будто усыплял их ропот грациозный, Как будто наполнял мечтой религиозной Давно почивших мертвецов. И долго, превратясь в безмолвное вниманье, Прислушивались мы, когда их рокотанье Умолкнет с отзывом громов. Мы слушали, томясь приятным ожиданьем, И вдруг, поражена невольным содроганьем, Россия мрачная в слезах Высо́ко над главой поэзии печальной Возносит не венок… но факел погребальный, И Пушкин — труп, и Пушкин — прах!.. Он прах!.. Довольно! Прах, и прах непробудимый! Угас и навсегда, мильонами любимый, Державы северной Боян! Он новые приял, нетленные одежды И к небу воспарил под радугой надежды, Рассея вечности туман! |
