— Всё равно Акун не простит вам своих людей.

С пленным разговаривать было более не о чем, и Поликарпос разослал гонцов в климаты и соседние фемы, чтобы собрать вятших мужей на совет, тем временем продолжив восстановление крепости.

К победителю русов съезжались охотно с восхищением слушая повести участвовавших в схватках ратников. Крепость давно не помнила такого количества вельмож, съехавшихся на совет Настроения стали ясны уже в первые дни: кто говорил, что Акун не пойдёт большою силой из-за маленького разбойничьего отряда, кто предлагал укрепляться и ждать врага. На последнем большом совете спорили яростно. Сил для обороны от русов явно не хватит, хазар выгонять тоже не след, а сидеть и бездействовать — может выйти дороже. У Поликарпоса, у единственного, было иное мнение:

— Дабы защитить себя не только сейчас, но и в дальнейшем, нужно принять чью-нибудь руку. После нынешнего разорения мало кто захочет идти под русов, меняющих свои клятвы с каждым новым князем. По духу и языку мы ближе к ромеям и они защитят нас. Если угодно, я тот час же отправлюсь в Константинополь.

Ему возражали:

— Где мы, а где ромеи? Пока те войско пришлют, от нас разбойники пепел оставят. Да и славян здесь не меньше, чем греков, не хотят они к ромеям.

И среди вельмож добрая половина были славяне, они знали, как к ним относятся в Царьграде, и предпочитали умереть, чем ходить в холопах. Общее решение, вынесенное соборно без участия молчавшего топарха, было таким: обратиться за помощью к киевскому князю, что «был могуч войском, гордился силой в боях и, главное, сам был русом». В отличие от разбойных Тмутараканской и хортицкой Руси, живущих одним днём, Киев сплачивал вокруг себя народы, охотно идущие под его справедливую руку.

— Тебе, Поликарпос, и идти как самому уважаемому из нас. Люди на тебя большие надежды возлагают.

Топарх считал, что идти к царю варваров — это если не большая глупость, то, по меньшей мере, не дальновидность, но собор так решил, и он должен подчиниться решению. Ударили первые морозы, нужно было спешить, пока по рекам не пошла шуга, делающая переправу невозможной до тех пор, пока окончательно не встанет лёд.

Обойдя по правой стороне Днепра Белобережье, Поликарпос переправил своих людей на левый берег. Здесь начиналась земля киевскго князя. Столица днепровских русов встретила топарха разгульным Корочуном. По улицам бесновались ряженные в вывороченных шубах и страшных харях. Орушая и гогочущая толпа несла в колоде покойника со срамным поднятым членом. Усталое посольство смеха ради вываляли в снегу Тиверец Борай, скрывая в бороде улыбку, сказал смущённому и сердитому топарху, остервенело сбивающему снег с одежды:

— Не переживай, батюшка, сам знаешь, что и у нас сей Ко-рочун справляют. Доберёмся до княгининого терема, там примут и обогреют.

Поликарпос ничего не ответил, встреча ему уже не нравилась. Стража в воротах придирчиво осмотрела пришельцев, пропустив с сопровождением одного лишь топарха.

В Ольгином покое, который сейчас занял князь (Ольга гостила в Плескове у родни умершей пять лет назад посадницы Альды), сидел на перекидной скамье в распахнутом кожухе с собольим воротом Ратша Волк. Печь, отделанная зелёными и небесного цвета израсцами, источала тепло, и Ратша, потея и ленясь скинуть кожух, то и дело отодвигал скамью подальше. В руках колыхалась чаша с мёдом. Святослав, сидевший за столом напротив, вчера покинул праздник сразу после добытая Священного огня и теперь, посмеиваясь, слушал Волка, что рассказывал про то, как отгуляли ночью Корочун.

Весть о прибытии топарха стала неожиданностью. Волк с красными от недосыпа глазамии гулявшего в голове хмеля вообще долго не мог понять, кто и зачем явился к князю в разгар праздника.

— Зови сюда, — сказал Святослав доложившему гридню и строго сказал Ратше:

— А ты спать иди! Чтобы вечером тверез был!

Волк, покачиваясь на нетвёрдых ногах, вышел из покоя, едва не столкнувшись в дверях с Поликарпосом. Слуга принял у гостя сырую от растаявшего снега одежду Святослав, отмахнув рукой на церемонные поклоны топарха, пригласил его на трапезу Слуга, споро поворачиваясь, носил на стол: парную оленину, гречневую кашу, жбан с малиновым квасом, вино, разлитое в греческий кувшин, различные сладкие пряные заедки.

— Прости, гость дорогой, за скудную еду, но я, муж и воин, не привык к роскошествам, а твоего приезда не ждал.

Поликарпос был голоден, ибо в последние дни ели плохо, спеша попасть в Киев. Но соблюдая чин, насыщался неспеша, запивая мёдом, чувствуя, как в члены проникает благодатное тепло и расслабляет тело.

— Не трапезничать я к тебе приехал, князь, а по делу, да и еда твоя вовсе не скудна, мы у себя подчас и такого не видим, а коли не поможешь нам, то и не увидим вовсе.

Подробный рассказ топарха длился долго. Святослав слушал, не перебивая. Затем стукнул два раза в посеребрённое било.

— Накормлены и размещены ли гости? — спросил у явившегося слуги.

— Дворский распорядился, и гостей уже потчуют на поварне.

— Проследи, чтобы лучшие покои дали им.

И продолжил, обращаясь к Поликарпосу:

— Игорь и Акун — мои братья двоюродные и послушает меня. Разбойные русы все под моею рукой ходят и даже в Тмутаракане я им указ. Ты правильно сделал, топарх, что пришёл именно ко мне, мы дани берём, но и даём защиту данникам своим. Кто к нам с мечём приходит — уходит битый.

Гонец с грамотой к Игорю Молодому и Акуну был отправлен сей же час. Вечером в честь гостей был устроен пир. Позже Поликарпос хорошо отзывался о княжеском приёме, которого не ожидал. Но заверения князя так и не заставили его поверить, что русы с Хортицы отступятся от грабежей и мести за своих людей. Топарх опасался нападения, опасался того, что гонец от князя не дошёл до Акуна и русы нападут на его земли без него. Он успокоился, когда дошёл до пограничного города своей фемы, Маврокастона. Убедившись, что всё спокойно, он всё равно не оставил мысли о передаче своей фемы под ромейскую руку.

Вечерело. Народ тянулся к Августеону, чтобы там разползтись кучками по центру города для развлечений. Усталый лавочник катил впереди себя тележку, двое подвыпивших моряков заигрывали с девушками, те прыскали смехом от их грубых шуток. Где-то играла музыка, стройный высокий мужской голос выводил песню. Люди шли и шли, кто в центр, кто из центра, по парам и по одиночке. Калокир проверил, надёжно ли висит под хитоном короткий меч-ромфей, приготовленный им для ночных грабителей, сплюнул на каменную мостовую, взял коня под уздцы и пошёл по узкой улице.

Много времени и событий прошло с той поры, когда он приехал из провинциального Херсонеса в город Константина. И началось всё хорошо, Роман не был ещё императором и не вертелось у него множества подхалимов и прихлебателей. Как-то запросто они сдружились с сыном базилевса, вместе посещали ипподром, вечера коротали в тавернах. В один из вечеров Роман познакомился с Феофано, тогда она не произвела особого впечатления на Калокира. Феофано была внимательна к друзьям будущего мужа, мила и приветлива. Калокир относился к ней с лёгким презрением, как к сельской простушке, которой повезло и она должна благодарить судьбу за своё неслыханное везение. Как же он в ней ошибся!

И вот Роман стал базилевсом. Ипподром и пьянство стали не развлечением, а превратились в будничную рутину. Старых друзей заменили корыстолюбивые вельможи. Калокир всеми силами старался удержаться на своём месте близ императора, брал деньги по заёмным грамотам у знакомых херсонцев и у русского купца Гордея и давая их в долг царственному другу. Бесконечно это не могло продолжаться. Здравый смысл подсказал, что не верен Роман старой дружбе и держит Калокира, пока тот платит за него. Феофано, получившая возможность делать что хочет и как хочет, платила той же монетой тем, кто раньше презирал и не замечал её. В итоге Калокир снова стал тем, кем был, когда его нога ступила на землю Византии — обыкновенным сыном провинциального стратега. Для другого это был бы конец, но не для него. Он нашёл себя в войске Никифора Фоки. Благодаря отваге в боях, поистине волчьему чутью в переменах, а затем в искушённости дворцовых интриг приблизился к полководцу. Вместе с Никифором он входил в столицу, когда пришёл конец правлению временщика Иосифа Вринги.