— Быстрее бы!

— Стараюсь, муже! Снег не утоптан ещё, вот и вязнет лошадка. Вот ту гору преодолеем, может, оно и быстрее пойдёт.

Взобравшись на гору, покатились с неё довольно резво, набирая ход. Поздно заметили коварное бревно, брошенное кем-то неизвестно зачем. Возчик круто завернул лошадь, объезжая его и сани вывернулись на снег. Колот ругался страшно, помогая ставить и перегружать сани, впрочем, осознавая, что сам велел торопиться.

Вечер, едва заметный в пасмурный день, подходил. На грех задул ветер, гоня с собой белую крупу. Возчик, ткнув кнутовищем в небо, сказал:

— Не успеем до темени-то! Тут печище недалеко есть, я хозяина одного знаю, может, остановимся до свету?

Будто поддерживая возчика, вдалеке завыл волк. Колот знал это печище, от него до Вышгорода вёрст восемь оставалось — всего ничего! Зима ещё только начиналась и волки пока не озверели, может, доехать? Бывали случаи, когда задирали путника с лошадью едва ли не у ворот избы, да и начнись пурга сейчас, не потеряться бы вовсе. Колот глянул на сани и просящее смотревшего возчика, принял решение заночевать в печище, ему сегодня было что терять.

Хозяин попался деловой, разумный, без лишних вопросов помог распрячь сани, сам отвёл коней в конюшню и насыпал им овса. Уже в доме их ждал накрытый расторопной хозяйкой стол: горячий сбитень, блины с пахнущим летом малиновым вареньем, жирный творог, корчага с мёдом. Какое-то время молча утоляли голод. У Колота, злившегося, что не попал сегодня домой, наконец отлегло от сердца. Нутро наполнил уют, которого ещё не успел ощутить по возвращении с похода. У очага возились дети, жёнка не мешала, но и была недалеко на подхвате. Хозяин решился на осторожные вопросы. Ответы вскоре сами перетекли в стройный рассказ. Разошлись уже за полночь.

Пурга прекратилась, а к утру разошлись и тучи. С неба холодным светом зрили звёзды, исчезая с розовым светом восходящего Хорса[58]. Колот, которому понравился хозяин и его дом, щедро подарил хозяйке отрез сукна, буркнув по-воински сурово:

— Плат сошьёшь...

Пока не доехали до Вышгорода, Колот уговорил возчика везти его до Осинок. Тот не противился: заплачено будет, дак! Когда вылезли на угор и перед глазами раскинулась родная весь средь сверкающего на солнце снега и чёрных голых когтистых тополей и лип, стиснуло как-то сердце, и не вдруг понял, что ему хочет-сяб то ли сорваться вниз, взметя искристые снежные брызги, то ли вообще завернуть назад.

Нет, не о таком въезде он мечтал. Весь молчала, лишь какой-то неузнанный мужик пересёк дорогу, с любопытством посмотрев на Колота. Оставив возчика в отдалении, спешился и, ведя Хрумку под уздцы, подошёл к родным воротам. Долго остаивался, глядя через тын. На крыльцо вышел, перепоясывая на ходу полушубок, подросток. Это же Бретеня, сыновец его! Ну и вырос же, годков десять небось. Бретеня, по-взрослому нахмурив брови, недобро посмотрел на чёрного незваного гостя с выгоревшей на солнце, отросшей и от этого вполовину белой бородой. Крикнул звонким детским голосом:

— Чего надо?

— Ворота отворяй, хозяин, сани нужно загнать, а то: «чего надо», — строго заговорил Колот, но не выдержал и разулыбался.

— Дядька Колот! — мигом узнал Бретеня и побежал к стрыю, повис на шее. Помогая разгружаться, всё спрашивал:

— А как там на рати? Правда, что с сотнями тыщ сражались? А каган хазарский верхом на Змее Горыныче выезжал противу нашего Святослава биться?

Колот, засмеявшись, подкинул Бретеню вверх, поймал и поставил на землю, сказал:

— Давай, зови родню!

Родичи уже сами вылезали во двор, прослышав возню. Обнимались, целовались, в стороне скромно стоял возчик, чувствуя себя совсем не к месту и ожидая, что Колот его отпустит.

— Как звать тебя? — спросила возчика Колотова мать.

— Дикушей, — отозвался тот.

— Просим поснидать к нам, Дикуша-свет!

— Благодарствую, но в Вышгород хотелось бы поспеть до темна.

— Тогда пожди, я пирогов хоть в дорогу заверну!

За столом наперебой рассказывали новости, что сена для скотины много в этом году заготовили, соседская девка вышла замуж за парня из Древичей, а Серок Косой давеча полез на крышу и свалился с неё, сломав обе ноги. Колот участливо кивал, переспрашивал, когда говорили, что кто-то помер, кто-то детей народил. Налегая на кашу с пирогами и запивая мёдом, оглядывал родню, тёмные стены жила, всё ещё не совсем веря, что не снится сие и не проснётся посреди чужой степи и не будет снова этих бесконечных изнуряющих переходов и матерных окриков сотенного.

— Слушай, — вдруг встрепенулся Отеня, — твоя Услада вроде как с каким-то боярчонком закрутила...

И осёкся, увидев, как неожиданно потемнел ликом брат.

— Где?!

— Кто?

— Услада. Ну и боярчонок этот.

Да, перековал Колота поход, сделал круче. Не был он таким раньше. Замолчали все, лишь отец не испугался неожиданного гнева сына и строго молвил:

— Охолонь! С роднёй сначала посиди, потом пойдёшь выяснять.

Колот послушался, повёл гневным глазом и махом опорожнил медовую чарку. Сидели ещё с час, разговаривая, затем Колот велел Бретене седлать коня.

— Какой конь-то? Идти всего ничего! — обернувшись со скамьи спросил Отеня.

— Чем я, кметь княжеский, хуже боярчонка?

Дом у Услады самый большой в веси. Её мать по имени Белава происходила из Древичей и относила себя к древнему росскому роду. Держалась она гордо и независимо от остальных весян, была строга, её уважали и побаивались староста и тиун. Муж её едва не погиб в том самом злосчастном походе Игоря на Царь-град, а после, лет через пять, помер. Белава часто раньше кляла пришедших русов, поминая старых князей Аскольда и Дира, при которых хорошо жилось её предкам. Несмотря на то, что мужа давно нет, держала она хозяйство крепко. Помогали трое сынов, богатырской стати, драчуны и задиры, но во всём слушавшиеся свою мать. Жили хорошо, не бедствовали, держали холопа, которого давным-давно привёл Усладин отец с памятного похода на древлян двадцать лет назад. Скоро Колот оказался у ладного красовитого терема Услады. Не слезая с седла, стукнул в дубовые ворота. Ждал долго, наконец шаркнуло волоковое окно. Холопьи глаза оглядели гостя.

— К кому и за каким делом?

— Отворяй, рожа, княжий посыл до хозяев! — как можно строже и грубее сказал Лапа.

— Нету хозяйки, в Древичи уехала.

— Но кто-то же дома? — спросил Колот, теряя терпение.

Холоп посомневался какое-то время и медленно отодвинул засов. Колот тут же тронул коня, воротина распахнулась от конской груди, едва не зашибив холопа.

Усладины братья втроём сидели за столом. Двое: Стреша и Забуд играли в тавлеи, третий — Рубец с интересом наблюдал за игрой. Все разом обернулись, некоторое время с удивлением рассматривали вошедшего. Первым опомнился Стреша, поспешно вскочив и зацепив ногой едва не перевернувшуюся скамью:

— Гляньте, кто вернулся! Заходи гость дорогой! Братья, помогите молодцу одёжу скинуть!

Встретили тепло, обняли, поцеловали, посадили за стол. Колот, не ожидавший такого, будто затянутый водоворотом, не сопротивлялся. Тут же на столе появилась братина с пивом, и Рубец разлил его по чашам.

— Где Услада? — спросил Колот, едва взглянув на хмельное.

— С маткой в Древичи уехала к родичам. Не сумуй, завтра вернутся, увидитесь.

Колот, положив руки на стол, окинул взглядом братьев — грозу всех Осинок, но ни тени насмешки или превосходства над ним, как бывало ранее, не увидел.

— Бают, спуталась ужо с кем-то, пока меня не было?

Братья переглянулись, ответил за всех старший Стреша:

— Ходил тут к ней сынок волостеля, она от него бегала, сватов грозил прислать. Бить мы его хотели, но мать не дала, хлопот, мол, не оберешься потом, княжей властью-де ставлен. Сам знаешь, мы на расправу быстры, только тебя не трогали, ты Усладе по нраву.

— Белава что говорит про это?

— Мать привечала его, но против Услады не пошла.