– Может быть, и правду, – выговорил Петя, задумавшись. – Против напора сего трудно мне устоять. Но прошу вас, Бестужев, предъявить нам законы сии, хотя бы в общем виде. Для сведения, так сказать.

– Я предъявлю, – быстро выговорил Мишель. – Дайте срок, господа, я предъявлю… Через неделю законы сии у вас будут. Сейчас же жду окончательного решения вашего.

Он замер посреди палатки, скрестив руки на груди, поворотившись боком к подпоручику Пете. Сергей, привыкший видеть малейшие движения души его, понимал, что Миша волнуется. Однако постороннему взгляду могло показаться, что лицо у него – каменное. Присутствующие заговорили разом, и в этом гомоне Сергей ловил лишь обрывки фраз, смысл которых не доходил до него.

– Друзья мои! – начал вдруг Мишель столь проникновенным тоном, что голоса разом смолкли. – Вы не верите мне… Но я клянусь, Богом клянусь… дайте мне Евангелие… У кого есть Евангелие?

Кто-то передал Мишелю Евангелие.

– Сим святым Евангелием клянусь, что помыслы наши чисты. Мы, русские, мы, победители Наполеона – неужели мы не отличим себя благородной ревностью, спасая Отечество наше от врага внутреннего? Оглянитесь вокруг: угнетенные сограждане ропщут, войско недовольно. И при обстоятельствах сих наше общество распространяется. В него вступают все истинные патриоты… ибо, не вступив в оное, каждый благородно мыслящий подвергает себя опасности от правительства…

Мишель всплеснул руками; Евангелие с грохотом свалилось со стола. Мишель быстро поднял его, прижал к груди, поцеловал.

– Верьте мне, верьте… Мы хотим освободить Россию от рабства, а затем уже… настанет черед и Европы брать с нас пример… Вот…

Положив Евангелие на стул, он снял с шеи образ Михаила Черноризца, поднес к губам и разрыдался в голос.

– Клянусь… Клянусь вам… Отдать жизнь свою за свободу Отечества…

Сергей невольно любовался другом: с горящими глазами, в расстегнутом сюртуке, он будто взлетел над собравшимися, взмахнув крылышками обер-офицерских эполет.

Но все или почти все, о чем говорил Миша, было ложью… Поглядев вокруг, Сергей с ужасом обнаружил, что большинство из собравшихся плакали. Все встали; Сергей один остался сидеть. Впрочем, внимания на него уже никто не обращал.

– Клянитесь и вы… – Мишель протянул образ подпоручику Пете. – Клянитесь отдать жизнь свою… для достижения нашей цели… при первом знаке поднять оружие для введения конституции…

– Клянусь… – сказал Петя нехотя, взял из рук Мишеля образ, перекрестился, поцеловал его и отдал кому-то рядом.

– Клянемся… Клянемся…

Мишель взял за плечи Петю, притянул к себе, поцеловал в губы, затем начал по очереди целоваться с другими… Пользуясь всеобщим братанием, Сергей вышел из палатки на воздух. Было темно и тихо, и чем дальше он отходил от палатки, тем сильнее вскипало в нем раздражение.

– Сережа! – Мишель догнал его с полдороги. – Отчего ушел ты? Ты сердишься на меня? За что?

Сергей, не отвечая ему, убыстрил шаги.

– Но подожди, не беги, я не поспеваю за тобою… Подожди…

Ноги его тонули в жирной грязи.

– Я устал, Миша. Пошли домой, спать. Завтра учение батальонное с раннего утра, выспаться надо.

– Нет, я знаю, ты сердишься. Почему?

Сергей понял, что Мишель не отстанет, пока не услышит ответа.

– Ты слишком много лгал сегодня, друг мой. На Евангелии клялся, на образе – и лгал.

– Но я же выиграл сражение …

– Тебе кажется, что можно выиграть ложью? Я не узнаю тебя… Я таким тебя никогда раньше не видал.

– Да нет же, нет… Мне надо было только добиться их согласия, и я добился… Я завтра поеду к Пестелю, расскажу … он нас с тобою похвалит… Не беги…

– Знаешь, я думаю… – Сергей остановился, повернул Мишеля лицом к себе. – Трубецкой прав. Пестель – новый Наполеон, он нас всех поработить желает, ступенькой видит к славе своей. И ты такой же, как он, моложе только… Не хочу я с вами. Оставь меня.

Оттолкнув Мишеля, он быстро пошел по тропинке к своей палатке.

В ту ночь Мишель не пришел ночевать к Сергею, отправившись в свою роту. На другой день он уехал к Пестелю. Еще через три дня Сергей понял, что готов отправиться следом, и только служебные обязанности удержали его в лагере.

В кабинет Пестеля Мишель вошел с опаскою: памятуя прежние встречи, боялся снова попасть под горячую руку. Поль был спокоен, но принял Мишеля настороженно.

– Ну что? Верно, план построили с Трубецким, без меня действовать решили?… И ты каяться приехал?

– Да нет же, – Мишель бросился к нему на шею. – Я приехал об успехах наших рассказать…

– Приехал, так рассказывай, – Пестель отстранил его. – Что замыслили ныне?

Мишель смутился: о плане Трубецкого он не вспоминал с самого отъезда из Киева, занятый сперва службою, а теперь – славянами.

– Был план… – он кивнул головою, – выступить одновременно югу и северу.

– Сие правильно. И кто же во главе выступления будет?

– Главного… не будет, все пойдем, как один.

– Правда? – Пестель рассмеялся. – Без командиров идти задумали? Интересный план…

– Нет, ты не понял.

Мишель рассказал план: одновременное выступление третьего корпуса на юге и столичной гвардии; Полю же идти на Киев и стать там лагерем.

– Спасибо, друг! – Пестель саркастически улыбнулся.

– Спасибо, что не забыли меня… Хоть в Киев приглашаете, а могли бы вообще от дела отставить. Хочешь, отгадаю, кого Трубецкой в командующие корпусом назначает? Точно знаю – тебя. А Сережу в гвардейские начальники, ибо в гвардии он служил долго. Так?

Мишель кивнул, съежившись. Улыбка исчезла с лица Пестеля, он заговорил грустно и серьезно:

– Ты молод еще, ты лесть от правды отличить не можешь. Не будет сего…

– Но почему?

– Потому… – Пестель подошел к окну и отвернулся от Мишеля, – чтобы людьми командовать, знания нужны и опыт. А у тебя нет сего… Я за сие не возьмусь, войну пройдя и пять лет почти в полковых командирах отслужив. Ты же в жизни ни одним солдатом не командовал, или не прав я?

– Ты прав, – Мишель опусти глаза. – Прости меня.

– То-то, – назидательно сказал Пестель. – Ты, друг мой, с собой научись сначала управляться, цену людям узнай, потом уже стремись в главнокомандующие. Ежели мое мнение знать желаешь – я против плана сего. Одно из двух: либо Трубецкой выжил из ума, вот что я не верю, либо… попросту надул он тебя, как мальчишку.

– Да я и сам теперь вижу…

– Хорошо, оставим это. Надеюсь, ты объяснишь Трубецкому, всю бессмысленность его плана… Я более не намерен встречаться с ним. Что еще у тебя ко мне?

– Я нашел… целое тайное общество и принял его к нам.

Мишель взахлеб, подробно рассказывал Полю о славянах, их странных целях, оставленных ныне, о том, как трудно проходили переговоры, но в итоге он, Мишель, сумел победить их недоверчивость.

– Они подозревали меня во лжи, в честолюбии… Мне трудно было переубедить их… Я ж не так опытен, как ты, Поль …

– Молодость твоя пройдет со временем, и опыта ты наберешься, – Пестель улыбнулся примирительно. – А что честолюбия касаемо… так качество сие почти всем свойственно. Но только немногим дано признаться себе в этом. И чем же закончились переговоры?

– Славяне готовы на все, что бы я ни приказал… Они на образе поклялись.

– Клятвы ни о чем не говорят, – рассмеялся Пестель. – Впрочем, благодарю тебя, ты принес делу нашему большую пользу. Офицеров сих надобно в обреченном отряде моем использовать. Он государя с семейством убьют. Ты добейся их согласия, ладно?… – и, предупреждая возражения, добавил: – Сам понимаю, что трудно… Но без того славяне твои нам без надобности. Обер-офицеры молодые, какой с них спрос? Главнокомандующих столько не надобно…

Через час, пообедав и выпивши чаю, Мишель сидел в кабинете Пестеля, за его столом. Сам Поль ходил по кабинету, думал. На столе лежала «Русская Правда», огромный фолиант листов в тысячу, и Пестель время от времени брал листы в руки, проглядывал. Они писали для новых друзей Мишеля конституцию.