— Зачем тогда ты подтвердил договоры с русами, обманывая их?

— Не в нашей сие воле, — вздохнул Беловежд, имея в виду под «наши» себя и царя. — Не мне тебе объяснять, чья рука стоит за этим.

— Вы хотите мятежа, но вы знаете, что сделает с городом за это Святослав?

— Город будет взят независимо от твоего решения, — жестко сказал Беловежд, — но в таком случае он пойдёт на поток. Святослав ушёл, оставив в Переяславце горстку людей и неизвестно, вернётся ли. Византия снова берёт нас под свою защиту и коли русы вернутся, то получат отпор.

«Стара песня», — подумал Глеб, но вслух сказал:

— Я не могу решить один за всех, мне нужно посоветоваться.

— Советуйся, — согласился Беловежд, — но будь осторожен. Волк приставил своих людей ко мне и тебе тоже навряд ли доверяет. Коли до него дойдёт слух, пощады не ждать нам обоим.

Боярин взял из руки Глеба грамоту, поднёс к свече, поджёг и бросил в медную мису, наблюдая, как пламя превращает бересту в уголёк.

На следующий день ещё до полудня Глеб обошёл городскую господу, с каждым поговорив в отдельности. Почти все согласились помочь царю, говоря, что народ недоволен Святославом за трудное строительство крепости, потому поддержит мятеж. Лишь один был несогласен, старый Кузман, что, покачав седой головою, молвил:

— Опять ромеев на шею сажаем. А ведь с русами нам ратиться придётся! Делай как знаешь, боярин, но на меня не рассчитывай.

Но и получив согласие вятших людей города, Глеб всё ещё сомневался. Сколько раз они ругались с русским князем из-за крепости, из-за даней, сколько жалобщиков пришлось выслушать! Решение о предательстве давалось трудно. Но мысли о предстоящем разорении города (а воевода Борис наверняка идёт с большим войском) взяли верх.

От Святослава вестей никаких не было, зато по торгу ползли упорные слухи, что печенеги посланы на Киев руками ромеев и теперь те намерены вышвырнуть русов из Болгарии. А потом к Волку и вовсе прискакал гонец от комитопулов с наказом не доверять царю Петру, ибо «полностью ромеям подвержен» и что послано войско против Переяславца. Ратша, смекнув, что нужно делать, выслал навстречу идущему войску конные разъезды, сам оставшись в городе едва ли с десятком кметей, очень надеясь на своевременное возвращение Святослава. Хоть Глеб и заверил его, что соберёт людей в случае осады, Волк почему-то не верил ему. Неприязнь со стороны Волка зародилась ещё тогда, когда при молчаливом согласии Глеба со строительства крепости бежали мужики, а он даже дружину свою не давал в помощь. Из-за родственной крови Святослав не захотел замечать пропасти, разделившей его с троюродным братом.

Люди с разъезда доложили, что болгары стоят в двух днях от Переяславца. И тем же днём дружинник с дневной сторожи принёс записку воеводе: «Глеб мыслит на тебя. Берегись». Зарозовев, Волк принялся пытать кметя, кто да откуда принёс. Но дружинник ничего толком не рассказал: подошла баба, мол, в повойнике, что пол-лица скрывал, шепнула: «Возьми» и тут же скрылась. Ратша думал было наказать нерадивого кметя, но в последнее мгновение решил, что не за что, и махнул рукой.

Что делать с Глебом, он так и не решил, посадить в железа — так народ вызволит и открыто уже пойдёт против русов. В конце концов решил, что будет действовать по событиям. Глухая и слабая теплилась надежда, что незнакомая жёнка принесла навет. А Глеб делал своё дело: в городе мычала и блеяла сгоняемая с окрестных сёл скотина, в ворота вереницей тянулись люди. Объезжая сторожу и оглядывая хмурых вооружённых мужиков, появившихся на улицах с болью подумал: «Не против меня ли?»

Всё началось в утро, когда ожидали прихода войска с Преслава. Ратша фырчал, умываясь у медного рукомойника, когда вбежавший кметь широко уставив на воеводу совиные глаза, почти что криком сказал:

— Сторожу нашу у ворот переняли!

Более не слушая, Ратша как был в исподнем, в мягких домашних сапогах, набросив на плечи летник, побежал из терема, на ходу пролезая в перевязь меча. Вывел коня, не седлая, бросил дворскому, чтобы собирал людей и так охлюпкой, напоминая босяка, случайно ограбившего купеческий лабаз, поскакал с принёсшим весть кметем к воротам.

У ворот стояла сгрудившаяся кучка вооружённых горожан, одного, лежащего и стонущего, перевязывали. Четверо русских молодцев сидели на траве обок мостовой связанные. Ратша заехал прямо в кучу ратников, разметя их в стороны. Те, матерясь, ощетинились рогатинами. Волк обнажил меч. Один, по-видимому, старший, заорал на своих, останавливая, схватил Ратшиного коня под уздцы, рискуя первым остаться без головы.

— Охолонь, воевода! Всё по правде сделано! — торопливо вымолвил глядя в потемневшие, налитые кровью глаза Волка.

— Почто людей моих захватили?

— Наказ нам дан сторожу усилить, а твои нас не пускали: воевода, мол, у нас свой есть и никоторого приказа не поступало от него. Слово за слово и замятия пошла. Нашему одному копьём в живот ткнули, вон лежит!

— Правильно сделали! — рёк Ратша остывая и вбрасывая меч в ножны. — Ко мне нельзя было гонца послать?

— Не нашего ума дело дак! — развёл руками болгарин.

Русичей прибывало около своего воеводы. Ратники с рогатинами отступили. И ведь выглядело всё, как будто взаправду баял мужик — ворота заперты, лишних никого нет. Кабы не та записка... Тут кто-то из своих шепнул:

— Вымолы забрали тоже!

Оставив часть людей у ворот, Волк помчался к реке. Горожане разбегались перед копытами коня со страхом и недоумением смотря на кое-как одетого русского воеводу и с ним окольчуженных кметей.

Ратша круто остановил коня, едва с него не слетев. Стража у вымолов стояла сильная, человек тридцать, когда при ожидании врага со стороны воды достаточно двух-трёх глядельщиков. Особенно охраны было много у вытащенных на берег русских лодей. Рослый плечистый дружинник по имени Хрипач, приближенный ещё в Хазарии, посоветовал:

— Налезем враз, пока не ждут, да собьём с наворопа!

Ловя метавшуюся в голове мысль, Ратша решительно мотнул головою:

— Нет! Уводи людей, а я ко Глебу.

К Глебу влетел, растолкав холопов, одного, особенно дерзкого, маленько пришибив ножнами. Великий боярин в своём покое стоял, оперевшись руками на стол и что-то читал. Посмотрел исподлобья на сердитого, как запутавшийся в траве шмель, воеводу.

— Чего людей своих расставляешь без моего ведома? — бросил с порога Волк.

— Чего взбеленился, воевода? — твёрдо, повысив голос и глядя в глаза Ратше сказал Глеб. — Одно дело делаем, а народу у тебя мало. Вымолы забрали? Так народ в бега собрался ударить. Сам говорил — защитники нужны. Прости, если не успел весть послать. Так на каждый шаг гонцов не напасёшься, враг-то уже под городом поди, — уже спокойней отрёк Глеб. Твёрдый уверенный отпор остудил Волка. И снова, как тому мужику у ворот, ответить было нечего. И почти готов был поверить Ратша боярину, так просто он всё объяснил.

К пабедью с таким напряжением ожидаемое войско вывалилось под город. Враги даже не собирались идти на приступ, на расстоянии примерно версты обрывая стан. Ратша, стоявший на костре и наблюдавший, нечаянно почувствовал облегчение: поди-ка Борис на приступ, а переветники ударят в тылу сполох. Страшнее всего — не стоять лицом к лицу с врагом, а получить удар в спину. Подумал вслух:

— Языка взять бы. Они, небось, больше нашего знают, что у нас в городе происходит.

— Чего тут знать, — буркнул Хрипач, — наши со многими местными сошлись, так те и сказали, что их в открытую подбивают против русов выступить, когда Борис с подмогой подойдёт. Не все здесь против нас, да пришлых много.

— Даве ты мне о том не баял, — посетовал воевода.

— А я думал тебе известно: жёнка та с запиской, да сегодня нам все выходы из города перекрыли.

Сомнения, если и были, отпали вовсе. По-иному Волк посмотрел на город. Своих полсотни, болгарских ратных в четыре раза больше. Кабы сейчас болгары разом навалились да перехватали их по одному, Борис и вовсе взял бы город без крови. А потом припомнится старое и полетят головы одна за другой и его, Ратшина, первая. Глеб медлит, потому что не знает, что Ратша уже ведает о затеянном бунте, а может, и не решил окончательно, предавать или нет. Как вовремя он Ивора отправил с поездом в Вышгород ещё перед печенежским нашествием! Не пощадили бы Волчонка переветники!