Матвей увидел, как брат поморщился и сел – видимо, боль в ноге давала себя знать.

– Мы можем твердо рассчитывать на поддержку ахтырских гусар, – голос Сергея зазвучал уже не так звонко, – на поддержку Полтавского, Саратовского, Алексопольского, Пензенского полков, александрийских гусар, артиллерийской бригады… Остальные полки, естественно, тоже присоединятся к нам.

– Ну и слава Богу! Сколько ждали-ждали, а как начали – не заметили… – пробормотал Щепилло, наливая ром себе в стакан. Руки у него тряслись, на костяшках тоже были видны свежие ссадины.

Меж тем во дворе избитый полковой командир начал шевелится – крепкий утренний мороз привел его в себя и остановил кровотечение. Гебель встал на четвереньки, пополз к плетню, ухватился за прутья, встал. Глаза видели плохо, в голове мутилось, но он слышал, что кто-то едет по улице, понял – вот оно, спасение!.. Взглядом затравленного зверя оглянулся на окна хаты – там было тихо.

По кривому проулку старая кобыла покорно тащила телегу, груженную всякой рухлядью. Возница, дурачок Гершеле, с утра пораньше собрался выполнить поручение своего хозяина и благодетеля – балагулы Абрама-Лейба из Фастова. Гирш должен был заехать в несколько местечек – отдать должок там, получить деньги здесь… Сам Абрам-Лейб не рискнул в такую пору, в православные праздники, пускаться в дорогу – а Гершеле был известен по всей округе как глупый, но кристально честный малый…

– Сережа, ноги… – взмолился Матвей.

Сергей отошел к окну, где было посветлее, сел на табурет, послушно протянул брату правую ступню; рана была небольшой, но довольно глубокой. Матвей вытащил осколок, принялся протирать ступню чистым полотенцем, смоченным ромом. Нагнувшись к ногам Сергея, он прислонился к ним лицом, вздрогнул.

– Что с тобою, брат?

– Зачем… – горячо зашептал Матвей, – зачем ты ударил его? Ты повязал себя кровью с ними… с этими… Кто они тебе, Сережа?..

– Уезжай отсюда, Матвей, – Сергей решительно поставил ногу на пол. – Они ради свободы ни себя, ни тебя, ни меня не пожалеют. Они – мятежники, а я предводитель инсуррекции сей. Ты не понял разве?

– Я не уйду… – Матвей снова взял его ногу, стал протирать ступню полотенцем. – Некуда мне идти.

Когда нога была перевязана, а сапоги надеты, Сергей выглянул в окно.

– Смотри… – подозвал он Матвея тихо.

За окном вставший на ноги Гебель остановил жидовскую форшпанку, что-то тихо сказал сидевшему на козлах тощему вознице. Тот послушно кивнул головою.

Из хаты по нужде вышел Кузьмин с помятой физиономией, увидел Гебеля, уже забравшегося на телегу, выскочил в проулок. Но возница хлестнул лошадь, она побежала быстро. Кузьмин остался стоять посреди проулка, сжимая кулаки и что-то крича вслед форшпанке.

– Живой… слава Богу! – Сергей обнял Матвея за плечи. – Бог за нас, Матюша… Вот увидишь!

В комнату вошел Кузьмин, увидел Сергея.

– Ушел, мерзавец, донесет а дивизионную квартиру…

– Ничего, Анастас! Все равно в секрете уже ничего не удержать. Роту собирай – я говорить с солдатами буду.

Две черниговские роты – пятая мушкетерская Кузьмина и вторая гренадерская – шли в Васильков. Настроение у Сергея было приподнятое: события предшествующих дней почти изгладились из памяти. Матвей, из деликатности, не вмешивался в дела, ушел в обоз. Рядом с Сергеем постоянно был Кузьмин. Он ни на шаг не отходил от батальонного, ловил каждый его взгляд.

Особенную гордость вызвало у Кузьмина присоединение второй гренадерской роты: командир ее был в отпуску, должность его исполнял поручик Петин, принятый в общество Кузьминым две недели назад. Узнав о происшествии в Трилесах, юный розовощекий Петин засмеялся, поклялся выполнять приказы батальонного и со значением пожал руку Сергею.

– Ты храбрец, милый, – восклицал Кузьмин, весело целуя Петина. – Но помни, что с меня, с моей роты все началось. И, верно, зачтется мне сие… в будущем.

Грубое лицо его, с глубоко посаженными глазами, светилось счастьем.

Кузьмин был нетверез. Кроме той бутылки рома, то была выпита после избиения Гебеля, в хате нашлась еще одна бутылка и она была захвачена с собой, в поход. Кузьмин предлагал Сергею, как он говорил, подлечиться, но Сергей отказывался, рассудив про себя, что трезвый ум нужен ему ныне как никогда. Впрочем, и без рома он чувствовал себя совершенно здоровым, нога совсем не болела, голова была ясной. На лошади он намного обогнал идущие пешком роты, остановился, глядя в небо.

Казалось, сама погода благоприятствовала черниговцами: метель улеглась, ярко, по-весеннему, светило солнце, дорога была наезженной, копыта лошадей почти не проваливались в снег. По обочинам дороги лежали чистые и блестящие сугробы. «Какой, однако, хороший человек – Кузьмин, – думал Сергей. – Я не ценил его… Когда победим мы, отметить заслуги его надобно…»

Впрочем, Сергей с трудом представлял себе, что будет, когда они победят. Будущее представлялось в виде неясных картин всеобщего ликования, музыки и братания. Сергей ощутил вдруг прилив счастья, дотоле неведомого, огромного, затмевающего собою всю грязь и неудачи прошлой жизни. «Верно, Кузьмин чувствует то же…» – подумал он.

Из лесу на дорогу, навстречу ему, выехал еще один всадник. Издали увидев Сергея, всадник остановил лошадь, спешился. Сергей, вглядевшись в него, спрыгнул с лошади и побежал, задыхаясь:

– Миша… Ты жив… ты вернулся…

Мишель кинулся ему на шею. Сергей горячо обнял его – и сразу почувствовал, что тот дрожит от холода и усталости. Привычное, принадлежащие только им двоим счастье, заполнило его сердце. Оно было теплое и живое, как морская волна, смывающая в один миг песчаный замок…

– Погоди, – сказал Сергей, отстраняясь. – Ты слыхал о событиях наших?

– Да откуда? С тех пор, как мы виделись с тобою у Артамона, три дня прошло, я не ел почти, не спал… К славянам доехать не сумел, жандармы искали меня, едва ушел. У графа Олизара статское платье одолжил, сюртук и шпагу по дороге бросил…

– Миша, дело началось …

Мишель вскрикнул весело и снова попытался обнять друга.

– Послушай, – Сергей, помрачнев вдруг, решительно отодвинул его от себя. – Офицеры мои… избили, изранили Гебеля. И я в сем участвовал. Подумай, прошу тебя. Может, уехать тебе, скрыться, переждать…

– Ты… мне говоришь сие? Мне – уехать и бросить тебя?

Мишель почувствовал, как запылали его щеки.

– Но руки мои в крови, я повязан кровью. Ты не понимаешь, что это значит… Я не тот, что прежде. Подумай…

– Не о чем думать. Поехали.

Мишель вскочил на лошадь.

Первое, что увидел он, когда они с Сергеем подъехали к ротам, был полный ненависти взгляд Кузьмина. Поручик позвал Сергея, тот наклонился к нему с лошади. Кузьмин что-то тихо сказал, указывая рукою на него, Мишеля. Сергей вспыхнул и начал отвечать ему быстро, волнуясь, будто оправдываясь…

Днем восставшие роты вошли в Васильков. Перед ротами как из-под земли вырос вдруг майор Трухин, с несколькими, по-видимому, сохранившими ему верность солдатами.

– Стойте! – крикнул майор. – Что вы делаете?

Сергей доскакал до него и спрыгнул на землю.

– Господин майор, извольте отойти… Я приказываю вам, слышите?

– Ты не имеешь права приказывать мне! – лицо майора стало красным от напряжения. – Бунтовщик! Что сделал ты с Гебелем? Ты – убийца, и с тобою по-другому разговаривать надобно! Взять его! – крикнул он солдатам.

Солдаты молча придвинулись к Сергею.

– Отставить! Извольте отойти, майор! Сие до вас не касается!

Трухин оттолкнул Сергея, подошел совсем близко к ротам.

– Солдаты! Вас обманывают! – громко крикнул он. – Батальонный ваш – бунтовщик! Не верьте ему!

– Ах ты, сволочь! Ну, погоди у меня…

Сергей увидел, как подбежавший Кузьмин бросился на майора и ударил по лицу кулаком. Из носа потекла кровь, майор затравленно огляделся по сторонам. Кузьмин вынул из-за пояса пистолет, взвел курок.