В 1068—69 гг. произошли события, свидетельствующие о том, что к данному времени такие крупные территории морской империи, как Кедах, пытались выйти из-под власти Шривиджаи. В эти годы Чолы направили флот на завоевание Кадарама (Кедаха), и действовали они от имени правителя Шривиджаи, а затем вернули ему покоренную область в обмен на признание с его стороны своего сюзеренитета над Шривиджаей. Далеко не все ясно из этих сообщений, однако очевидно, что имперская система уже дала трещину и вмешательство Вирараджендры Чола, по приказу которого был послан флот, явилось следствием этого. Некоторые данные указывают на ослабление значения Палембанга как политического центра Шривиджаи: в серии посольств, которые регулярно прибывали из суматранского государства ко двору Сунской династии, выделяются посольства 1079 и 1088 гг., посланные в Китай из Джамби на Восточной Суматре. Возможность переноса политического центра Шривиджаи из района Палембанга в Джамби не исключается, тем более что именно там велось тогда самое крупное храмовое строительство.

Подробностей отношений Шривиджаи с Чолами и с Поднебесной мы не знаем, однако известно, что ко второй половине 80-х гг. с южноиндийскими правителями установились мирные отношения, развивалась торговля. На западном побережье Малаккского полуострова и на западном побережье Северной Суматры (в Барусе) обосновались колонии тамильских купцов из Южной Индии, о чем, в частности, свидетельствует надпись из Баруса 1088 г., в которой упоминается корпорация торговцев. В свою очередь купцы из Нусантары пользовались покровительством двора Кулоттунги Чола. В 1090 г. он по просьбе Шривиджаи подтвердил права индонезийцев на владение буддийскими храмами и монастырем в Негапатаме, основанными по инициативе шривиджайского духовенства. Негапатамская вихара получила новые дарения, в ее храмах отправлялся культ короля-бога в честь махараджи Чуламанивармадевы из династии Шайлендра.

На о. Калимантан, в северной части центра Нусантары, как и в Восточной Нусантаре, ни в древности, ни в раннем средневековье не сформировалось крупных государственных объединений. Однако, как было отмечено ранее, на северо-западном и восточном побережье по китайским сообщениям и немногочисленной эпиграфике с IV—VI вв. известны отдельные очаги раннеклассового общества: Пони (Буни, или Бони), Виджаяпура и Кутэй. Подобно многим небольшим островным и прибрежным территориям, где племенная структура уступала место протогосударствам-вождествам, здесь роль катализатора исторического процесса играли два культурно-этнических фактора. Во-первых, это предполагаемые широкие миграции малайцев, активизировавшие заморскую и межостровную торговлю. Во-вторых, — восприятие норм и элементов индуистской и буддийской идеологии и культуры.

Расположение западнокалимантанских берегов обусловило относительную близость тамошних торговых форпостов к коммуникациям, издавна проходившим в акватории Южно-Китайского моря. Именно этим, вероятно, можно объяснить, что относящиеся к рассматриваемому периоду хроники Сунского Китая сообщают о государстве Буни (Пони), которое исследователи связывают с областью Самбас к северу от Понтианака. В конце X в. под властью махараджи Буни находилось около полутора десятка поселений. С подчиненных территорий в столицу, многонаселенный город, поступали разнообразные экспортные продукты: сандаловая древесина, слоновая кость и черепаховые панцири, знаменитая по своему качеству камфора. Буни направляло посольства к китайскому императорскому двору в 977 и 1082 гг.

С конца X в. начались восточнояванские так называемые «равнинные» социально-экономические процессы, продолжавшиеся до конца XV в. (когда усилилась роль северного побережья, затем, после веков перерыва, центра). Эти процессы, описанные выше, отражали становление на Яве отношений феодального общества в формах, присущих его первому этапу в Юго-Восточной Азии, когда существовала сильная центральная власть, и важной была, хотя постепенно и слабела, роль публично-правовых институтов и искусственно созданных пристоличных аграрных районов.

Возникает вопрос, как охарактеризовать период между раннеклассовым обществом VIII—IX вв. и развитым феодальным. Может быть, раннеклассовое общество сыграло здесь роль раннефеодального, как в России, по мнению некоторых ученых? Так или иначе, на Яве в X—XII вв. развитое государство имело дело преимущественно с общинами и их верхушкой, а не с частными землевладельцами, как во многих развитых феодальных обществах.

С XI в. государственная собственность на землю явно доминировала, если не была уже единственной, но сочеталась с прочными правами общин. К монархам явно перешло право, ранее присущее крупным владельцам, — ограничивать хозяйственную деятельность владельцев земли. Земельное дарение частного лица стало теперь недействительно без санкции монарха. Именно он, а не рака, вельможа-ракараян или самгат (памегат) — местный управитель-чиновник окончательно становится основным дарителем земель.

Однако, верховная собственность, как и во Вьетнаме, победила не сразу. Основной получатель — это свободная община-вануа в целом, представитель ее верхушки или светский феодальный владелец (в отличие от храма, преобладавшего ранее среди получателей). Создается впечатление, что храмы не играли в Восточном Раннем Матараме, даже в период его становления, такой социальной и экономической роли, как ранее в Западном Раннем Матараме или у кхмеров, монов и бирманцев. Напомним, что и храмовое строительство во второй половине X— XII в., судя по раскопкам и сохранившимся зданиям, имело меньшие масштабы. Роль «архитектурно-декоративной» сакрализации верховной власти стала явно меньше, чем ранее, что отразилось и в сокращении земельных дарений существующим храмам (хотя сказанное совершенно не означает, что можно предполагать общее сокращение расходов на содержание духовенства). Позднее, со времен Сингасари (XIII в.), и это примечательно, все чаще упоминаются средние и мелкие светские феодальные владельцы, родственники монархов и чиновники, то есть лица, зависящие от монарха. Получение земель представителями этой поздней группы укрепит власть монарха, но приведет к уменьшению площади общинных земель. В Восточном Раннем Матараме и Кедири деревня и ее верхушка имели право на доходы с деревенских ремесленников, торговцев и скота; во времена Сингасари оно также перейдет к светским и духовным феодальным землевладельцам.

Основной опорой центральной власти на Востоке была в конце X—XII в. феодализирующаяся (позднее, чем в Центре, и без малайского влияния) общинная верхушка. Она не успела породить крупную земельную аристократию — глав небольших княжеств (типа рака). Последней, видимо, не было на Востоке в X—XII вв. как заметного социального слоя. В результате власть монарха в аграрной сфере здесь оказалась более всеобъемлющей, чем среди крупных землевладельцев Западного Раннего Матарама.

На Востоке Явы в XI—XII вв. развивалось не только мелкое частное землевладение общинной верхушки, но и смешанные его формы. Так, в Кедири мы видим ранее не упоминавшиеся нигде совместные владения мелких деревенских владельцев частных земель и храмов (как было и у кхмеров и у вьетов достаточно часто). Принципиально изменяется в Восточном Раннем Матараме и Кедири и предмет земельной операции: с конца X в. основным видом передаваемого земельного имущества становится крестьянин вместе с землей (тхани), а не участок земли сам по себе; свободная община-вануа упоминается теперь очень редко. Если среди субъектов земельного права основной (кроме монарха) становится свободная община и ее верхушка, то среди предметов земельной операции — зависимая община и тхани. Они сменили соответственно крупного светского и духовного владельца и участок земли. Тхани стали надолго ведущей формой передаваемого имущества.