Как у кхмеров (в XII в.) и у вьетов (с XV в.), соответствующие владельческие группы из состава общинной верхушки стали теперь основными получателями земель как от монархов, так и, с их санкции, от общин. Они же были и основными «просителями» земли. К ним же перешло теперь от общин «право на доходы с ремесленников, торговцев и скота в общине». Разумеется, это происходило не во всех общинах, а там, где реализовывалась власть данного владельца. Появились новые формы эксплуатации (так, распространилось право на доходы с земли и людей вместе, связанное с эксплуатацией конкретным феодалом не участка земли, а коллектива крестьян). Выделение части феодализировавшихся деревенских чиновников за пределы общины, назначение их государственными служащими имело и внутриобщинные последствия. Их земли были внутри общины, поэтому такое выделение сопровождалось появлением внутри общины частных земель, но уже государственных служащих, а не деревенских чиновников, а все чаще — и получением светскими лицами схожего статуса целых отдельных общин наследственно за службу, чего ранее не было. Предпосылкой этого было ослабление общинных институтов в XIII—XV вв.; схожие явления шли в кхмерском и вьетском обществах, но не в общинах Индостана.

Очень прочным было в начале XIII в. положение феодальных землевладельцев-воинов (тхани бала), хотя со второй четверти этого столетия они уже не столь последовательно защищались монархами, как ранее. В начале же века, возможно, при Кен Ангроке, под их контроль была поставлена большая часть владений духовенства — дхармы, обязанные служилым заметными платежами.

У военных феодальных владельцев основной формой владения все более становились светские симы в виде целых иммунизированных общин, а не полей; таков был результат процессов укрепления военнослужилых слоев в XI—XII вв. Росло число новых индивидуальных светских сим, полученных за военные заслуги. Но если ранее симу за военные заслуги получала группа лиц из одной общины, то теперь — один человек, противопоставленный деревне, а позднее — и чужой для нее по происхождению, человек из другой деревни. Появляется социальная группа панджи, получающих землю навечно, становящихся вотчинниками, даже если они потом и не служили. Но сохранялись и групповые светские симы, дававшиеся за военные заслуги. По-прежнему заметна и власть деревенских чинов, но она имеет все более административный характер, менее патриархальный. В это же время появляются упоминания об уделах, пока — только членов семьи монарха.

XI — начало XIII в. — это время, когда земельные права духовенства все более ущемлялись (конфликты, секуляризация), особенно, повидимому, его притесняли военно-служилые. Но с середины XIII в. становление Сингасари как империи сопровождалось новым укреплением положения духовенства; роль его стала усиливаться уже при Вишнувардхане, а особенно — при Кертанагаре с его имперскими устремлениями. Но теперь практиковались прежде всего не раздачи земель, а повышение доходов духовенства с уже имеющихся земель; это делалось за счет защиты дхарм от местных администраторов и военных ленников, «отделения» дхарм от них. Произошло перераспределение доходов: по мере усиления гражданской прослойки господствующего класса и духовенства часть доходов военных ленников была передана духовенству. Одновременно росла роль религиозных владений (дхарм) как крупного получателя земли наряду с частными средними и мелкими светскими землевладельцами. При этом имущественные права духовенства в Сингасари и раннем Маджапахите становятся все более схожи с таковыми у светских феодалов. Формируется единый тип феодального среднего владельца, прежде всего служилого. Чиновник — массовая социальная фигура того времени, а о крупных светских феодальных владельцах упоминается редко.

Образование такого объединения, как Маджапахит, не означало появления совершенно нового государственного организма на Яве. Во-первых, в социально-экономическом и общекультурном аспектах Маджапахит явился наследником Кедири и Сингасари, того уровня развития производительных сил и тех производственных отношений, которые были налицо на Восточной и Центральной Яве в XIII в. Вовторых, новый политико-идеологический центр (восточнояванский город Маджапахит), вновь собравший вокруг себя яванские, а затем и неяванские земли, опирался в первую очередь на те же владения в бассейне Брантаса, что и королевство Сингасари. В-третьих, новая верховная власть, осознавая себя преемницей обеих династийных линий сингасарского престола, претендовала на роль начала, объединившего потомков Раджасы, Тунггул Аметунга и кедирийских правителей.

Основой империи Маджапахит стали быстро освоенные правителями Сингасари новые земли по правому берегу нижнего Брантаса[13]. Новая власть основывалась на имперской политике. Имперские ресурсы шли на создание через широкое ирригационное строительство собственной экономической базы как следствия уже существующей единой политической власти на большой территории. Часто стихийно «выбирался» для этого район, где слабы были традиции классовой эксплуатации.

Маджапахит, новая область земельных раздач, дал вторую, в рамках VIII—XV вв., «полосу инноваций». Важнейшая из них — «предварительные документы», выдававшиеся местными властями. Это — признак бесспорного усиления и феодализации крупных сановников окраин, провинциальной администрации; пока была сильна центральная власть, это, видимо, не было опасно, но в XV в. помогло распаду империи. Особую группу в это время представляли «специализированные» общины, религиозного или транспортно-торгово-промыслового характера.

Именно в период империи частные феодальные владельцы стали чаще, чем общины, получать иммунитеты. Заметное место среди получателей иммунитетов занимало и духовенство, чьи имущественные права все более приближались к правам среднего светского феодала (отсюда, видимо, и меньший размах строительства храмов).

Усиление средних феодальных владельцев в условиях сильной центральной власти породило бурный рост процедуры фиксирования имущественных отношений и операций. Государство массово подтверждало (в меньшей степени — раздавало) имущественные права в отношении попавших в зависимость общин. Владения служилых феодалов закреплялись за ними наследственно, часто — навечно, формировалась идея частной собственности, тем более что «фиксирование прав» не имело условием обязательную службу. Не располагая уже большим земельным фондом, государство теперь закрепляло права светских феодалов на земли и общины, полученные ими в разное время и разными путями. Эти процедуры укрепляли власть не только монархов, но и их чиновников на местах, так как последние были гарантами подлинности прав и авторами первичных решений, утверждаемых монархом. «Фиксирование прав» развивалось так бурно, что очевидна «нестихийность» и этого процесса; перед нами — государственная политика Гаджа Мадьг и его единомышленников. Массово были закреплены права средних феодалов на доходы с поставленных в зависимость свободных «казенных общин» вместе с их верхушкой (в отличие от времен Кедири — Сингасари). В то же время значительная часть общин продолжала платить прямо государству. Кроме того, по-прежнему существовали привилегированные общины, платившие лишь часть налогов.

Государство теперь меньше интересовалось характером передаваемого имущества, чем раньше; главное внимание обращалось на размер поступлений или характер прав.

Заметны и секуляризаторские тенденции, империя крепла в определенной степени за счет духовенства. Духовенство вынуждено было отчислять часть своих доходов государству и его служителям, причем отчислять в формах, ранее присущих свободному крестьянству. Но отчисления эти не были разорительными, в основном речь шла о дарении движимости.