Как художник я должна ценить каждый пройденный сантиметр пути. Написала две страницы книги? Очень хорошо. Два телефонных звонка насчет мюзикла? Тоже хорошо. Я должна постоянно искать следующий правильный шаг и делать его, как бы скромен с виду он ни был. Надо пестовать свою карьеру. Надо о ней заботиться. Каждый день должен приносить небольшой шаг вперед. Как действовал бы художник, знающий себе цену? Вот и вы действуйте так же. Сегодня я поеду в Ист-Виллидж послушать дуэт, мужчину и женщину. Мы дружим, и я хочу их поддержать. Оба могут по праву считаться звездами Бродвея, и выступать по вечерам им незачем, однако эти выступления позволяют заполнить дни продуктивной деятельностью и заниматься ею исключительно ради любви к искусству. Он не сегодня завтра займется постановкой шоу в Линкольн-центре. Она собирается в Европу, где ей предложили заглавную роль в новом мюзикле. Вечерние же выступления с романтическими дуэтами позволяют раскрыть ту сторону таланта, которая остается незадействованной. Я пойду на выступление и буду слушать, как они поют, чтобы дать понять: я всецело на стороне их мечты.

Как легко бывает художнику поддаться и позволить другим выстраивать его творческий путь. Как легко ждать, пока тебя выберут. Но пассивность такого рода влечет за собой отчаяние. Чтобы быть здоровым и полным жизни, художник должен сам проявлять активность. Писатель должен писать из любви к делу, а не потому лишь, что заключил контракт с издательством. Актер должен сознательно искать возможность играть не только на прослушиваниях. Певец должен стремиться петь не только по вечерам в мюзиклах.

Художники очень похожи на спортсменов. Как художник я должна тщательно следить за эффективностью тренировок. Я словно триатлонист от искусства – нуждаюсь в гармоничном развитии. Мне следует вооружиться собственными талантами и потратить время и силы, чтобы в полной мере их использовать. Именно это и делают мои друзья-певцы. Именно это должна делать и я.

Сейчас я пишу нон-фикшн. Это очень специфическая область письма, и чтобы справиться с задачей, нужно внимательнейшим образом следить за совершенно определенными вещами. Требуется постоянно настраивать окружающий мир на прозаический, информативный лад. Чтобы писать нон-фикшн, нужно уметь ухватить факты. Конкретика во всех видах тоже полезна, однако она порождает нечто вроде эмоциональной миопии. Для противовеса я слушаю оперу – бурную, романтичную, безудержную: это помогает моему внутреннему мечтателю выйти на передний план, в самый центр. В дни, когда я позволяю себе переходить от одной из этих двух форм к другой, чувствую себя более уравновешенной. Слишком много нон-фикшн – и я словно в стену упираюсь. Слишком много оперы – и начинаю бояться, что меня просто унесет прочь от жизни в том виде, в каком я ее знаю. А вот чередуя обе формы, я делаю по шажку тут и там и ощущаю гармонию и даже оптимизм.

День близится к вечеру. Меж створок окон сочится холодный ветерок. В гостиной окно вообще не закрывается, если не привязать его специально ленточкой, но даже и тогда холодный воздух проникает внутрь, и ленточка пляшет на сквозняке. Пора приступать к ежедневной порции французского. Мы с Эммой устраиваемся поудобнее и сосредоточиваемся. «Bonsoir, Madame». Оконная створка со скрипом открывается. Звонит телефон: это моя сестра Либби, у нее очень хорошие новости насчет больной руки. После МРТ ей поставили новый диагноз. «Я просто пляшу от радости, – говорит она. – Капсула сустава цела, у меня просто бурсит. Это лечится. Я вылечусь».

«Très bien, Либби» («Хорошо, Либби»), – отвечаю я. Вскоре она вновь сможет часами работать за мольбертом.

«Très bien», – со смехом повторяет она.

Небеса послали еще один весенний день. Неистово-синее небо. Свежий ветерок. Вот-вот зацветет форзиция на краю парка. Собаки сходят с ума – столько запахов! Столько приключений! Как мало им нужно для счастья.

Мне труднее. Я была бы счастлива, если бы… Сожаления тянутся за мной вереницей. Чтобы вернуть оптимизм, придется потрудиться. Каков должен быть мой следующий правильный шаг, спрашиваю я себя. Ах, да.

Сегодня я преподаю, а значит, день начинается с того, что я просматриваю материалы к вечернему уроку. На этой неделе мы занимаемся перфекционизмом и тем, как разрушительно он влияет на творческое начало. Как всегда, просматривая материалы, вижу, что не слишком хорошо усвоила собственный урок. Творчество идет по спирали; мы снова и снова сталкиваемся с одними и теми же вопросами, только поднимаемся каждый раз чуть выше. Я написала 20 книг, и одни писать было легче, а другие – сложнее. Мой собственный перфекционизм никуда не делся, лишь замаскировался. Теперь я говорю, что у меня «есть стандарты».

Совсем недавно я выбросила 200 страниц текста, решив, что они «недостаточно хороши». Быть может, я доработала бы этот текст, имей больше снисхождения к самой себе. Но перфекционизм нетерпелив и лишен снисходительности. Он – жестокий судья. Ему неведома любовь. Он выпускает на волю внутреннего критика и дает ему право последнего слова. В эти дни мой критик определенно рулит процессом.

Сейчас мне приходится бороться со своим внутренним критиком каждый день. Писать при этом нелегко. Критик прописался в моем творческом пантеоне так прочно, что я даже дала ему имя. Его зовут Найджел. Я его представляю серым человечком с непомерно высокими эстетическими стандартами. Что бы я ни сделала, Найджел неизменно скажет, что это недостаточно хорошо. У него всегда наготове красный карандаш. Если верить Найджелу – а приятных вещей он не говорит никогда, – критик должен критиковать.

«Критик должен критиковать», – твердит мне Найджел. Он стремится наложить лапу на любую мою работу – и чем скорее, тем лучше (так думает он, не считаясь с моим мнением). Наверное, свой Найджел есть у каждого творца. И каждому этот Найджел внушает, что творец недостаточно хорош.