Нет, я ничего не ответил обидного дедуле, отвернулся, в окошко гляжу, музыку слушаю. Еду. А он снова: «Молодой человек...» И на старушенцию показывает. На кого там смотреть? Шапка из норки, значительно старшей, чем сама, и морщины...вспаханное поле. «Не могли бы вы уступить?» Достал, блин! Ну, сказал же я тебе... разве по глазам не видишь, паук старый, что место занято. Да и кто сказал, что вы, старики, должны ездить сидя. Где записано? В какой Конституции? Может, вам еще и кровать в троллейбусе поставить? Да и так спите много... Пенсия... сон... сон... пенсия... А что вы еще видите, о чем судачите?!

А я так считаю: все старики, все пенсионеры должны ездить стоя! Так и только так. Поймите меня, будущего специалиста с высшим образованием. Когда сидишь, ну, что увидишь? Ничего. Шиш. Пшик. А вам, старикам, надо использовать каждую минуту, чтобы успеть жизнью надышаться, чтобы больше успеть увидеть, чтобы больше ухватить в этой жизни. А когда стоишь, когда за поручень держишься, то можно еще и шею вытянуть... чтобы увидеть, что где-то за окном троллейбуса кипит жизнь: кто-то кому-то дает по физиономии, где-то спит на травке пьяный, а рядом стоит его напарник с протянутой рукой и просит денег на операцию сыну, которого не видел и в глаза, а сейчас вот проехали забор, за которым что-то строят очень много лет... Или не то, что обещали? Или не коммунизьм? Простите, надо выговаривать без мягкого знака, да-да. А если бы сидели, то увидели б только плиты, которыми огорожена стройка. Так что дальше можно увидеть все, уважаемые ископаемые, только стоя. Стойке и не каркайте. А то проедете то, что строили.

А вон, посмотрите, навострите зрение: молодые обнимаются. Целуются? Всего?! Этим сегодня, видимо, и вас, стариков, не удивишь. Но если будете больше стоять в общественном транспорте, поверьте мне, и секс увидите... гарантирую... через окно троллейбуса. Что, что вы говорите – зачем в окно смотреть, когда все это есть здесь, в салоне? Где, где? Покажите! Пока сам не гляну на свои глаза – не поверю. На заднем сидении, говорите? А-а, идея: вот их, дедуля, и сгоните! Гляньте вы на них – разлеглись, и правда, столько места занимают, а старики стоят! Ну, блин, дают! Хотя погодите: если бы они, старики, сидели, никогда бы не увидели, что происходит у них за спиной.

Так что ездите и в самом деле стоя, старики! Больше увидите!

Муж вернулся домой после получки. С бутылкой водки. Жена у него совсем не пьёт. На столе был хороший ужин: котлеты, салат, селёдка... Муж наполнил стакан – почти до краёв – и залпом опорожнил его, а закусывать не стал. Даже не дотронулся до еды.

– Ты же закусывай, закусывай,– суетилась перед мужем жена.– Я же старалась, готовила. Вот котлеты... Вот селёдка...

Муж похвалил жену, снова наполнил стакан, снова выпил, крякнул, а к еде и не притронулся.

Жена снова показала рукой на котлеты, на салат, на селёдку...

Муж вылил в стакан всё, что оставалось в бутылке.

– Хоть булочкой закуси,– жена пододвинула булочку поближе к нему.

Муж отломал кусочек булочки, после того, как допил водку, проглотил его. И... посунулся на пол с табуретки. Но успел упрекнуть жену:

– Видишь, что твоя булочка наделала?!

Кем работает у нас Петровна? Никогда не догадаетесь. Никогда. Посмотрите на нее, подивитесь – одевается всегда с шиком, с иголочки, даже, видимо, директриса Степановна завидует ей. Модница! А почему и нет? Я же и говорю, все на Петровне блестит-сверкает, а переодевается она, к слову заметить, по не- сколько раз на дню. И где только деньги берет, спросить бы? Кто спонсирует? Вроде бы и любовника не имеет. А берет же где-то! Веником их не наметешь особенно, шваброй не нашвабришь. Теперь, надеюсь, вы догадались, что Петровна – уборщица. Самая обыкновенная, самая рядовая. Хотя, право же, и не совсем: за ней закреплен кабинет директора, что не каждому доверят.

Как-то Петровна сделала уборку в кабинете директора и прихорашивается перед зеркалом. И тут кто-то постучал в дверь.

– Входите, пожалуйста! – вежливо пригласила Петровна.

В кабинет просунул голову чем-то взволнованный молодой рабочий Аленчик. Сначала удивился, что директриса и в самом деле так рано приходит на работу, в бригаде не врали, потому от неожиданности не сразу нашелся, что сказать:

– Мне на три дня надо... отвернуться. По семейным делам. Отпустите? Посоветовали к вам обратиться... да.

Петровна внимательно рассмотрела Аленчика, пожала плечами и разрешила:

– Если надо... то надо... что ж... лично я не против. Бывают же ситуации, когда необходимо... да-да... я понимаю...

– Бывают, – согласился Аленчик, поблагодарил за понимание и доброту... директрису и, отвесив поклон, исчез за дверями. И за проходной фабрики. На три дня. Как и разрешила ему уборщица Петровна.

Через три дня за прогулы Аленчик получил первый в своей жизни выговор, но с последним предупреждением, а Петровну обязали одевать на работе халат и посоветовали прихорашиваться перед зеркалом дома – чтобы никто не принимал ее больше за Степановну.

И, конечно же, дала Петровне нагоняй сама... директриса: знай свое место, модница!

Сонька заявила в райотдел милиции, что ее мужа напоила бабка Маруся – так отблагодарила она, мол, за то, что тот распахал несколько борозд картофеля. Просила принять меры, потому как муж совсем спивается. Приехали милиционеры, спрашивают у бабки Маруси:

– Самогон есть? Только честно!

– Так... оно ж... ага...– растерялась старая.

– Доставай сама, а то будем искать!

Бабка Маруся поставила на стол начатую трехлитровую банку.

– И это все, – сказала.

– Поверим. Ну, а сейчас давай аппарат.

– Так... я ж, деточки, сама уже не осилю производство, так... ага... соседа Тимку попросила, чтобы и для меня, когда сам гнал, заодно вытиснул. Он всегда выручает.

Милиционеры пошли к Тимке. Тот также не успел израсходовать самогон – выставил все банки-склянки. И еще аппарат.

–Эх, люди! – ругался Тимка. – Знаю, знаю, кто меня заложил. А больше и нет кому, как Леону: дрожжей ему не одолжил, так сейчас во мстит, паразит! Он, товарищи милиционеры, шепну вам, вчера пьяный был, сам видел. Где взял? Вопрос законный, потому как в магазине ничего выпить нету – уборочная. А?

У Леона милиционеры забрали аппарат и весь самогон.

– Когда бы знал, что такая штукенция получится, и сегодня бы напился, – вздохнул Леон. – А этот Пахом, должен сказать вам, гнилой человек, он один только и знал, что я выжал самогон. И донес, а? У меня с ним свои счеты. Давние. Ничего, ничего, разберемся. Так вот, товарищи милиционеры, должен сказать вам: вчера Пахом полдня воду носил – как в баню носят, а той у него нету. Что это значит?

У Пахома в большой бочке стояла брага – литров 200, не меньше.

– Брагу вылить, а бочку разломать! – приказал старший из милиционеров.

– Э-э, нет-нет, бочку не ломайте! – взмолился Пахом. – Меня же тогда всей деревней повесят. Раздерут! А как же! Когда какая у кого большая гулянка намечается, то ее, бочку, берут в аренду у Кондрата – за литр первача. Так что, товарищи милиционеры, поймите меня: что хотите делайте, любой штраф выдюжу-переживу, а емкость эту не троньте...

Бочку милиционеры оставили, пожалели – все же вещь хорошая, где сейчас такую найдешь, а штраф дали всем.

– Во наделала делов наша Сонька! – крутили головами сельчане, вздыхали-выдыхали, однако в глаза не высказывались: ей и так горе, когда муж пьяница.