– Значит, обувь покупаешь? – затрясла головой Танюша. – И это в то время, когда в холодильнике ветер гуляет... когда у меня колготки все прохудились... когда... когда...

– Не понимаю... – передернул плечами Ложкин. – Ты же сама сказала: бери и не раздумывай, туфли очень хорошие... и цена не кусается.

– А что я при чужом человеке должна была говорить? Скажи мне, пень? Не могла же я отправить его за порог со своими туфлями. Чтобы он тогда про меня подумал? Да и про тебя, а? Эх, недотепа ты, Ложкин, а не мужчина. Зачем голову на плечах носишь? И голову ли?

Утром следующего дня Ложкин понес туфли бывшему однокласснику Птичкину, так как ему они очень... тиснули.

Немножко не повезло капитану Берёзкину: ночью подразделение, которым он командовал, было поднято по тревоге, потом-марш, район учений, которые обещали затянуться не на одни сутки. Иной раз Берёзкин не волновался бы-впервые ли ему вместе с солдатами быть на тех учениях? Волновался же по одной причине - вот-вот его жена должна родить первенца. А здесь-тревога, и она, жена, осталась одна. Соседи, правда, пообещали присмотреть за женой, вызвать, если понадобится, «скорую помощь». Это немножко успокаивало офицера. А ещё командир полка прикомандировал временно к квартире капитана Берёзкина рядового Самардака, который только что выписался из госпиталя и набирался сил в казарме. В обязанности Самардака входило: сходить, если понадобится, в магазин за продуктами для жены командира, вынести мусор, пропылесосить, поинтересоваться, нужна ещё в чём помощь или нет. А поскольку раньше он жил на Украине, то однажды даже приготовил вкусный наваристый борщ и угостил им жену капитана Бёрёзкина.

Вскоре у капитана Берёзкина родился сын. Под окном роддома рядовой Самардак долго топтался с цветами, которых надёргал на клумбе в городке, поздравил молодую маму, а потом та – из окна третьего этажа – продиктовала ему содержание телеграммы, которую рядовой Самардак должен был отправить в Н-ский городок капитану Берёзкину.

Капитан Берёзкин получил телеграмму следующего содержания: «Милый любимый поздравляю тебя сыном целую обнимаю рядовой Самардак».

Что люблю, так это театр. Скажете, тоже театрал нашёлся в Бережках ! На карте сначала покажи, где живёшь, а тогда хвались. Оно правда: наши Бережки не на каждой карте отыщешь, но одно другому не помеха – театр же у нас есть, свой, самодеятельный, до народного ему ещё шагать да шагать, правда, но, случается, такой спектакль мужики да бабы состряпают, что и в самом Минске кое-кому икнётся. Тому же Раевскому. Таланты, одним словом, не перевелись, театралы - тоже, на «Мариях» не все зациклились. Так что если будете в наших Бережках или поблизости где – приходите на спектакль. Не пожалеете. Один только нюансик: закончил свою театральную карьеру тракторист Мишка Бараболька, артист характерный, хохмач ещё тот, но не беда – и остальные, так сказать, не лыком шиты, что-то умеют, хотя до Мишки им далековато. Недаром же ему – в знак признательности за верное служение местной сцене и с лёгкого словечка самого Барабольки! – присвоили земляки почётное звание «заслуженный артист Бережков!» Он первый и пока единственный при таком высоком чине. И, надо заметить, получил его не зря. Как это он ухитрился, спрашиваете? А-а, и вам интересно. Тогда расскажу. Спектакль назывался «Сватался жених к невесте». В главной роли, как вы догадались, Мишка Бараболька. Роль тем сложна, что молодого парня должен был играть Бараболька, которому – чтобы не ошибиться – годков так под пятьдесят. Но Мишка же всё может, любую роль осилит, тем более жениха – сам он эту школу в своёй насыщенной жизни прошёл блестяще: три раз клялся в верности и вечной любви женщинам. Опыт есть. Мастерства – не занимать: артист Мишка, как я уже сказал, от Бога. Правда, до этого спектакля был ещё не заслуженный, но... долго ли там оставалось?

Спектакль начался, как и ожидалось, в битком набитом клубе. Собрался народ не только из Бережков – со всех окрестных сёл прибыл стар и млад. Мест не всем хватило, но по такому случаю можно и постоять, не то чтобы! Да и не паны – от земли театралы, свои. Местное начальство немножко запоздало, но ему, как и в настоящем театре, приберегли шестой ряд впереди, а чтобы остальные видели, для кого предназначается он, тот ряд, застелили скатертью, поэтому и дураку понятно: не занимать! Дед Михей на всякий случай предупреждал каждого, кто косил глазами на скатерть:

– Ето, паночки, не под ваши штоники подложено. Загрязните. Располагайтесь, располагайтесь, кто где может. А в следующий раз и свою табуретку нелишне прихватить – для надёжности: шлёпнешься или нет на государственную лавку, а на своё – факт, сядешь. Имейте в виду. Спектакль смешной, про нас с вами, – я был официально приглашён на генеральную репетицию,– поэтому ожидается быть всегда, как сказал сам Мишка Бараболька, аншлаг. Располагайтесь. Садитесь. Ну, стойте, стойте... Кто рано встаёт, тому и Бог даёт. Да-да, вот и председатель пришёл. Начинай, Мишка, спектакль! Можно!

Сначала заиграла музыка, потом раздвинулся занавес, и на сцене все увидели доярку Верку Цыганку и молодую бухгалтерку Оленьку.

– Оденься, сваты приедут, а ты – как лахудра кака!..– строго сказала Оленьке Верка Цыганка.

Бухгалтерка промолчала, но послушалась – начала прихорашиваться перед зеркалом.

– На то и спектакль, – шепнул дед Михей своей Лёксе,– чтобы пальнуть по человеку, как из ружья, что на стене висит... Мишка сказывал... Тут, видишь, какая-нибудь задрипаная доярка Верка Цыганка может лахудрой или другим лишь бы каким словом назвать бухгалтерку, человека с дипломом. Театр – это тебе, Лёкса...

– Смотри! – ворсанула в бок старому жена.

Пока бухгалтерка Оленька прихорашивалась перед зеркалом, в дверь постучали. Входят сваты. Впереди чешет местный кузнец Сидоронок, немного поотстала от него арендаторка Маруся Бахтикова, а там уже и посыпались – из-за сватов не сразу и жениха увидишь. Видимо, по роли так. Мишка последний входит, немножко стесняется, глаза то под ноги себе, то на потолок направит.

– Вишь, сколько их на холяву припёрлось выпить,– шепнул Лёксе дед Михей.

– Добрым людям наш поклон! – сказал кузнец Сидоронок, и все, как по команде, склонили головы.

– Проходите, люди добрые! – сделала широкий жест рукой Верка Цыганка.

– В свою хату она бы хрена с два пригласила, – заметил дед Михей.– Что значит театр!.. На ходу человека другим делает. А?

Лёкса не ответила.

– Так, говорите, у вас девка заневестилась, – кузнец Сидоронок примерялся поставить лукошко, из которого большой грушей выпирала пробка от глечика, на стол, но Верка Цыганка немного даже, показалось, растерялась, а может и слова подзабыла, получилась неловкая пауза, и он не знал, примут их в этом доме или нет, поэтому лукошко ставить не решался.

– Да ставь, ставь кош на стол,– подсказал дед Михей.– Примут, примут, куда они денутся. Этой бухгалтерше и всамделе замуж пора. Ей бы только жениха помоложе. Однако Мишка – артист. Он любую окрутит.

Пока то да это, действие в спектакле разворачивалось, Мишка Бараболька сорвал даже первые аплодисменты: он прижал бухгалтершу Оленьку и вкусно поцеловал.

– Лидка, ты глянь, глянь! – крутнулся на лавке дед Михей.– Под эту марку и налабызается Мишка. Неужто в тексте есть целование? Не может быть. Да и на генеральной репетиции на этом месте не лобызались. Я бы запомнил... Нет-нет, это Мишка сам выдумал. На то и артист!

Лидка закраснелась, махнула рукой:

– Лишь бы дальше не пошло!..

– При таком темпе может и пойти,– засмеялся дед Михей.

– Смотри! – снова ткнула старому в бок Лёкса.

Стол на сцене был накрыт шикарно – даже картошечка дымилась, а в центре стоял тот глечик с водкой, вокруг его бутылка с таким же, видать, напитком. Сваты, жених, невеста и Верка Цыганка пьют, едят и болтают.