Покончив с властью Дахи, Раджаса открыл себе путь к единоличному правлению на Восточной и Центральной Яве. Но хроникальные данные о его политике чрезвычайно скудны, сообщения источников интерпретируются с трудом, и очень немногое можно сказать о коротком времени его пребывания на троне.

Раджаса сделал столицей своего государства одно из селений в тумапельской округе, и уже лет тридцать спустя она стала называться, как и все королевство, Сингасари. «Параратон» утверждает, что основатель Сингасари изменил положение дел на Яве и что при нем государство процветало. Неясно, какие благодеяния и акции имели в виду хронисты, но Раджаса претендовал на славу основателя новой династии. Ко времени появления Сингасари были достаточные экономические предпосылки для образования в бассейне Брантаса сильной деспотии.

Для обеспечения политико-идеологических условий Раджаса стремился к укреплению официального культа короля-бога на основе религиозного синкретизма, то есть сочетания и равноправного существования обоих направлений — шиваизма и буддизма. После смерти Раджасы его заупокойный культ отправляли в двух главных храмах, шиваитском и буддийском, где ему поклонялись как воплощенным Шиве и Будде. В основе официальной идеологии утвердился образ бхатары (обожествленного махараджи), и предки династии стали объектом особых ритуалов. Однако деятельность первого короля Сингасари была прервана в 1227 г. вспышкой кровавых событий новой борьбы за престол.

В силу каких-то причин некоторые крупные сановники и аристократы из враждебных Раджасе кедирийской и тумапельской фракций уберегли при нем и свои головы, и свое имущество. Например, при дворе Раджасы остались сын Тунггул Аметунга (убитого Раджасой наместника) Анусапати и сохранивший сан правителя Дахи сын Кертаджаи Джаяшабха. В этой среде и созрел заговор против Раджасы. Его удалось осуществить Анусапати, пасынку Раджасы и сыну погибшего Тунггул Аметунга. Вместе с другими детьми, отпрысками самого короля, он жил при дворе, имея возможность наблюдать все перипетии жизни кратона и набирать себе сторонников и пособников.

История о том, как Раджаса-Ангрок был зарезан наемным убийцей с помощью священного кинжала-криса (династийной святыни), как сразу после этого устранили убийцу (дабы избавиться от свидетеля заговора), официальная версия о гибели короля от руки невменяемого одиночки, а также вся последующая история смертельной вражды двух лагерей — все это напоминало бы акты кровавой драмы Йорков и Ланкастеров, если бы не было окутано мистическим флёром, свойственным начальным главам «Параратона».

Итак, в 1227 г. Раджаса был убит, и власть в Сингасари захватил Анусапати (Анусанатха). Представляется обоснованным мнение о том, что этот монарх, помня обстоятельства гибели Кертаджаи и не желая раздражать духовенство, не решился утверждать единовластие под эгидой синкретизованного культа короля-бога. Так или иначе, но Анусапати в его заупокойном культе связан лишь с Шивой. Может быть, эта «умеренность», а также усиленные меры по охране собственной персоны (столица была укреплена, стража кратона увеличена) способствовали его сравнительно долгому правлению — до 1249 г. Но и ему не удалось умереть естественной смертью. Покойный Ангрок-Раджаса успел оставить после себя немало детей от разных жен и наложниц, в том числе троих сыновей тумапельской принцессы, вдовы бывшего тумапельского наместника, и троих сыновей своей младшей жены. Таким образом, Анусапати было кого опасаться. В 1249 г. он был зарезан одним из сыновей Раджасы от младшей жены, принцем Тохджаей, во время развлечения петушиным боем.

Светские вельможи признали Тохджаю, он удостоился от них сембаха (молитвенного поклонения). О позиции духовенства судить трудно, хотя о влиянии его на политику в это время не слышно. Однако у Тохджаи было два потенциальных соперника, два возможных претендента на престол: принцы Рангга Вуни и Махиша Чампака, первый — из сыновей Анусапати, второй — внук Раджасы по линии главной жены, то есть племянник Тохджаи по отцу. По совету своего главного министра, Пранараджи, Тохджая решил ликвидировать обоих. Через Пранараджу был передан тайный приказ убить принцев, но всеведущие брахманы предупредили их, и принцам удалось скрыться. Замысел провалился, а его раскрытие оказалось роковой ошибкой Тохджаи, стоившей ему жизни.

На этот раз события развивались быстро, так как равная опасность и общий враг сблизили враждовавших потомков Тунггул Аметунга и Раджасы, Рангга Вуни и Махишу Чампаку, и их сторонников. Видимо, этого было еще недостаточно для сплочения сил против Тохджаи, и принцы искусно инспирировали столкновения двух соперничавших гвардейских отрядов, дислоцированных в районе столицы. Тохджая пытался подавить беспорядки силой и стал преследовать главарей и зачинщиков. Дело закончилось тем, что оба войска перешли на сторону принцев, принесли им присягу на верность и затем двинулись на кратон Тохджаи. К ним присоединились ополчения и дружины знати, поддержавшей принцев. Это случилось в 1250 г., всего через год после прихода Тохджаи к власти. В столице началась паника, Тохджая пытался бежать, был ранен, подобран своими офицерами, но при стремительном отступлении умер на носилках, в пути. Закончилась очередная драматическая глава в политической истории яванского государства.

XIII столетие явилось временем экономического подъема малайских полуостровных территорий, освободившихся от жесткой опеки суматранско-малайской империи и получивших возможность в полной мере использовать выгоды своего географического положения. Это в первую очередь относится к знаменитому Кедаху (Калаху арабских сочинений). Бывшая «вторая столица» Шривиджаи теперь, когда ни Палембанг, ни Джамби не могли удержать прежнюю торговую монополию, выходит на первое место среди морских портов региона, хорошо известных ближневосточным купцам. К красочным описаниям раннего средневековья арабские путешественники и ученые XIII в. (Якут, Абуль Фида) прибавили новые наблюдения, которые свидетельствуют, что в Кедахе продолжали развиваться традиционные виды ремесла и добычи полезных ископаемых. Страна славилась добычей и вывозом олова, свинца, серебра, камфоры, оружейным мастерством, прежде всего идущими на экспорт мечами и кинжалами.

Хозяйственное освоение новых районов полуострова и увеличение потребности в новых рынках вело к появлению очагов классового общества на юге Малайи, который прежде отставал в темпах общественно-исторического развития. Чжао Жугуа в своем сочинении 1225 г. описывает как крупный центр транзитной торговли и буддизма княжество Фолоань, находившееся по соседству с Пахангом. Правда, Чжао Жугуа называет этот центр в числе прочих, приносящих дань Саньфоци (Шривиджае), но во времена Чжао Жугуа вряд ли это означало прочную зависимость от Суматры, если вообще не является заимствованием более ранних сведений о статусе этих территорий. Существует мнение, что Фолоань сменило в значении крупнейшего торгового центра Кедах, который, вероятно, утратил прежнее величие после набега Чолов. Но это плохо согласуется с арабскими сведениями XIII в.

Для самой Шривиджаи время наивысшей территориально-политической мощи миновало, но это еще не означало экономического упадка. Палембанг все еще привлекал внимание иностранного купечества. Чжао Жугуа, бывший чиновником внешнеторгового ведомства в вышеназванных записках 1225 г., отмечал значение Палембанга и Шривиджаи в целом как важного рынка транзитной торговли, хотя он также не мог не заметить и того, как местные власти грабят иностранные корабли, пытающиеся ускользнуть от таможенного обложения и миновать суматранский порт. Перу Чжао Жугуа принадлежит и описательная характеристика столичного города-порта начала XIII в., которая, как метко замечает Д. Дж. Холл, напоминает известный в истории ЮВА ландшафт «города на воде» с его дорогами-каналами, домами на сваях и плотах, торговлей дарами моря. К этому следует добавить черты космополитизма городской жизни, наличие различных пришлых этнических групп со своими обычаями и религией, но объединенных интересами торговой прибыли, поисками удачи.