Как и у моего Найджела, у чужих критиков случаются сомнения; критик может передумать, а потом передумать еще раз. Он анализирует все вокруг до победного конца. Все на свете следует причесать и перекрасить. Все должно соответствовать неким таинственным и никому не ведомым стандартам.
Критик лишен великодушия. Он заставляет нас как можно скорее выдать окончательный вариант, отточенный результат. Он не согласен подождать и посмотреть, куда идет мысль. Какие еще наброски! Какие еще очаровательные иносказания! Критик предпочитает скучные повествовательные предложения. Он обожает логику и страшится вдохновения.
Удачливее всех тот художник, который противостоит наитяжелейшим испытаниям, если только те его не убьют. Это-то противостояние и заставляет художника творить.
Джон Берримор
Иногда критик представляется мне осколком пещерной эпохи – тех времен, когда человеку только и нужно было, что выжить. Критик тайком подбирается к краю поляны и оттуда глядит на опасных пришельцев. Если мы вышлем вперед оригинальную мысль, он прогонит ее прочь. Критику оригинальная мысль может казаться тревожной и даже опасной. Он хочет видеть только то, что уже видел. Он видел корову, но никогда не видел зебры. Не пытайтесь объяснить ему, что на зебру интересно смотреть. Выдумали еще какие-то полоски, ха! Уберите эту вашу зебру! Нам на творческую поляну подавай старую привычную корову. Вот это нашему критику по вкусу.
Когда мы расслаблены, критик ощущает в этом нечто чужеродное – и преисполняется подозрений. Работа есть работа! Где это видано, чтобы все было легко и просто? Долой разговорные выражения! Тщательно взвешивай каждую мысль и каждую фразу. Никогда не начинай, если не знаешь, что будет в конце. Никаких исследований, никакой неясности. Критик – человек нервный. Критик любит знакомые маршруты.
Артистический темперамент – это недуг, которым страдают любители.
Гилберт Честертон
Критик верит не в процесс, а в результат. Даже не думайте делать наброски. Какие еще предварительные варианты? Они никуда не годятся. Критик не хочет, чтобы мы наслаждались радостью творчества. Он не хочет создавать – он хочет исправлять. И он уверен, что всегда найдется что-нибудь, подлежащее исправлению.
Недавно я перечитывала прекрасную книгу Доротеи Брэнд «Стать писателем». Автор тщательно разделяет две функции писателя: творческий импульс и критический. Доротея считает, что эти функции следует приучать работать раздельно. Она убеждена, что критика можно научить молча стоять в сторонке, что мы можем научиться сначала свободно писать, а потом приглашать критика, чтобы тот помог переписать текст наново – тут его вечная рассудительность может быть очень кстати.
Чтобы разделить эти две функции, Доротея рекомендует практику раннего письма по утрам. (Она не использует название «утренние страницы», и сама я, когда придумывала их как творческую практику, ничего о ее теории не знала.) Как и мои утренние страницы, ее раннее письмо по утрам не бывает «плохим». Мнение критика не учитывается. Так критик начинает понимать, что иногда должен отойти в сторону и что ему не позволено душить творческий порыв в зародыше, пока тот пытается прорваться наружу.
Я убеждена, что с помощью утренних страниц можно научить критика уходить в тень. Его можно приручить и укротить, просто не навсегда. У меня случались долгие периоды, когда Найджел по большей части безмолвствовал и я спокойно работала над черновиками. Такие периоды – чистое наслаждение. Однако рано или поздно им всегда наступал конец, поскольку критик терпелив. А еще – хитер, коварен и силен. Он ни за что не замрет навсегда. Он дождется, пока мы не устанем, пока не ослабим оборону. Он будет ждать до тех пор, пока не ощутит слабину, а потом снова постарается взять верх. «По-моему, вот это никуда не годится», – влезет он. Поначалу его замечание покажется вполне оправданным. Но за ним последуют все новые и новые придирки.
Моя подруга, непревзойденная актриса Джулианна Маккарти, считает, что поддаться первому сомнению для художника смерти подобно. Критик убедит нас испить этот яд до конца. Ему нравится, когда мы покалечены и зависимы. Ему нравится копить силу и обрушивать ее на нас. Конструктивная критика исходит из его уст крайне редко. Его мир делится на черное и белое. Он никогда не скажет, что в работе есть отдельные недочеты или что ее можно улучшить. Вся работа ужасна. Порицание – вот его основной инструмент.
Художник – человек действия.
Джозеф Конрад
Вспоминаю последний случай, когда я вела занятие, посвященное перфекционизму, – или, точнее, методам, позволяющим его избежать. Перед его началом со мной поздоровалась нервная молодая женщина. Она хотела поговорить: видно было, что ее что-то мучает.
– По-моему, я совершила ужасную ошибку, – сказала женщина. – Я джазовая пианистка. На этой неделе выбрала для творческого свидания встречу музыкантов, исполняющих импровизации. Когда раздались звуки первой композиции, я подумала: «Он так хорошо играет! Мне никогда с ним не сравниться! Это просто невозможно!» И весь вечер просидела в углу, понимая, какой я плохой музыкант. Наверное, можно было попробовать встать и что-нибудь сыграть, но я все думала: «Какой смысл?» – и просто ушла. Как вы думаете, что со мной?
– По-моему, у вас приключился приступ перфекционизма, – сказала я ей. – Вы взяли с собой на свидание критика.
– Да, пожалуй.
– Видимо, вы стали слушать своего критика и подняли планку слишком высоко.
– Наверное, да.
Видно было, что уже от постановки диагноза ей стало легче.
Перфекционизм лишен веры в пользу тренировок. Он не верит в возможности совершенствования. Перфекционизм слыхом не слыхивал, что хорошее дело стоит того, чтобы сделать его плохо, – и что если мы позволим себе делать что-то плохо, то со временем научимся делать это довольно хорошо. Перфекционизм сравнивает работу новичка с завершенными творениями мастеров. Перфекционизм обожает сравнение и соревнование. Ему незнакомы выражения «Для первого раза неплохо» или «Хорошо получилось». Критик не верит в радость творчества – он вообще не верит в радость. Вот перфекционизм – это да, это серьезно.
Как художники мы должны приучиться настораживаться, если работа вдруг становится слишком серьезным делом. Есть такая закономерность: если мы не можем остановиться и посмеяться, то не можем и творить. На передний план выходит перфекционист, а критик щелкает кнутом и заставляет нашего художника сжиматься от страха. Чем пышнее цветет перфекционизм, тем меньшим кажется талант. А ведь уменьшать надо именно перфекционизм. Достаточно чуть посмеяться – и вот уже все возвращается к своим истинным размерам.
Первая привилегия художника, в какой бы области он ни творил, заключается в праве дурачиться.
Полина Каэл
Когда я становлюсь слишком серьезна, на помощь приходят мои питомцы. Я могу сколько угодно хмуриться, но Шарлотта все равно будет приставать ко мне и требовать, чтобы я с ней поиграла и побросала крыску. Мои собаки не верят в перфекционизм. Выйдя гулять в весенний день, они не критикуют себя. Они не говорят: «Ах, как ты растолстела за зиму». Они дергают поводок, гонятся за белкой, которую все равно не поймают, и все это – с неизменным энтузиазмом. Собаки неплохо разбираются в искусстве быть счастливыми. А я смотрю на них и учусь.
Волшебная лоза
Во многих из нас живет внутренний цензор. Его главная задача – не дать нам вырасти. Цензор всегда недоволен, всегда критикует нас, всегда готов вцепиться в горло нашему творцу. Чем весомее наши достижения, тем хитроумнее и изобретательнее нападки критика. Вот, к примеру, вы – писатель. Сначала критик будет упирать на то, что вас никто не печатает. Когда ваша книга будет издана, он заявит, что больше ничего написать не удастся. Вы напишете много книг, но критик заявит, что вы повторяетесь, да и вообще уже не тот, что раньше.
Чем больше будет ваша известность, тем тоньше и разрушительнее будет действовать критик. По всей видимости, художники не перерастают своего критика, однако можно научиться избегать его. Для этого многим бывает полезно назвать и описать своего цензора, чтобы из облеченного властью голоса он превратился в мультяшный персонаж. Я зову своего критика Найджелом, а у моих учеников встречаются такие не похожие друг на друга критики, как акула Брюс из фильма «Челюсти» и «сестра Мэри Присс – тонкогубая диктаторша с линейкой в руках, всегда во всем найдет огрех».
Возьмите ручку. Вообразите, назовите по имени, опишите вашего цензора. Как он выглядит? Какой у него голос? Как он говорит – жестоко? Обвиняюще? Что именно говорит? Откуда взялся этот голос? Иногда в нем нетрудно узнать голос кого-то из родителей или вечно недовольной учительницы начальных классов. А порой наш критик приходит словно ниоткуда, однако это не мешает ему нападать.
Даже если вы не умеете рисовать «по-настоящему», нарисуйте критика за работой. Поищите в журналах картинку, изображающую кого-то, похожего на вашего критика. Повесьте на стену. Превратившись в мультяшного персонажа, критик потеряет часть силы.
