– Сам не знаю. Водку не пью. Пиво тоже. Что вы, что вы! И близко не подношу... Одеколоном не пользуюсь. Сосед вон, Таранькин, от него задыхался. Цветы не нюхаю. А что ем? Да что теперь мы едим, известное дело: картошка и сало. Раньше у меня – вы отметьте, товарищ доктор – никогда ее, заразы, не было, аллергии этой. Сначала думал, на жену она... Так нет – половину отпустил на курорт, а болезнь эта еще больше прогрессировать начала.

– А когда жена на курорт поехала, вы чем занимались? – осторожно поинтересовался врач.

– Да нет, налево не ходил, – сразу почему-то начал оправдываться больной.

Доктор улыбнулся:

– Меня это, кстати, не касается. Чем вы занимались, что ели, пили, где были...

– А-а-а! – с облегчением вздохнул больной. – Отвечу, отвечу. Так, значит. Про еду я говорил, а пил квас, чай и телевизор смотрел. И все, кажется? Ну, там на работу сбегаю – дело известное: деньги же надо зарабатывать.

– Так, говорите, как жена уехала на курорт, сразу болезнь начала прогрессировать?

– Истинная правда!

– А вы «Санта-Барбару», «Просто Марию», «Дикую розу» смотрели вместе с женой?

– Нет, это исключительно ее фильмы. Я только футбол когда, новости... И еще там разные другие передачи уважаю, которые идут в перерыве между рекламой.

– Что ж, диагноз известен: у вас аллергия на рекламу. Эта болезнь не только к вам прицепилась - она расползается в последнее время еще быстрее, чем вирус гриппа. Видите, как жена уехала на курорт, вы начали больше сидеть перед телевизором...

– Это так, это правильно, – согласно закивал больной.

– Откуда и болезнь начала прогрессировать.

– Вот в чем дело, оказывается! – повеселел больной. – А я уже чего только не передумал! Вот спасибо вам, доктор, за диагноз. Так есть, говорите, можно все? И нюхать?

– Все делайте, что и раньше делали: ешьте, нюхайте, влюбляйтесь, а вот от просмотра передач пока воздержитесь. Полностью. А потом понемножку включайте, а как только на экране появится реклама – бегите подальше от него! Запомните: реклама – враг вашему здоровью! Имейте ввиду. Так что госпитализировать вас нет необходимости.

– Оно же и правда, доктор, терпеть я не могу рекламу, – счастливо улыбался больной. – А она, негодяйка, и довела. Чуть не до могилы. Но ничего, я от нее сейчас вылечусь быстро – вчера, когда реклама, может, весь час была, так я не выдержал и шарахнул стаканом по экрану. Так что нет телевизора. Пока на новый соберу-у-у! Боюсь только, что у жены может появиться аллергия, когда узнает, что стало с телевизором. На меня. Ну, так я пойду? Лечиться!

Доктор пожал бедолаге руку и пожелал быстрейшей поправки.

Хмыкин поздно вернулся домой, шлепнулся в кресло и сказал торжественно-усталым голосом жене, которая вышла с кухни с перекинутым через плечо полотенцем:

– Бастуем, Маша!

– Да знаю, знаю, – без особой радости почему-то отреагировала жена, что немножко насторожило Хмыкина. – Сегодня, дорогой мой, будешь в сухомятку кушать - пока пешком дотопала с работы, так готовить уже ни сил, ни времени. И завтра, говоришь, ваши троллейбусники не выедут на маршруты?

– И завтра, и завтра, Маша! Бастовать так бастовать! «Наш паровоз вперед летит...» Представляешь, когда добьемся своего – больше за каких-то там министров получать будем, а? Игра стоит свеч.

– И ты снова, конечно, в своей диспетчерской весь день киснуть будешь? – подозрительно глянула на Хмыкина жена. – И на даче – все пропадает. Так?

– Помидоры, кабачки – потом, Маша. Это на закуску. А пока на первом плане – дела государственной важности, можно сказать. Бастуем! А штаб должен работать. Я выбран в штаб забастовки. Да-да!

– Сиди в штабе, беды той. Но завтра надо будет мне на час раньше встать, чтобы на работу не опоздать. Так что завтраком тебя я накормить не могу. Готовьте сами в своем штабе себе похлебку...

– Да как-нибудь..– зевнул Хмыкин. – Перебьемся. Жертвуем, так сказать, завтраком ради будущего...

Вдруг погас свет.

– Что еще за шуточки? – недовольно хмыкнул Хмыкин.

Света не было, может, с полчаса – и не только у Хмыкиных, – не светились окна во всех домах микрорайона. И Хмыкин не выдержал, зажег свечу, поднес к телефону, чтобы позвонить дежурным электрикам и подсыпать перца, но аппарат молчал.

– Да что б вам плохо было! – выругался Хмыкин и потопал к соседу Темкину.

Темкин открыл на стук дверь, поднес спичку к лицу Хмыкина, проворчал:

– А, это ты, забастовщик!

– Я. Позвонить дай. Футбол начинается, а они там что-то долго чухаются, электрики.

– Не работает телефон. Все, видимо, бастуют. Как и ты. Завтра радио слушать не будем. Зять мой сказал. Тоже собираются бастовать. А как же! Два диплома имеет, мозги полжизни сушил, не то, что ты, неуч, а зарабатывает восемьсот тысяч рублей, хотя и главным редактором работает. Порядочки-и! Кому и бастовать, так таким не талантам, как мой зять. Все у тебя?

– Ага, – оценив ситуацию, Хмыкин задумчиво почесал за ухом.– Спать пойду, коль такое дело.

Назавтра Хмыкин тоже вернулся поздно. Жена была уже в постели.

– Подвинься, – попросил он.

– Сегодня нельзя, – колючим голосом ответила жена. – Наша «Лига женщин» тоже объявила забастовку. Хватит пешком ходить и без «Тропиканки» сидеть.

– Да что б вам! ..– выругался Хмыкин и потянулся на диван.

Рабочий Хопун своровал на заводе какую-то вещь. Примерно такую-ю-ю... В последнее время он часто так делает – тянет всё, что привлечёт глаз, и , по его прикидкам, тянет на приличную копейку. Потом в субботу и воскресенье, как порядочный , сидит на авторынке – торгует. Один раз что-то даже продал самому начальнику цеха. Тот сделал вид, что не узнал Хопуна.

Как всегда, Хопун дотащил ту вещь до забора, перебросил её на другую сторону, она ухнула так, будто бы упал с неба метеорит, а тогда перелез и сам.

– Вот и попался! – счастливо смотрел на Хопуна милиционер и улыбался, его же напарник держал руки на всякий случай наготове – чтобы ворюга не дал дёру.– Что же, пошли в отделение. Бери свою вещь и топай за нами.

– Теперь несите вы, – спокойно сказал Хопун. – Я своё пронёс.

Милиционеры переглянулись, и младший сержант кивнул рядовому:

– Неси, Мамонька.

Мамонька обхватил ту вещь руками, как будто клещи гвоздь, но и с места не сдвинул. Беспомощно глянул на младшего сержанта. Тот понял его с полуслова: они вдвоём обхватили вещь, но тоже не смогли поднять.

– Та-а-ак... Не понесёшь, значит?– снова посмотрел на Хопуна младший сержант.

– Не понесу. Я своё пронёс. Вам нужно – несите.

Милиционеры переглянулись.

– Хорошо, – сказал младший сержант, – давай пойдём на компромисс.

– Я всегда!..

– Ты неси свою вещь, куда и нёс, а мы пойдём, куда шли. Идёт?

– А как же! – улыбнулся Хопун, подхватил одной рукой ту вещь и потопал своей дорогой.

Пахом произвёл на свет белый трёхлитровую банку самогона. Сделал-и испугался: а вдруг милиция? С чем чёрт не шутит. Тогда, понятное дело, не избежать неприятностей: и штраф влепят, и на работу сообщат. А там рады будут стараться-начнут принимать меры по полной программе.

Такого допустить нельзя!

Что же, что же придумать? Пахом и сам уже боялся смотреть на тот самогон. «Надо запрятать его так, чтобы никакая милиция никогда не нашла!» – твёрдо решил Пахом и начал действовать энергично, решительно. Спрятал самогон. Выглянул в коридор. Тихо. Никого. Нажал кнопку звонка, быстренько забежал в квартиру, строго спросил:

– Кто там?

И ответил сам себе:

– Милиция! Поступил сигнал, что у вас есть самогон. Откройте!