Подбегая к тому месту, где оставался Ипполит, Матвей увидел негустую толпу солдат. Мелькнула мысль, что убьют, ограбят. Ранен Полька сопротивляться не сможет. Обернулся: командир гусарского отряда, знакомый ему подполковник Левенштерн, скакал к нему.

– Помогите! – отчаянно крикнул Матвей, – помогите, там моего брата убивают!

Не говоря ни слова, Левенштерн направил свою лошадь прямо на солдат, угрожающе поднял над головой саблю.

Солдаты мгновенно разбежались, исчезнув в вечернем сумраке – только стерня захрустела под сапогами.

Матвей увидел: Ипполит лежал, опрокинувшись наземь. Открытые глаза, скошенные к переносице, залитый кровью подбородок, зажатый в руке пистолет, лужа крови под головой… Рядом валялось солдатское ружье.

– Полька, ну зачем, зачем?! – простонал Матвей. – Тебе – зачем?!

Нагнулся над Ипполитом, закрыл ему глаза.

Левенштерн спрыгнул с лошади, подал Матвею руку.

– Вы ранены?

Матвей отрицательно покачал головой.

– Я цел.

– Но одежда ваша в крови.

Матвей закрыл лицо руками.

– Это их кровь… Ипполита и… Сережи… Братьев моих.

– Пойдемте.

Взяв лошадь за повод, он свободной рукой обнял Матвея за плечи и повел к обозу. Пройдя несколько нетвердых шагов, Матвей остановился и оглянулся.

– Пойдемте, – настойчиво проговорил Левенштерн. – Вы ему уже ничем не поможете.

Гейсмар был вне себя от ярости. В Трилесах, куда он лично привез пленных мятежников, объявился вдруг корпусный командир, генерал-лейтенант Рот, собственной персоной.

– Федор Климентьевич, – сказал он с порога, даже не здороваясь, – благодарю вас за службу. Ныне собираюсь я государю рапортовать, доложить о полном покорении мятежа. Я действовал успешно, сила моя и твердость, надеюсь, будут вознаграждены. И я уверен, что и действия отряда вашего не останутся незамеченными… Сам напишу рапорт, никому не доверю.

В ответ Гейсмар сухо поклонился, и Рот ушел от него, сопровождаемый толпою адъютантов.

Гейсмар понял: Рот желает присвоить себе честь покорения Муравьева, и за то награды получить. Сие было страшной несправедливостью, и Гейсмар хотел о том сказать Роту прямо в глаза. Но, зная вздорный нрав корпусного, остерегся. «Хорошо же… – подумал он злорадно. – Я тоже отпишу государю, расскажу, как все было. Думаю, разберется его величество, не обойдет меня вниманием своим».

От грустных размышлений Гейсмара оторвал адъютант Рота, штабс-капитан Докудовский. Просунув голову в полуоткрытою дверь хаты, он сказал сконфужено:

– Господин корпусный командир велел не тревожить его. Но в корчме, у мятежников, выстрелы слышны, крики…

Гейсмар со всех ног бросился в корчму. «Не зря я не доверял Муравьеву и белому флагу его, – думал он на бегу. – Неужели сумел он опять взбунтоваться? Но ведь ранен, и тяжело… Что тогда?» Все свои обиды генерал мгновенно позабыл, думая лишь о том, как спасти голову свою. На крыльце корчмы толпились солдаты и офицеры – никто из них не решался открыть дверь.

– Трусы, канальи! – выругался Гейсмар. И распахнул дверь.

Посреди комнаты на полу лежал офицер. Половина черепа его была снесена, правая рука судорожно сжимала пистолет. На полу, возле трупа, сидел другой офицер – в мундире штабс-капитана. Он, не останавливаясь, кричал в голос, причитал. Статского, что поднял белый платок из рук Муравьева, тошнило в углу.

Сам же главарь мятежников лежал на лавке, со скатанной шинелью под головою, не двигался – видимо, был без сознания. Второй статский, наклонившись, что-то шептал ему на ухо, гладил по голове.

– Кто?! – крикнул Гейсмар, оборачиваясь к своим. – Кто допустил?!

Вперед вышел офицер, чина его Гейсмар не разглядел от ярости.

– Я… начальник караулов…

– Я отдам вас под суд, вас разжалуют в рядовые, – сказал Гейсмар, чувствуя, как кровь приливает к лицу. – Как пистолет у него оказался? Я же приказывал обыскать…

Сидевший на полу штабс-капитан перестал причитать, поднял голову:

– Он сам… он пистолет в рукаве спрятал… он ранен был… запрещал перевязывать. Я знал, я должен был предвидеть… я знал, знал…

– Кто сей? – спросил Гейсмар, указывая на труп.

– Поручик Кузьмин.

– Веня, что это? – Гейсмар увидел, как Муравьев поднял голову.

– Он… покончил с собою…

– Кто?

– Анастас.

Муравьев застонал и вновь потерял сознание. Гейсмар же почувствовал, что успокаивается – ибо пленники никакой реальной угрозы не представляли.

– Обыскать их, – обратился генерал к начальнику караулов. – Тщательнейшим образом, всех. Вынести… этого… прибрать все. Головой отвечаете! …За спокойствие.

И, не глядя больше ни на кого, вышел.

С того самого момента, как их втолкнули в корчму, Матвей не отходил от брата. Он осмотрел рану Сергея: она была неопасна, но кровь текла сильно. Нужно было срочно перевязать рану, перевязывать же было нечем. Мишель дал ему черный от грязи платок, Матвей приложил его к ране. От потери крови Сергей то и дело терял сознание.

После выстрела Кузьмина он вновь лишился чувств. Когда же, придя на мгновение в себя, узнал, кто застрелился, полчаса был недвижим, не открыл глаз, даже когда обыскивали его. С трудом Матвей поднял его с лавки, усадил, положил голову себе на плечо – надеясь, что так Сереже будет легче.

Но Сергей очнулся только тогда, когда дверь широко распахнулась, с улицы повеяло холодом, а в комнату ворвался колеблющийся свет, вошли люди.

– Встаньте, господа, – строго произнес один из вошедших, в полковничьем кавалерийском мундире. – Его превосходительство генерал Рот хочет вас видеть.

Мишель покорно встал. Соловьев поднялся с трудом: был контужен выстрелом. Раньше Матвей совсем не знал Соловьева, ныне же удивлялся выдержке ротного: еще полчаса тому он кричал от ужаса над трупом Анастаса, по-видимому, хорошего друга своего. Ныне же, видя, что Сергей плох, взял себя в руки, только в движениях своих нетверд был.

На требование кавалериста Матвей не ответил: продолжал сидеть, прижимая к груди голову брата.

– Встаньте, – нетерпеливо выговорил кавалерист. – Его превосходительство ждать не любит.

– Я не могу, – тихо сказал Матвей, указывая на брата.

– Поднять! – приказал кавалерист солдатам.

Солдаты, грубо разжав руки Матвея, подняли Сергея. Матвей встал.

– Вот и хорошо, – сказал кавалерист.

В корчму вошел генерал Рот.

Не глядя ни на кого, Рот подошел к Сергею, взял его за подбородок, заглянул в глаза. Отступил назад, трясущейся рукою сорвал с сюртука залитые кровью эполеты, бросил в лицо. Сергей отпрянул, обвис на солдатских руках.

– Подлец! – прошипел Рот, и лицо его стало пунцовым.

– Не трогайте его! – Мишель вдруг рванулся к Роту. – Вы не смеете! Он ранен!

Матвей понял: еще мгновение, и он бросится на генерала, забыв обо всем. Матвей обхватил Мишеля за плечи, прижал руку к его губам.

– Ради Бога, молчи, молчи, – прошептал он. – Ему хуже сделаешь.

Рот, оставив Сергея, подошел к ним. Долго всматривался в лица, словно изучая. Матвей отодвинул Мишеля к стене, загородил.

– Простите его, ваше превосходительство, – тихо произнес он, опуская глаза, – подпоручик не в себе… Он контужен…

– Не в себе? – Рот презрительно усмехнулся. – Я здесь еще полчаса пробуду. Подумайте, не хочет ли кто-нибудь из вас рассказать мне что-либо… приватным образом.

Он круто повернулся и вышел. Солдаты отпустили Сергея. Матвей подхватил брата и усадил на лавку. Кавалерист вернулся.

– Его превосходительство велели ордена забрать, – сказал он, обращаясь к Матвею. – Я должен выполнить приказ.

– Позвольте, полковник, я сам… Не рвите сюртук, прошу вас, ему не во что переодеться. Зима ведь…

Матвей склонился над братом, осторожно, словно чего-то опасаясь, провел ладонью по плечам: там, где раньше были эполеты, теперь зияли дыры величиной с кулак. Дотронулся до орденов – и инстинктивно одернул руку.