– Стой, ваше благородие! – солдат с ружьем преградил ему путь. – Подполковник Гебель приказали не пущать никого.

– Сволочь… – сказал Кузьмин как бы про себя. – Ротного не пускать? Запорю…

Поручик ударил солдата по уху. Тот оторопел и отошел от двери.

В сенях Кузьмин нос к носу столкнулся с Гебелем.

– Куда? – спросил Гебель хрипло. – Нельзя сюда.

– Отчего же? Я хочу войти к себе на квартиру – погода не летняя, – сказал поручик, растирая ладонью замерзшие уши.

– Арестованные здесь. Извольте выбрать для ночлега другое место.

Кузьмин выскочил на крыльцо: на двор уже въезжали Соловьев, Сухинов и Щепилло. Соловьев протянул Кузьмину подобранную фуражку, Щепилло – фляжку с ромом. Сделав большой и жадный глоток, Кузьмин перевел дыхание и сказал громко и внятно – так, чтобы солдаты во дворе тоже слышали:

– Муравьев арестован. Добром его Гебель не отпустит.

– Что ж теперь делать, Анастас? – растерянно спросил Соловьев, перехватывая из рук поручика флягу.

– Я решился: или сдохну, или его выручу. – Кузьмин отряхнул с фуражки снег, надел ее. – Кто со мною, господа?

Щепилло первым подал ему руку, за ним – Сухинов и Соловьев.

– Ну, пошли! – отрывисто приказал поручик.

Все вместе они вошли в дом. Кузьмин ногою отворил дверь из сеней в хату. Гебель сидел за его собственным столом и мирно пил чай из стакана; рядом с ним на столе стоял еще один стакан, полный. Не обращая на Гебеля внимания, Кузьмин взял второй стакан, обхватил его, сжал, чтобы согреть руки. Полковой командир вскочил.

– Что вы себе позволяете? У меня приказ из Петербурга…

Увидев за спиной Кузьмина еще троих, добавил, изменившимся голосом:

– Что вы задумали, поручик?…

– Дайте поговорить с батальонным – тогда уйдем, – мирно произнес Кузьмин, ставя стакан на стол; озябшие пальцы его согрелись.

– Но я не могу… Приказ у меня, поймите…

– У нас, – задумчиво произнес Кузьмин, – свой приказ… Вот…

Он сжал кулак и показал его полковому командиру.

– Это бунт! – задыхаясь, крикнул Гебель.

Кузьмин почувствовал, как кровь прилила к вискам.

– Так точно, господин подполковник!

Замахнувшись, он ударил кулаком в зубы Гебелю. Удар получился отменный: командир отлетел к стене, задев плечом Щепиллу. Тот уже вытаскивал шпагу из ножен.

– Анастасий Дмитриевич… не надо… я безоружен… – невнятно забормотал Гебель. – Спасите!

Последнее, что отчетливо увидел Кузьмин – это был предусмотрительно ретировавшийся на улицу жандармский офицер в высокой каске с гербовым медным орлом. Дальше пространство вокруг поручика сдвинулось, сложилось, превратившись в темную нору с одним единственным выходом к свету – и выход сей преграждала фигура полкового командира. Его непременно надо было убить – или остаться в темной норе навечно. Поручик выхватил шпагу, со всего маху ткнул ею в Гебеля. Удар, как показалось ему, не достиг цели. Он методично начал колоть – еще и еще, пока кто-то не схватил его за руку.

– Уймись, Анастас, довольно…

Кузьмин увидел Соловьева, вытер шпагу о рукав, отдышался.

– Уходит, подлец! – раздался с улицы голос Щепиллы. – Сюда, ребята!

– Пошли! – Кузьмин увлек за собою Соловьева.

На ротном дворе офицеры били полкового командира кулаками, кололи шпагами и штыком солдатского ружья. Молчали, только дышали тяжело, как во время трудной работы. Молчали и солдаты, издали наблюдавшие драку. Молчание прервал треск разбитого стекла – все обернулись на звук.

В тесной комнатушке, спальне Кузьмина, где запер братьев Гебель, было тепло и душно, пахло угаром. Сергей очнулся от обморочно-тяжелого сна. Голова болела. Матвей тряс его за плечи:

– Сережа, проснись, твои офицеры Гебеля бьют!

За покрытом изморозью окном метались неясные тени, доносились звуки ударов. «Боже мой… убьют ведь… Зачем?», – подумал Сергей и, вскочив, толкнул дверь плечом – она не поддалась. Не раздумывая, Сергей схватил табурет, вышиб окно и как был – босой, в одной рубахе – выскочил на улицу, на снег. Матвей, вскрикнув, бросился за ним.

Избитый, окровавленный человек загребал снег скрюченными пальцами, изо рта его шли кровь и пена. Слипшиеся волосы стояли дыбом, глаза закатились – видны были только белки с красными прожилками. Подойдя, Сергей увидел: офицеры опустили кулаки и шпаги, расступились почтительно, пропуская его вперед.

– Приказывай, батальонный… – руки Кузьмина были забрызганы кровью его врага. – Ты свободен, приказывай…

Сергей хотел укорить офицеров, распорядиться, чтобы оказали раненому помощь. Но Кузьмин поднял глаза – и в них Сергей прочитал преданность и восторг. Слова укоризны, готовые сорваться с губ, ушли куда-то, забылись, растворились бесследно. Поручик был похож на охотничьего пса, гордо притащившего своему хозяину только что убитую крысу. Медленно, как будто в лунатическом сне, Сергей забрал из чьих-то рук ружье, перевернул штыком вниз… «Миши нет со мною… слава Богу», – подумал он.

– Опомнись! Не надо… – Сергей узнал голос брата.

Отмахнувшись со злобою от Матвея, он ударил штыком лежащего на снегу человека. Удар был сильный: Гебель захрипел и замер.

– Ты доволен, Анастас? Пошли в дом.

В первой комнате, где Гебель сидел давеча, охраняя арестантов, остался недопитый стакан чаю. Кузьмин схватил его, выхлебал залпом.

– Прости, батальонный… Спать… хотя бы десять минут.

– Иди, – Сергей жестом отпустил его. – Мундир свой заберу только.

Кузьмин ударил плечом в запертую дверь, дерево хрустнуло, на затоптанный сапогами пол полетели щепки. Поручик покачнулся.

– Анастас, рука-то… – заботливо поддержал его Соловьев.

Сергей поглядел на руки поручика: костяшки были разбиты, кровь заливала ладони.

– Не заметил даже, как раскровянил…

– М-да… а водка у тебя есть? – поинтересовался Соловьев.

– Нема горилки. Ром только. Там… – лениво откликнулся поручик, показав рукою на буфет.

Сергей вошел в комнату, взял со стула скомканный сюртук, нагнулся под стол, доставая сапоги. Бросив взгляд на лежавшего на кровати и уже храпящего Кузьмина, он вспомнил войну, горящий мост через Березину: пламя, пожирающее сваи, несущийся по черной воде лед… У толпящихся на мосту, как и у него, не было дороги назад…

Пока офицеры занимались Кузьминым, его кулаком и ромом, Матвей неотрывно смотрел на брата. Сергей быстро оделся, застегнул рубаху и сюртук на все пуговицы, поправил эполеты, повязал шарф. Не смог только обуться: правая ступня его была в крови. Из окна прыгнул он прямо на осколки стекла, и каждый шаг оставлял теперь на грязном полу кровавый след.

– Перевязать дай… – еле слышно шепнул Матвей брату.

– Потом.

Матвей глядел в лицо Сергея – и не узнавал его. От всегдашней его неуверенности не осталось и следа; глаза горели. Он, казалось, вовсе не замечал собственной окровавленной ступни, хотя – Матвей знал – порезы такого рода были весьма и весьма болезненны.

– Рома мне! – приказал Сергей.

Соловьев налил полный стакан, почтительно подал Сергею. Сергей выпил его весь, залпом, как Кузьмин – чай.

– Господа офицеры! – обратился он к присутствующим, и голос его звучал звонко. – Я прошу… я приказываю всем вам запомнить – именно я, своей волей, решился на выступление. Я принимаю на себя командование Черниговским полком…

– Значит – начали? – робко спросил Соловьев.

– Вы о Четырнадцатом слышали? – отрывисто спросил Сергей, вытирая губы рукавом.

– На Рождество у Гебеля только об этом и говорили… – откликнулся Соловьев.

– Сергей Иванович, правда, что тыщу с лишком трупов в Неву сбросили? Правда? – жадно поинтересовался Щепилло.

– Не знаю. Но неудача питерская сильно ослабила дело наше.

– Вы… лично знаете мятежников сих?

– Лично – мало кого. Но все они друзья мне… и вам, господа. И дело не проиграно, пока мы с вами живы. Мы начинаем, как Риего в Испании, с одним батальоном… Никто не устоит против нас… И от сего загорится пожар, который дойдет до Москвы, до Питера… Мы освободим друзей наших!