– Осторожность… – сказал Кузьмин ворчливо. – Мишке своему скажи об осторожности… Об тайном обществе кричит он так, что лагерь весь уже знает.

– Перестань! – снова одернул его Соловьев. – Простите его, Сергей Иванович… Мы почтем за счастье быть в обществе сем. Можете располагать нами. И… мы обещаем хранить вверенную нам тайну. До свидания, господин подполковник.

Вечером Мишель возвращался в палатку, полный впечатлений. Славяне, прежде недоверчиво относившиеся к нему и речам его, ныне согласились слушаться. Речи его вызвали у них прилив энтузиазма. Договорились, что завтра снова он снова встретится с ними – и приведет с собою Сережу. Мишель был уверен, что юные прапорщики – его ровесники, а некоторые и младше годами – не устоят против Сережиных эполет. Мишель устал, но успехами своими был доволен.

Перед самой палаткою он увидел Кузьмина. Мишель почуял неладное: Кузьмин не любил его. В Василькове, когда поручик приходил к своему батальонному, Сергей обычно отсылал его в другую комнату. В Василькове Мишель не роптал: служба есть служба. Ныне же встреча эта не предвещала ничего хорошего.

– Здравствуй, Мишка! – сказал Кузьмин грубо, хотя Мишель не помнил, чтобы они переходили на ты. – Поговорить с тобою хочу. Два слова всего.

– Слушаю, господин поручик.

– Да брось ты, право. Без чинов… Сергей Иванович ныне принял меня в общество ваше.

Лицо Мишеля вытянулось.

– Да ты не строй гримас… Думаешь, ты один такой чести удостоен? Не ты один, и я, и мои все… Ныне мы вместе.

– Я очень рад, – выдавил из себя Мишель. Он не мог понять, зачем Сергею были нужны эти офицеры, вечно пьяные и не имеющие ни малейшего понятия о благе Отечества. К тому же по службе они подчинялись Сергею, и ему стоило только приказать… – Чем могу быть вам полезен, поручик?

– Черт тебя бери… – Кузьмин рассердился. – Сказал же я, без чинов.

Он сорвал травинку, засунул ее в рот, стал нервно жевать. Мишель ждал.

– Так вот, сказать тебе хочу. Ты бы язык держал за зубами, что ли… О тайном обществе мне нынче адъютант Рота сказывал, интересовался, где б найти его. Раскроют нас, и ты виноват в сем будешь.

– По какому праву, господин поручик, вы так говорите со мною? Если подполковник принял вас, то сие не значит еще, что вы мне указывать будете.

– Да я не указываю, я прошу, – Кузьмин зло сплюнул травинку и хлопнул его по плечу. – Пока прошу… Повезло тебе, Мишка, в жизни-то, мне бы так…

– Повезло?

– Такой человек отмечает тебя, возится с тобой, прислушивается… В то время как ты… и мизинца не стоишь его. Ты уж прости меня. Будем друзьями…

Кузьмин протянул ему свою обветренную ладонь; он волновался, и не скрывал этого. Мишелю стало жаль поручика; он пожал протянутую руку. В сию же самую минуту хлынул дождь, спасая Мишеля от дальнейших объяснений с Кузьминым.

– Зачем ты принял их, Сережа? – быстро выговорил он, входя в палатку. – Кузьмин мне сейчас выговор сделать изволил, за болтливость мою… Он считает, что раз ты наградил его доверием своим, то и мне грубить можно. Это невозможно!

– Успокойся, Миша, – Сергей задумчиво поднялся с кровати. – Кузьмин не меньше нас с тобою свободы желает… Не его вина, что груб он и жесток. Он сможет быть полезным делу, вот увидишь. А тебе и впрямь не помешает осторожность.

На следующий день вечером Мишель повел Сергея к славянам. Шли они долго, на самый край лагеря. Мишель поймал недоумевающий взгляд Сергея.

– Это для конспирации… – сказал он шепотом. – Специально далеко палатку поставили… Подальше от чужих ушей. Зря Кузьмин в болтливости меня обвиняет.

Когда они пришли, славяне уже были в сборе. Увидев подполковника, все они вскочили и вытянулись. Сергей жестом пригласил их садиться и огляделся: полтора десятка молодых лиц, горящие глаза… Мишель уверенными шагами прошел на середину палатки.

– Здравствуйте, господа, – сказал он приглушенно. – Ныне, как и обещал я вам, привел с собою друга своего. Подполковник Муравьев…

Сергей поклонился.

– Ныне важное совещание, – продолжал Мишель. – Ныне жду от вас окончательного решения: согласны ли вы соединиться с обществом нашим? Согласны ли променять вашу цель, труднодостижимую, на нашу, весьма удобную для исполнения и полезную для страждущего Отечества? Прошу высказываться …

Среди офицеров поднялся ропот. Один из них, совсем мальчишка, с серьезным взглядом, подпоручик артиллерии, встал с места.

– Мы вчера слышали ваши речи, господин Бестужев. Не скрою, они показались нам интересными. Но сегодня, размыслив еще раз о предложении вашем, хотим спросить: где гарантии, что вы правду говорите? Давши слово, мы будем держать его… Но мы бы хотели, так сказать, удостовериться, что помыслы общества точно таковы, как вы о том на рассказываете.

– Правильно, Петя! – закричал прапорщик с лицом, покрытым юношескими прыщами. – Где гарантии?

– Тише, господа, – Мишель приложил палец к губам. – Нас могут услышать… Уже одно то, что я здесь, с вами, говорит о моем доверии к вам. Нас преследуют, нас в любую минуту могут арестовать, мы находимся в великой опасности… Впрочем, если вы не доверяете мне… Господин подполковник может подтвердить слова мои.

Славяне оборотились на Сергея; он кивнул, подтверждая слова друга.

– Наше общество имеет в виду чистую демократию, мы готовы жизни отдать за процветание Отечества… После победы нашей уничтожится не только сан монарха, но и дворянское достоинство, рухнет крепостное рабство…

Сергей видел, как друг его преобразился, казалось, он стал даже выше ростом. Глаза его блистали в полумраке палатки. Сергей внимательно смотрел на Мишеля: таким своего друга он раньше никогда не видел. Слова лились из него, не задерживаясь, он вообще не задумывался о том, что он говорил.

– Господа! – воскликнул Мишель, не повышая, впрочем, голоса до крика. – Все мы здесь в малых чинах, но после победы нашей… сможем проявить способности свои, генералами станем!

– Позвольте, Бестужев! – артиллерийский подпоручик Петя вскочил с места. – Так вот цель ваша в чем? Вы генералом хотите стать, и для того вам наша помощь нужна?!

– Вы неправильно поняли меня, господа, – Сергею показалось, что Мишель смутился, – Счастье угнетенного народа будет нам высшею наградою. И, верно, народ захочет видеть нас, своих избавителей, во главе… Впрочем, ежели народ по-другому рассудит, мы удалимся от дел, снискав себе только славу в потомстве.

– А скажите, господин Бестужев, – спросил Петя. – Кто же руководит обществом?

– Этого сказать я не могу, – произнес Мишель твердо. – Да я и сам того не знаю. Знаю только, что много в нем генералов, людей, стоящих близко к престолу. В нужный момент Отечество узнает их имена.

– В нужный момент…. – не унимался Петя. – А уверены вы, что никто из этих людей не похитит власти, народу принадлежащей?

– Мы… мы не потерпим власть похитителей!..

Петя улыбнулся хладнокровно, заговорил, будто размышляя вслух.

– Но пример Юлия Цезаря должен показать нам… Он был убит тираноборцами, революционерами, так сказать. Над ними же восторжествовал юный малодушный Октавий. Вам известна история сия? Еще спросить хочу… в момент сей, от которого зависеть будет счастие народное, будут ли у вас законы, по которым отечеству нашему жить надлежать будет? Есть ли такие законы? Конституция есть?

– Есть! – Мишель не удержался и крикнул в голос. – У нас есть конституция! И она одобрена в Европе, либералами тамошними…

Сергею стало не по себе: кроме «Русской Правды» Поля, которая не была еще дописана, никаких законов в обществе не было.

– Отчего вы не верите мне? – в голосе Мишеля послышались рыдания. – Отчего? Россия ждет нас, господа, она страждет… А вы мучаете себя подозрениями…

– Да что ты, Петя, в самом деле? – из угла раздался совсем молодой голос; лица говорившего, впрочем, Сергей не разглядел. – Конституцию тебе подавай… Господин Бестужев правду говорит!