Сузивший море пролив навис берегами над проходящими лодьями. Широко раскинувшийся, будто походный стан, построенный на развалинах древнего Пантикапея, охваченный солнцем, Тмутаракань был заметен издалека, маленького Корчева на том берегу не было видно вовсе. Множество кораблей, начиная от однодревных лодок до больших набойных лодей, стояли у вымолов. Акун, которого взяли с собой с его дружиной, показывая в сторону города, не без гордости сказал Святославу:

— Я уже не раз бывал здесь, — и зачем-то добавил: — Вода здесь из колодцев солоноватая, привычка нужна...

Воевода Володислав — муж весёлый, шумный и говорливый — сыпал шутками, встречая гостей. В городе творилось муравейное кишение и, казалось, никому, кроме воеводы, до них не было дела. Встреча была скомканной и неторжественной. Собирались вечером в каменной, обмазанной глиной палате. Оказалось, вовсю шли приготовления к походу, догружали просмоленные лодьи, собирали людей, потому Володислав извинился перед гостями за такую встречу. По всему было видно, что воевода устал за эти предпоходные дни, но старается сохранять прежнюю радость от приезда княжича Святослава. Затем, не стряпая, перешёл к делу:

— Ваша помощь нам пригодится, — рёк он. — Хазары по землям касогов и по своим путь чист дают.

Асмунд переглянулся со Святославом: уходя из Вышгорода, не знали, что в походе окажутся, а в Белобережье это стало делом решённым. Володислав выжидал ответа. Княжич, уже научившись некоторым хитростям правителя, подождал достаточно времени, якобы для принятия решения.

— Поможем, — ответил он.

На следующий день было по-другому. Святослав с Акуном и сыном Володислава, Икморем, обошли город, на лодке сплавали в Корчев. Икморь, напоминавший повадками оставленного в Вы-шгороде товарища Ратшу, Волчонка, рассказывая об обычаях на своей земле, то и дело заговаривал о предстоящем походе, видимо, ждал его с удовольствием.

— На персов давно не ходили. Земли богатые у них, ранее всегда оттуда с добром возвращались.

Княжич расстегнул ворот рубахи, становилось жарко. Над головой похлопывал парус, вёсла лежали на дне лодки — никуда не спешили и наслаждались прогулкой. Корчев не впечатлил Святослава: меньше Тмутараканя, с такими же домами-мазанками, но без городьбы и даже валов — наверное, на том берегу Боспора врагов не боялись. Наступившее слишком бурное для северного руса тепло утомило княжича. Солёная вода, про которую говорил Акун, не утоляла жажды. Икморь звал гостей к себе и было одно желание — унырнуть в прохладу его терема. На берегу, помогая зачаливать лодку, уже без интереса, как привычное, окинул взглядом суету людей и полез за друзьями по намытому штормами песку.

В полумраке терема, едва не стукнувшись о притолоку, Святослав принял из чьих-то женских рук корец с водой, жадно припал к нему, пропустив слова Икморя, представившего князю сестру. Подняв глаза, увидел её, чуть насмешливо, с улыбкой, обнажившей ровный белый ряд зубов, смотрящей на княжича.

— Как звать? — переспросил он.

— Как сродственницу твою, мать Акуна — Предславой, — ответил Икморь.

Тут Святослав вспомнил, как в дороге Асмунд рассказывал про семью Володислава, про Икморя и про дочь от наложницы, которую добыл в одном из походов. Предслава, верно, была похожа на мать: невеликая ростом, чернявая, но по благородному белая лицом. Икморь, обернувшись, подмигнул Акуну:

— Хороша сестрёнка! Гладишь, после похода свадьбу сыграем!

Предслава, зардевшись, прянула в сторону, скрываясь от

мужских глаз и оставив корец в руках растерявшегося Святослава. Лишь бы что-нибудь сказать, предотвращая дальнейшие насмешки, княжич пробормотал:

— Мне у вас становится по нраву.

Труден и долог боевой поход, состоящий не только из одних лихих сшибок, но и из долгих изнуряющих переходов, коротких ночёвок и длинных полуголодных дней, незримо сменяющих друг друга. Шли вверх по реке, где-то гребли, где-то пихались шестами. Сверкали белизной на солнце расписанные но походному обычаю тела боспореких русов. Переплетались в хитрых перивитях высокие травы со сказочными невиданными зверями. Искусные писчики знали тайны красок, державшихся на коже не по одной седмице, и ценились не меньше златокузнецов. С одной реки перетаскивали до другой лодьи на катках. Вечером, поснидав, вповалку валились спать, не видя снов. И с утра, искусанные комарьём, снова за работу. И только выйдя в Хвалынское море, когда ветер наполнил паруса, можно было оглядется по сторонам и увидеть высящиеся, ощетинившиеся лесом горы, что дальше к полудню становились всё выше. Смотрит непривычный к такой красоте глаз днепровского русича — и хочется взобраться на гору, дотянуться рукой до небес, потрогать барашистые мягкие облака.

Хазарского берега, хоть и мирного, держались подальше, на всякий случай, причаливая только на ночлег. Да и сами хазары, завидя русские паруса, предпочитали обойти их стороной. Хазарская земля осталась позади, Володислав велел скрыться ввиду берега, дабы поглубже зайти к исмальтянам, туда, где нетронутые богатые города и меньше оружного народу в крепостях.

Снедной припас заканчивался. За собою волокли сети, чайки с воплями летели за кораблями. На берегу жарили рыбу, вместе с пойманной дичиной. Воины, потемневшие от солнца, похудевшие от усталости, сурово выслушивали наказы воевод. И вот последний привал на пустом гористом берегу. Володислав на общем кругу напомнил известное:

— Не щадить никого! Ни баб, ни детей! Добычу — в лодьи! Их корабли — на дно!

Первый город брали ночью. Володислав бывал здесь раньше, знал, где торговые ряды, туда через вымолы он и должен был ударить, а там, проскочив дальше в город, рубить всех остальных, кто попробует сопротивляться. Асмунду со Святославом достались стоявшие у вымолов корабли.

Подходили тихо, обмотав вёсла тряпками. На судах исмальтян перекликалась сторожа, то там, то здесь загорались факелы. Ас-мунд смерил взглядом высоту борта первого корабля. Святослав зажёг факел, осветивший блеснувшие, по истине звериные глаза кормильца.

— Жди здесь, княжич! — наказал Асмунд яростным предбоевым шёпотом. Святослав не осмелился возразить. Кмети подсадили кормильца, тот резво, будто молодой, вскарабкался на борт, за ним влезло ещё с дюжину воинов. Стук, лязг, послышались сдавленные крики. Асмунд, потом остальные вскоре грузно попадали назад в лодью, один из кметей промахнулся, но успел вцепиться в борт, его втащили на палубу.

С берега уже донеслось: «О-о-о!» — то боспоряне брали город. Днепровские русы, уже не скрываясь, спешили в гущу кораблей, карабкались на них, вырезая всё живое.

Когда Святослав с Асмундом сошли на берег, там уже вовсю шёл грабёж. Воины, озверев от крови, добивали оставшихся в живых. Ратная помощь из крепости, наткнулась на яростный отпор русов и снова ушла обратно за стены, поняв, что город уже не спасёшь. Кмети таскали бочки, кули, поставы сукон, кожаные мешки с золотом и серебром. Выворачивали наизнанку корабли и тут же рубили днища, перевалив в свои лодьи товар. Иногда прыскали в сторону прятавшиеся в рядах от погрома. Их, насытившись вдосталь кровью, уже не трогали. Володислав, едва узнаваемый от перепачкавшей его руды, нашёл Асмунда.

— Ну что, уходить пора, — то ли сказал, то ли спросил он, — до света недалеко осталось, подмога бы не подошла.

Воевода чаял сегодня взять второй город. Морем идти недалеко, а по суше — успеют ли упредить? Набольшие стали загонять разгулявшихся молодцов в лодьи. Второй город показался в предутренней дымке каким-то ненастоящим, подвешенным меж синими горами. Он лениво просыпался, готовясь к деловому дню, не чуя над собой нависшей беды. Действовали, как и в прошлый раз, слаженно, разделив силы. Володислав приказал взять с наворопа крепость, показавшуюся в предутреннем свете не такой уж и страшной. Кмети яро карабкались под стрелами на стены, наспех сделанным стеноломом выносили ворота. Взяли. Лодьи грузили доверху добром и оружием. Кто-то зажёг торговые ряды. Набольшие собрались на совет. Общим решением было принято выйти в море и, давая отдых людям, попеременно грести, уходя от возможной погони.